Борис Фальков - Ёлка для Ба
— Фью! — присвистнул отец.
— Не свисти за столом, — механически сказала Ба.
— На что это он намекает? — спросила мать.
— Он просто так, — объяснил Ю, — грубит. Нормальный выход детской агрессивности.
— Не просто, — возразил отец. Его весёлость улетучилась. — Ты что-то имеешь против младенцев мальчи… ну и так далее?
— Не против, а за, — двигался по инерции я. — Особенно и так далее.
Снова пауза, ещё длинней.
— Пусть объяснит, — предложил Ю.
— Его рано сажать за один стол со взрослыми, — объявила Изабелла.
— Вы не правы, — укоризненно сказал Ди. — Вы сами виноваты, а я предупреждал. Теперь же будьте справедливы, и держите себя соответственно.
— Ладно, — сказал отец. — Ты что-нибудь ещё скажешь?
— Нет, — отказался я. И опустил нос в тарелку. Сказанного уже было достаточно, чтобы повернуть разговор в нужную сторону.
— Что за младенцы? — угрюмо спросила мать. — Скажи ты, если он не желает. В конце концов он твой сын.
— Это касается моей работы, — сказал отец. — Младенцы в этом смысле ничем не отличаются от её обезьянок: абстрактный предмет определённой деятельности.
— Но мальчик, — возразил Ди, — мальчик этим предметом явно выбит из колеи.
— Ему пришлось открыть ночью дверь, — сказал отец. — Вот и всё. Разве это впервые? Просто сегодня этот болван наговорил ему с три короба, пока я одевался…
— Превосходные контакты для мальчика, особенно ночью, — проговорила Ба, чуточку оживая. Но только на миг, на один миг.
— Это моя работа, — ожесточённо повторил отец.
— Твоя, — подчеркнул Ди, отодвигая от себя нож, — вот именно.
— Ты так говоришь, — отец перехватил этот нож и стал постукивать им по столу, — словно мне не работа нравится, а предметы этой работы. Её объекты. Лучше бы обратил внимание на то, что… а вы-то все — почему так любопытствуете, вас-то чем разобрало?
— Разве, — вкрадчиво сказала мать, — разве нельзя просто рассказать о происшествии, и… покончить с этим?
— А ребёнок? — спросил Ди.
— Ребёнку уже всё рассказали ночью, — возразила мать.
— Обычное происшествие, — стараясь сдерживаться, сказал отец. — Избавились от… плода грешной любви. Плод вполне созревший, словами одного кретина: мальчишеского полу. Его сорвали и закопали, на базарной площади, кстати, на том месте, где недавно стояла бочка — кое-кто должен помнить… ну, эта клетка для езды на мотоцикле. Этот участок, наконец, решили тоже замостить. Работы велись ночью, чтобы днём не мешать базару. Ну, разрыли. Все бабы в крик, а там ведь работают в основном бабы. И так далее.
— И это всё? — мать выглядела разочарованной.
— Нет, — ухмыльнулся отец. — Ещё было опознание, и экспертиза, как положено.
— Опознание в каком смысле? — спросила Изабелла. — В смысле… его знакомых?
— Родственников, — жёстко сказала мать. — До знакомых он ещё не дожил, не успел. И они… не успели превратиться в родственников.
— Если ты намекаешь на Жанну… — начал Ю.
— Вы уже доели? — вяло спросила Ба.
— А причём тут Жанна? — почти выкрикнул отец.
— А совершенно не причём, — зло подтвердила мать. — Не графиня, небось…
— А графиня-то тут…
— Между нами дети…
— Ю, тарелку нужно оставлять чистой…
— А если…
Разговор снова нуждался в вожжах.
— А я вот думал, — сказал я, и теперь уж сам выдержал паузу. — Я думаю, что разрыли не бабы, а свиньи. Свиньи привыкли, что там зверей кормили, и к объедкам привыкли. Вот и искали чего-нибудь на том месте, где клетки стояли. А нашли человечье мясо. Не знаю, едят они его, или нет? Или вот: тигров — можно кормить человечиной? Вот, к примеру, слоновий хобот, хотя всем известно, что вкусно, а не каждый сможет откусить. Это тоже известно.
Тише не бывало за нашим столом. Я даже испугался, в прямом смысле, за свою шкуру: Ю, кажется, уже потянулся к моему локтю. Ест ли он человечье мясо? Но тут Изабелла фыркнула, и тем спасла меня, разрядив напряжение. Отец самым настоящим образом заржал, к нему, подумав, присоединился фальцетом Ю. Даже Ди мягко улыбнулся, с оглядкой, впрочем, на отсутствующую по-прежнему Ба. Словно он задал ей немой вопрос: как ты себя чувствуешь? Всё в порядке, засвидетельствовал ответный кивок. Последней засмеялась мать, недобрым смехом.
— А что, — отсмеялся и прокашлялся отец, — это версия. Вполне было бы в духе цирковых.
— Конечно, — согласился Ю, стараясь быть ироничным. — Сборище развратников, убийц. Вообще по-твоему уродов, да?
— Если угодно, то да, — сказал отец. — Если хочешь, я повторюсь: уродов, уродов. А если ещё хочешь, то я и докажу это.
— Ты можешь доказать всё, что тебе угодно, — возразил Ю. — У тебя профессия такая.
— Это у тебя такая, впрочем, у тебя нет никакой, — отрезал отец. — Разве это профессия? Правда, дед?
— Ты так груб, — поморщилась Ба, — а зачем?
— Pardonnez moi, — припоклонился и по-клоунски развёл руки отец. — Но разве и братец не груб? С тех пор, как он законно женился… Впрочем, ладно. Я покажу вам, что такое профессия, и что такое мыслить профессионально.
— Совсем стал дикарь, — блеснул очками Ди, — со своей профессией.
— Возьмём, к примеру, сроки, — гнул своё отец. — Цирковые уехали с месяц назад, верно? Состояние… плода любви в нынешнее время соответствует этому сроку. Послушайте, а это ведь и в самом деле версия!
Кажется, он уже говорил всерьёз. Глаза его затуманились, словно бы мечтой.
— Плод любви лилипута и тигрицы, — сказала мать.
— Ну нет, это невозможно, — возразил отец. — Во всяком случае — что касается лилипута. Не версия. Но разве в цирке совсем не было нормальных женщин?
Кому назначался вопрос, какому идиоту, было неясно. Направлен же он был в потолок, а может быть — и выше.
— Ася Житомирская была, — подсказал я. — Она нормальная? Она продавала билеты. И ещё была на арене под мотоциклистом.
— Не говори сальностей, — сказал отец, впрочем, без оттенка недовольства. — Ну вот, по меньшей мере одна нормальная женщина там была. А мотоциклист, этот тоже близок норме, не вполне урод, так чем не роман?
— Чревовещатель, — подсказала Изабелла. — Ты его забыл.
— Интересно, откуда тебе известны такие подробности? — огрызнулся отец. В глазах Ю тоже появилось мечтательное выражение. Отец скосил свои в его сторону. — Да и сам этот, как его… ну, Сандро Сандрелли.
— Ты доел? — спросила Ба.
— Это уж слишком! — взвился Ю. Его доброе лицо дышало негодованием. — Это всё равно, как если бы ты назвал негодяем… ну, скажем, Маресьева! Нельзя же так всех презирать, так… пачкать ярчайшие примеры мужества, воли, самодисциплины… Надо же, наконец, уважать несчастье! Да это всё равно, как… если кто-нибудь бы взял и оплевал тебя!
— Ю! — вставил Ди.
— Ничего, — пожал плечами отец. — Бери меня. И плюй. Ничего мне не сделается. Но, раз уж ты такой щепетильный, то должен сообразить: у меня-то как раз и есть ребёнок! И если, по-твоему, речь идёт о примерах, то вот тебе и пример, я. Подключи к делу хоть твою примитивную логику: если у меня есть, так почему не может быть ребёнка у него? Но прежде скажи, о тех же ярчайших примерах, отчего это про Маресьева книги пишут, а про твоего Сандро — нет?
— Про тебя тоже не пишут, — пробормотал Ю. — А потому что не все пророки в отечестве. А потому что…
— Я скажу, почему, — возразил отец, — конкретно, и точно. Потому что все знают, что он не ярчайший пример героизма, а урод. Просто — урод. Ну вот как… лилипут. А быть лилипутом, какой же в том героизм?
Ба подняла к нему свой прозрачный взор.
— Да-да, — заторопился отец, — и повторяю: а нравы уродов известны. В… интимной жизни они участвуют совсем не так, как мы.
— Хм, — сказала мать, — мы.
— Посуду убирать, или как? — спросила Валя.
— А я ещё не доел, — сообщил я.
— Душу с тебя вон, кишки на телефон, — охотно отозвалась Валя.
— Валя, — сказал Ди, — вы можете начать с моей.
— Мне бы сегодня поскорей, — сказала Валя. — Сегодня я иду в тиянтир. Всё как у людей.
— Зачем вы так коверкаете слова? — спросила Изабелла. — Вы ведь знаете, как они правильно звучат.
— А я и это, как у людей, — ещё охотней отозвалась Валя. — Это у людей правильно, а у вас…
— Ну да, на первый взгляд у уродов всё, как у людей, — продолжал отец. Семьи, социум, и так далее. Но это потому только, что они вынуждены мимикрировать, стараются. Добрая половина человечества так старается, делают вид, что и они люди. Вот как раз эти-то старания и мешают понять некоторым, что такая скрытая поляризация со временем обязательно выйдет наружу и…
— Поляризация? — подняла брови Изабелла.
— Ну да! — отца уже несло. — Тебе ли не знать о таком эффекте, живя в такой семье.
