Ильза Айхингер - Великая надежда
Звонки в дверь возобновились, теперь они звучали умоляюще.
— Мы начинаем играть, мы не откроем!
— Тогда живо, поспешите! Внимание… приготовились…
— Начали!
Трое бродяг вскочили на ноги. Они поднесли свои фонари к зеркалу старого комода и отразились в нем.
— Вы видели мир? — крикнул самый маленький бродяга.
— Но ты же держишь свой фонарь криво! — Перебил его Ангел. — Герберт, по-моему, у тебя даже кулак дрожит. Боишься? В твоей роли это не предусмотрено. Вы видели мир? Спроси как мужчина, малыш, схвати их за плечи, чтобы они начали искать у себя в подсумках и под подушками…
— Вы видели мир?
Трезвон смолк — казалось, он тоже ждет ответа. Детям было зябко, они придвинулись ближе друг к другу. Зияющая и бездонная, раззвездилась перед ними пустота и приказала: «Заполните меня!» И двое бродяг решились произнести: «Здесь никого нет».
— Никого, слышишь, Георг? Никого, ужасное слово. Все — и все же никого, миллионы людей — и все же никого. Эй, никто, все, которые ненавидят, которые отводят взгляд всторону, слушайте: никто нас не ненавидит, никто нас не преследует — никто! Почему вы боитесь? Никого, скажи еще раз, Георг! Пускай она начнет петь, твоя печаль, и в своих многолюдных собраниях пускай они это услышат: здесь нет никого, никого, никого!
Отчаянно заполыхали фонари трех бродяг в темной комнате.
— Искали слишком долго мы!— Фонарь тускнеет среди тьмы!— Нам не найти его вовек.— И сил нам не хватает.— Ах, знать бы нам…— Что это — мир?— Но нет, никто не знает.
Они в отчаянии рухнули на грязный коврик.
— Нет на земле его нигде!— Его искали мы везде!— Молили!— Призывали!— Корили!— Угрожали!
Опять послышался звонок. Голоса детей, захлебываясь, сменяли друг друга. На мгновение им удалось заглушить звонок.
— Мы свет вносили в каждый дом.— И всюду гнали нас пинком.— Но свет ваш слишком слабый! —
сказал Ангел, пока люди переводили дыхание.
— Кто говорил?— Да ты же сам!— Здесь кто-то был!— Не здесь, а там!
Бродяги, не сбиваясь, продолжили спор, они разъяли голос Ангела и растворили его в тревоге:
— Чей голос — твой?— Нет!— Звал не я!— Да что с тобой?— Эй, без вранья!— Что за толчок? Кто там?— Молчок.— Никто? Молчок?— И ни гу-гу?— Что ж, сам я дам отпор врагу!— Кто хочет — трусь, я не боюсь!
«Мира взыскуете вы?» — крикнул Ангел и взмыл на шкаф. «Мира!» — вздохнул он, но звон остался, словно стальная рама вокруг темной картины.
— Искали мы и здесь и там.— По улицам и площадям.— Все испытали, что могли.— Разбойничали, крали, жгли.— Мы в пекло забрались к чертям!— И не нашли…
Изрыгая проклятия и крепко вцепившись друг в друга, лежали бродяги на земле. Все быстрее и настойчивее пылал над их потасовкой голос ангела. Колыхались накидки, а звонок на лестнице, перекрывая голос Ангела, пронзительно звенел. Ледяным дождем обрушились эти звуки на отвернувшиеся, закутанные лица детей. Откройте, откройте!
Вся эта темная комната превратилась теперь просто-напросто в один колеблющийся кое-как запахнутый капюшон. И в дверь звонили. Четыре коротких и три длинных. Мучительная назойливость неправильного пароля. Трое бродяг с нетерпением утопили колени и кулаки в старом ковре. Самый младший поднял указательный палец.
Из-под дверей у наших ногблеснул нам огонек.— Как странно! Никого здесь нет!— Откуда этот свет?
Голос младшего задрожал, остальные отпихнули его в сторону. Каждому из трех бродяг не терпелось высказаться:
— Кто скажет нам, где мир лежит?— Кем мир измерен?— Кем добыт?— Как нам узнать…— Где мир сокрыт…
Они в изнеможении понурили головы.
— В лохмотьях мы все трое…— Лишились башмаков…— Не будет нам покояво веки веков…
И вновь младший поднял указательный палец.
— Мне кое-что пришло на ум,но только прекратите шум.— Сегодня Рождество… —
вздохнул Ангел в завешанном окошке.
— Рождество?
Трое бродяг поспешно выпрямились. Это слово было связано с дарами, с пирогами и ветками омелы и с непонимающими, взволнованными лицами взрослых. Но как связать его с пронзительным воплем звонка, который теперь уже звонил не умолкая?
— Поторопитесь, — напоминала Война, которая, надвинув на самый нос краденую исполинскую противовоздушную каску, прислонилась к двери, ведущей в переднюю. — Они высадят дверь. Как бы они не погрузили нас раньше, чем мы будем готовы.
— Тем лучше, — ворчливо произнес Иосиф, — январь такой серенький. Все серебряные гирлянды уже порвались, и живот болит.
— Пока наступит май, мы уже превратимся в вишневые деревья, — иронически заметила Война.
— Тихо, — крикнула Мария, крепко прижав к себе сверток, — перестаньте сейчас же, я не хочу быть вишневым деревом! И вообще никаким деревом!
— Играйте дальше! — крикнул Ангел.
— Что делать нам?— Что ждет нас там?— Давайте запоемрождественский псалом!
Трое бродяг шевельнули губами, но у них ничего не получилось: за ту вечность, которая тянулась последнюю четверть часа, они разучились петь. Они разучились радоваться радости, губы им запечатала какая-то чуждая сила.
— Я так устал,вконец устал!И даже флейта ни гу-гу,ни звука выдуть не могу!— Постойте!..— Мир от нас бежит!— Да, мир, что был от нас сокрыт…— Я догоню его сейчас!— Нет, я!— Нет, я!— Нет, скрылся с глаз…— Но где же свет?— Его здесь нет…
Дети вскочили на ноги. Трезвон там снаружи внезапно оборвался. Внезапно и, как всем показалось, окончательно. Все замерло в неподвижности.
— Откройте, — тихо сказал Ангел, — лучше откройте!
Свисавшая простыня мешала ему соскочить с шкафа.
Война распахнула дверь в переднюю. Трое бродяг бросились наружу.
Откройте, откройте каждому, кто взыскует вас. Кто не откроет, тот утратит себя.
Дети решительно распахнули настежь входную дверь и разочарованно отпрянули назад.
— Ты? И никого больше?
Эллен, растерянная и заплаканная, стояла, навалившись на железные черно-серые перила.
— Почему вы не открывали?
— Ты не знала условного знака.
— Вы мне его не сказали.
— Потому что ты не наша.
— Возьмите меня в игру!
— Ты не наша!
— Почему?
— Потому что тебя не заберут.
— Я обещаю вам, — сказала Эллен, — что меня тоже заберут.
— Как ты можешь давать такие обещания? — сердито закричал Георг.
— Одни об этом знают, — тихо сказала Эллен, — а другие не знают. Но заберут всех.
Она оттолкнула остальных и первой побежала в темноту. Она так потянула за белую простыню, что чуть не стащила Ангела с шкафа, и принялась клянчить: «Возьмите меня в игру, ну пожалуйста, возьмите меня в игру!»
— Тебе бабушка запретила с нами играть! — сказал Леон, ангел на шкафу.
— Потому что бабушка все еще думает, что тем, кто остается, повезло.
— А ты так не думаешь?
— Давно уже не думаю, — сказала Эллен и захлопнула за собой стеклянную дверь. Пространство опять сомкнулось вокруг детей, как черный капюшон.
— У нас для тебя не осталось роли.
— Давайте я буду играть Землю!
— Опасная игра! — сказал Леон.
— Знаю! — нетерпеливо крикнула Эллен.
— Землю играет Ханна, — проворчал Курт.
— Нет, — тихо сказала Эллен, — нет! Сегодня ночью ее забрали.
Дети отшатнулись и стали в кружок вокруг нее.
— Дальше! — лихорадочно выкрикнул Леон. — Мы должны играть дальше!
— Леон, кто дал нам такие плохие роли?
— Трудные роли, но разве самые трудные роли — не самые лучшие?
— А какая у нас ужасная публика, темная пасть, которая нас пожирает, безликие люди!
— Если бы у тебя было больше опыта, Рут, ты бы знала, что перед сценой всегда дышит тоскливая тьма, жаждущая утешения.
— И мы должны утешать? Кто бы нас утешил?
— Кто подсадит нас на грузовик, если он будет слишком высокий?
