Евгений Рожков - В стране долгой весны
Он вспомнил, как они бродили по тесному двору Кремля, как стояли на площади перед белокаменной громадой Успенского собора, подпирающего голубизну неба пятью шлемовидными куполами, как любовались церковью Одигитрии, со стен которой лучилась розовая печаль орнамента; как ходили они по гулким хоромам митрополита средь древних икон, на них в позолоте и пурпурных красках запечатлелись духовные усилия неизвестных иконописцев. Они вышли на берег озера Неро, взявшись за руки, долго стояли у самой воды и смотрели вдаль, задыхаясь от тугого ветра, голубизны и солнца; потом они пошли по дороге к Спасско-Яковлевскому монастырю, и Лобова неожиданно охватило желание поехать далеко-далеко, где жизнь целиком бы воплотилась в работу. И он стал говорить Лиге о дальних дорогах, о Севере, о котором в детстве прочитал много книг, и она соглашалась с его головокружительными планами. Именно там, в Ростове Великом, они решили после института поехать на Север.
Солнце коснулось вершины самой высокой сопки, и голубая тень снова надвинулась на поселок.
Лобов, засучив рукава, широкими, размашистыми движениями водил по полу палкой, на конце которой была намотана влажная тряпка. Ирина в джинсах и белой майке вышла из-за перегородки.
— Ну а я что буду делать? — спрашивает она.
— Руководи.
— Между прочим, мыть пол — это женская работа.
— Между прочим, мыть пол — совершенно мужская работа.
В гостиницу вошли Стелла и Николай, веселые, порозовевшие от ходьбы.
— Ба, у вас тут уже порядок! — воскликнул Николай.
— Ждем гостей, — пояснил Лобов.
Вошел Левитин с портфелем, в котором весело позванивало, а вскоре появились довольные баянисты: они раздобыли угощение — яйца, огурцы, кур.
Веселые поварихи из пионерского лагеря — Света и Элла — не заставили себя долго ждать. Знакомились со всеми, подавая горячие ручки, отвечали на вопросы ангельскими голосами.
Сели за стол, уставленный в тон празднично желтеющим выскобленным доскам бутылками коньяка с золотистыми этикетками. Левитин провозгласил витиеватый тост за здоровье поварих, и те зарозовели стыдливо и благодарно. Рюмки наполняли часто, тостов было много: пили за хорошую погоду, пили за здоровье, за жизнь на других планетах, за любовь.
Шумели, спорили безалаберно, подшучивали друг над другом, и гостьи, освоившись, стали заразительно хохотать; круглые лица их раскраснелись, как у горячей печи, глаза лучились преданной добротой, как у истосковавшихся по веселым компаниям людей. Потом они стали просить, чтобы сыграли их любимую песню, и когда Володя-маленький растянул меха баяна, они дружно с чувством подхватили:
Вот кто-то с горочки спустился,Наверно, милый мой идет…
Потом отодвинули стол в сторону, и начались танцы. Свете приглянулся Володя-маленький, она приглашала только его, что-то шептала ему на ухо и смеялась до слез. Выбор Эллы пал на Левитина.
— Вы верите в любовь с первого взгляда? — хлопая длинными ресницами, спрашивала она.
— Что вы! Я в первый взгляд вообще не верю…
Веселье было в полном разгаре, когда Ирина предложила Лобову пойти погулять.
Они вышли за поселок и вскоре подошли к небольшому ручью, заросшему осокой и тальником. Синяя вода бежала по скользким зеленым камням, старалась наклонить осоку, но та, шелестя, противостояла течению, рассекая воду лезвиями стеблей.
— Смотри не намочи ноги, — прошептала предостерегающе Ирина, неожиданно перейдя на ты, когда Лобов наступил на скользкий камень.
Дорога поворачивала по течению ручья за узкую полосу кустарника, потом тянулась вверх, огибая подножие сопки. За кустами они остановились, он обнял Ирину, и она потянулась к нему.
Поднялись на перевал, прошли его плоскую вершину. Перед ними, далеко внизу, открылось большое, розовеющее в синеве земли, озеро. Теперь они шли по кочкастой, пружинящей и сухой тундре, иногда спотыкались и смеялись.
Почти у самого озера, под крутым берегом, стоял небольшой деревянный балок.
— Мы с ребятами рыбачили здесь в первый день, но ничего не поймали, — пояснил Лобов и, открыв дверь, вошел в балок.
— Тут кто-то недавно был. — Ирина потрогала ромашки в стеклянной банке на маленьком столике у окна. — Чисто очень.
Балок был узкий, деревянный топчан занимал почти половину его площади, у двери стояла круглая железная печурка.
— Весной тут живут охотники. На озере много дичи. — Лобов достал из стола пустой закопченный чайник. — Чай пить будем?
— Нет. Нужно просто затопить печку — люблю, когда гудит огонь.
Он принес сухих дров, растопил печь. Потом принес большую охапку травы, из которой торчали крупные белые головки ромашек, розовые соцветия иван-чая. Он бросил траву с цветами на топчан, и в балке, как в весеннем парке, терпко запахло ромашкой. Огонь торопливо поедал сухие, кем-то заранее приготовленные дощечки от ящиков. Вскоре труба у основания печи покраснела и таинственно засветилась в полумраке.
Балок наполнился сухим жаром.
Ирина стояла у топчана, поглаживая тонкими пальчиками белые лепестки ромашек.
О чем она думала? Когда он подошел, она протянула ему руку. Он поцеловал прохладную ладонь. Губы у Ирины дрогнули и разомкнулись.
Когда Лобов поворачивает к ней голову, сна прикрывает его глаза горячей ладонью. Он подтягивает ее руку к губам и целует исступленно и благодарно.
«Не сон ли это?.. Кому я, к черту, нужен, лысеющий, некрасивый!»
Лобов поворачивается и целует ее волосы, шею, грудь, и ее губы тянутся к нему.
— Ты должен обо мне все знать, — говорит она, берет его руку и подносит к груди. Он чувствует шершавый, тугой рубец. — Это после операции. Ее сделали три года назад — у меня порок сердца. Понимаешь, я теперь многого не боюсь…
— Как же ты поехала на Север?
— Мама никогда бы меня не отпустила одну, но мы со Стеллой уговорили ее. Стелла ушла от мужа и решила поехать к подруге по мединституту. Я даже не доучилась в медучилище.
Ирина все время чего-то страшилась, ей все чудилось, что кто-то идет к балку, заглядывает в окно.
— Ну подумай, кто теперь придет сюда? — успокаивал он.
— Стелла будет волноваться. Как я хочу, чтобы Коля оказался хорошим, ведь она его совсем-совсем мало знает.
Потом они идут по берегу озера, шурша крупной галькой, и в застывшей воде отражается разгорающаяся заря. Вот-вот должно показаться солнце. Лобов бережно поддерживает Ирину под руку.
К дороге шли по тундре, потом поднимались на перевал. Укатанная машинами дорога серела в синеве утра. Выглянул краешек солнца, и на озере тревожно закричали гуси. Лобов с Ириной стали спускаться с перевала, как на дно океана, в синюю тень лощины.
У гостиницы присели на скамеечку. В запруде, недалеко от бассейна, увидели знакомые головы: две курчавые — женские и две гладкие — мужские. Купающиеся выскочили на берег и с гиканьем побежали к снегу в овраге, который был недалеко от запруды. Они смеялись, барахтались в снегу, бросали друг в друга снежки.
Утром всех разбудили возгласы:
— Вертолет! Вертолет!
Накинув одежду, агитбригадовцы выбежали на крыльцо. Вертолет делал большой разворот над сопками. В синеве радостного, чистого утра зелененький маленький вертолетик с белым брюшком походил на кузнечика, озабоченно стрекочущего в сизой вышине. Нацелив стеклянный лоб на голубое озерко источника, вертолет стремительно стал спускаться вниз. Вот от напора задребезжали стекла в окнах гостиницы, туго захлопала полиэтиленовая пленка на крыше теплицы, взметнулась кругами пыль с земли.
Грузили быстро, бортмеханик торопил.
Элла, стоявшая у вертолета с подругой, достала из кармана белого фартука пеликена — маленького улыбающегося чукотского божка, подала Левитину.
— На вечную память, — краснея, произнесла она.
— Да вы что! — удивился Иван Васильевич. — Я в вечную не верю. Просто на память!
На крыльце гостиницы Лобов увидел Ирину. Она стояла в накинутой на плечи сиреневой курточке, подтянув полы руками к подбородку, как будто под холодным проливным дождем. В сутолоке сборов Лобов даже не успел проститься с девушкой. Он передал портфель ребятам и побежал к гостинице, ему вслед что-то кричали, но из-за гула мотора ничего нельзя было расслышать.
— Так уж получилось, — сказал Лобов, взяв тонкую руку девушки. — Вертолет, ребята… глупо все…
— А Стелла с Николаем пошли за грибами к озеру. Они всю ночь бродили по тундре, — зачем-то сказала Ирина, все всматриваясь и всматриваясь в Лобова.
Он повернулся к увидел Левитина, который махал ему рукой из вертолета.
— Не уезжай, пожалуйста, не уезжай… — Ирина, словно стыдясь своих слов, своего порыва, прижалась на мгновение к Лобову, пряча лицо у него на груди.