Кристин Валла - Мускат
— Ходила по книжным магазинам. Пила чай. Гуляла.
— А как насчет рождественских подарков?
— Кое-что купила. В основном книжки.
Наступило молчание, и она уже было решила вернуться к своей истории, но передумала и спросила:
— Ну а ты? Откуда летишь?
— С Карибского моря, сказал он.
— А точнее?
— Из Венесуэлы.
— Это, кажется, рядом с Колумбией, да?
— Да. К востоку от Колумбии, к северу от Бразилии, к югу от Карибского моря.
— И чем же занимаются в Венесуэле за неделю до Рождества?
Он опять улыбнулся.
— Плавают по морю. Во все времена года.
— Значит, ты — моряк?
— Да. По мне заметно?
— У тебя обветренное лицо.
— До сих пор?
— Да. И где же ты плаваешь?
— У маленького острова возле побережья.
— Хорошо там?
— Очень хорошо.
— И красивые закаты?
— Ужасно красивые.
Она сделала губки бантиком и отвернулась к окну. Облака за ним украсились розовыми краями. Она вдруг подумала, что он, наверное, гораздо выше ее ростом и, возможно, намного старше. Руки у него были, как у старика, и ей они нравились.
— А трудно плавать? — медленно спросила она.
— Смотря по обстоятельствам.
— И сколько ты еще собираешься пробыть на этом острове, капитан?
— Пока еще побуду.
Он улыбнулся, услышав выбранное ею обращение и закрыл журнал, чтобы убрать его в кармашек на переднем кресле.
— А ты была на Карибах?
— Была. Но только по таким местам, куда ездят туристы.
— Так, значит, ты всю жизнь путешествуешь?
— Да. А ты?
— Все время.
Они опустили столики перед своими сиденьями, чтобы стюардесса могла поставить туда ужин и маленькие бутылочки вина.
— И что же делают такие девушки, как ты, в Норвегии в промежутках между путешествиями? — спросил он.
— Изучают литературоведение. В университете.
— И чем же ты думаешь заняться, когда кончишь университет?
— Не имею представления. Просто я люблю читать.
— Ты всегда путешествуешь одна?
— Как правило.
— Иными словами, ты храбрая девушка.
Это замечание вызвало у нее желание возразить.
— По-моему, гораздо больше храбрости требуется для того, чтобы выбрать кого-то в спутники, — ответила она.
— И то верно.
— Ты тоже путешествуешь один?
— Все время, — ответил он. — Не так-то легко найти человека, который захочет двигаться с тобой в одинаковом направлении.
— Да уж! Что верно, то верно!
Она осторожно поковыряла вилкой в тарелке, подцепила кусочек и стала медленно жевать.
— Ты едешь домой на рождественские праздники? — спросила она наконец.
— Да. И останусь до Нового года.
— Ты любишь Рождество?
— Не особенно. Слишком суматошный праздник, тебе не кажется?
— Нет. Я его очень люблю.
— Да? А за что?
— Мир так прекрасен на Рождество. В нем столько света и тепла, что даже не верится, чтобы так было на самом деле.
— Тебе бы книжки писать. Ты так рассказываешь! — сказал он. — Ты находишь особенные слова.
Она рассмеялась, немного звонче обыкновенного.
— А вот я насчет слов не мастак, — сказал он.
— Что поделаешь! А в какой области лежат твои таланты? — спросила она.
— Мои — в руках. У меня получается делать вещи. Чинить поломанное.
— Я бы ни за что не смогла. Маловата ручонка.
Она вытянула перед собой руку и оглядела ее со всех сторон, поворачивая перед собой в воздухе. Он рефлекторно тоже поднял свою большую руку и наложил на ее тонкие пальчики. Сжав их в своей ладони, он почувствовал, что они совсем холодные по сравнению с его жаркой рукой. Он повернулся, чтобы улыбнуться ей, и даже оторопел при виде ее испуганного выражения. Он сразу же отпустил ее руку, и та упала на колено как неживая.
— Ты права, — сказал он. — Они ни на что больше не годятся, как только держать в них перо. Именно для этого они и предназначены.
И только тут испуг на лице Клары Йоргенсен сменился улыбкой.
У Клары Йоргенсен не было привычки вступать в разговоры с незнакомыми людьми. В особенности в самолете и тем более с человеком, который случайно оказался в соседнем кресле. У нее не было потребности заводить новые знакомства, которым в таких условиях неизбежно было суждено лишь кратковременное существование. Кроме того, она вообще предпочитала глядеть в окно на облака, особенно когда была хорошая погода или можно было полюбоваться на необыкновенно красивый закат. На этот раз, во время перелета из Лондона, закат был просто сказочный. Но Клара Йоргенсен его не замечала, она не отрывала взгляда от морщин на лице этого незнакомого мужчины, и все ее внимание было приковано к словам, которые произносили его уста. Он сидел рядом и разговаривал с ней, и трогал ее за руку, не спрашивая у нее разрешения. И это доставляло Кларе Йоргенсен такое удовольствие, что она сама себя не узнавала.
Самолет приземлился, и он пропустил ее вперед на выходе. Они остановились у выдачи багажа и глядели, как в тусклом свете перед ними, словно спящие дромедары, проплывали по ленте транспортера чемоданы. Где-то рядом играли рождественские песни. На стенах висели обвитые алыми лентами венки из еловых веток. Клара Йоргенсен крепко вцепилась в ручку чемодана, который был у нее с собой, наблюдая, как незнакомый капитан снимает с ленты чемодан, на который она ему указала. Она облачилась в плащ, который несла перекинутым на руке, и застегнула его на все пуговицы, кроме самой верхней. Затем он отдал ей чемодан, и некоторое время они стояли, глядя друг на друга; оба хорошо понимали, что в такую минуту нельзя обойтись ничего не значащими словами, если не хочешь, чтобы эта встреча стала последней.
— Как тебя зовут? — спросил он наконец.
— Клара, — ответила она. — А тебя?
— Уильям.
Они улыбнулись друг другу. Полиэтиленовая сумка с подарками, шурша о плащ, покачивалась у нее в руке.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Двадцать один, — ответила она. — А тебе?
— Тридцать два.
На лице у него появилось несколько озабоченное выражение.
— По-твоему, это много? — спросил он.
— Да, — ответила она. — Но ты не старый.
Он снова заулыбался, хотя немного печально, как будто чувствуя, что для него все уже слишком поздно. Наступил момент, когда ей пора было уходить, а он все стоял и, как зачарованный, глядел на проплывающие мимо чемоданы. В наступившем молчании ее взгляд упал на его башмаки.
— Ты заморозишь ноги, — сказала она.
— Да, — согласился он. — Я забыл, как тут холодно.
Она кивнула.
— Все легко забывается, — промолвила она тихо. Опять несколько секунд молчания.
— Ну что ж. Приятно было познакомиться с тобой, — сказала она, протягивая ему руку.
— Взаимно, — сказал он.
Когда их руки соприкоснулись, Клара Йоргенсен почувствовала легкий удар электрического тока, как бывает от шерстяного одеяла. Она ушла, а он остался стоять и наконец-то взял свой чемодан, который проезжал перед ним уже четвертый круг. В эту ночь он видел ее во сне, а она его, так уж работает человеческое подсознание. Но ни тот, ни другая не подумали, что это предопределено судьбой, просто оба поняли, что чувство, которое они испытали, должно получить продолжение. И как у девушки, так и у капитана было чувство, что продолжение это не предопределено судьбой, а зависит только от них самих.
Клара Йоргенсен и ее сестра жили тогда у родителей, и все дни были заполнены рождественскими приготовлениями. Дом был еще дедовский, большой и просторный, и отличался тем, что в нем было как-то уж очень много лестниц, в которых путались приходившие гости. Обе девушки не спешили покинуть родительское гнездо, несмотря на то что у старшей сестры Клары Йоргенсен уже два года назад появился жених. Сама Клара Йоргенсен была влюблена один раз и не могла понять, была ли эта влюбленность взаимной или ей это только показалось. Друзей у нее было немного, зато это была очень тесная дружба, их кружок принимал Клару такой, какой она была — задумчивой и немногословной. Родительский дом был полон книг, и Клара Йоргенсен рано начала пользоваться домашней библиотекой. За свою юность она систематически перечитала полторы тысячи книг, которые стояли в гостиной, а затем обратилась к книжным полкам на первом этаже, хранившим груз множества увесистых томов. Мать Клары Йоргенсен говорила о ней, что эта дочь половину жизни проводит в вымышленном мире и что она особенно завидует Кларе за эту ее способность с головой погружаться в небывалые перипетии книжных историй.
Когда до Рождества оставалось пять дней, Клара Йоргенсен вышла из читального зала историко-философского факультета, чувствуя легкую боль в правой руке. Четыре часа подряд она каллиграфическим почерком с левым наклоном писала под копирку в трех экземплярах ответы на разные литературоведческие вопросы. Работа была не экзаменационная, а всего лишь зачетная, и Клара Йоргенсен не слишком волновалась за результат. Немного усталая, она засунула книги под мышку и принялась жевать рождественскую плюшку, которую ей сунула на дорожку мама. И тут вдруг она заметила постороннего человека на площадке широкой лестницы. Он сидел на стуле из черного пластика справа от двери, сцепив пальцы рук на затылке. Человек улыбнулся, и тут она его сразу узнала.
