Мюррей Бейл - Эвкалипт
Смотреть дальше у Эллен не было сил; не произнеся ни слова, она спустилась к реке. Мысли девушки метались туда-сюда, как если бы сама она бегала сломя голову между деревьев: брак по расчету; это все отец затеял, она тут ни при чем; до свадьбы рукой подать; брак без ее согласия и даже без ее участия; ее, Эллен, всю, как есть, и душою и телом, отдадут этому типу из Аделаиды; брак «вслепую». Да еще отец вечно разговаривает с нею нарочито легкомысленно, то и дело добродушно поддразнивая!
Безмолвная неподвижность деревьев отчасти успокоила девушку, однако ж Эллен едва сдержала животный, исполненный отчаяния вскрик.
По мере того, как возвышающиеся на равном друг от друга расстоянии стволы множились справа, слева и позади, Эллен чувствовала смутное удовольствие при мысли о том, что она «убегает» от них, от этих двух мужчин, убегает куда глаза глядят.
Серебряный свет, словно струясь из узких окон, косыми лучами падал меж недвижных стволов. Собор, он всегда равнялся на лес. Сводчатая крыша, вознесенная к самому небу, колонны, непринужденно подражающие деревьям, и даже обязательное эхо — все рассчитано так, чтобы человек почувствовал себя совсем крохотным и ничтожным; все пробуждает смутное благоговение. И в соборе, и в лесу даже легкий шорох, и тот вернет расчувствовавшегося на грешную землю. В силу этого Эллен неосознанно шла на цыпочках.
Там, где математика закончилась и глазам открылся залитый светом простор, Эллен решила, что пора и назад; и тут внимание ее привлекло нечто, лежащее на земле под деревом. В первое мгновение девушка подумала было, что это узел с одеждой, брошенный там отцом. Потом сквозь кустарник проступили мягкие контуры плоти, а деревья и подлесок разом превратились в декорации.
В тени лежал мужчина: надо же, в их владениях — инородный объект!
«Еще один жених!» — подумала Эллен.
Девушка уже собиралась развернуться и двинуться обратно к дому, но вместо этого сделала еще два шага вперед. На несколько минут застыла неподвижно, не шелохнувшись, и мир вокруг тоже замер. А что, если чужак мертв? Эллен подошла еще на несколько шагов. Если он спит, она, по крайней мере, разглядит, кто это. Ей вдруг захотелось увидеть его лицо.
Однако лежал незнакомец, закрываясь локтем. И в глубокой тени. Чтобы и впрямь рассмотреть его черты, Эллен, чуть поколебавшись, присела на корточки.
И оказалась к нему так близко — хоть рукой прикоснись!
Ишь, небритый! И подбородок загорелый. Видать, долго скитался под открытым небом. Бродяга, не иначе. А вот и пожитки — что-то твердое, узкое, потрепанный черный футляр вроде тех, в каких инструменты носят — научные, не музыкальные. В местных краях такие волосы сочли бы за длинные. В глазах Эллен такая прическа наводила на мысль о Сиднее. Одежда на незнакомце, хотя и хорошего качества, тоже сидела как попало.
Пока девушка разглядывала чужака, губы его зашевелились.
— Небось, сны видит… Ну и какие такие сны могут присниться человеку тут, под деревом, и о чем, интересно, такой вот человек думает?
Что до мужских тел — то есть открытых для обозрения частей тел, — так вот на них бывают шрамы. Мужчины их порой коллекционируют. Щеголяют шрамами, как женщины — драгоценностями. Ходить со шрамом — все равно что обзавестись историей. Уже сам намек такого рода человека словно возвышает. И за каждым шрамом, как ни печально, действительно стоит своя история.
Эллен как раз рассматривала коротенькую, неглубокую отметину под глазом — идеально прямой рубец, — когда сам глаз открылся и уставился на нее.
Глаз был цвета хаки. В создавшихся обстоятельствах — учитывая поправку на случайность, и резкий свет, и отфильтрованную тень — именно такого цвета глаз и ожидала Эллен.
Однако незнакомец даже не пошевелился, даже локтем не двинул. Можно было подумать, он в постели нежится — на их земле-то!
К вящему своему удивлению, девушка заговорила первой:
— Что тебе здесь нужно?
— А ты кто такая?
— Не важно! — Эллен резко встала. Ишь, умник выискался! Она смахнула с просторного хлопчатобумажного платья несуществующие листья и веточки и подумала, что надо бы уйти. Но тут он сел. Незнакомец был явно старше девушки, хотя далеко не так стар, как отец или мистер Грот. Так, навскидку, ему дашь года тридцать три, не больше.
— Да вот, открываю глаза, а вместо звезд вижу… крапинки.
Эллен не вполне поняла, о чем он. И сделала вид, что уходит.
— Ты разговаривал во сне.
— А чего я такого сказал?
— Ты назвал чье-то имя.
Незнакомец рассмеялся, да так и застыл в прежней угловатой позе — полусидя под нависающими ветвями и поникающими листьями.
— Это еще что за трагического вида древо? Зря я не выбрал чего-то получше. Если я не ошибаюсь, это…
По иронии судьбы, Е.microtheca, эвкалипт мелкокоробчатый, в народе известный как кулибах, входил в число тех немногих, что Эллен умела распознать — только потому, что отец ее нередко подшучивал над его жутковатым историческим значением, над «историей неглубоких могил», как сам он выражался.
Однако назвать дерево незнакомец так и не назвал.
Может, он вовсе и не очередной неучтенный претендент! Эллен, нахмурившись, вспомнила, как отец едва ли не всякий день предостерегал ее насчет мужчин: дескать, уж больно они словами играть горазды! Но этот-то молчит, словно воды в рот набрал! Девушка искоса зыркнула на чужака: да он в ее направлении и не глядит! Напротив, скульптурный профиль повернут куда-то вбок: незнакомец явно поглощен своими мыслями.
Ну, это уж слишком: ишь, расселся тут, словно у себя дома! И в то же время Эллен ощущала некое смутное, обволакивающее спокойствие от того, как оба они легко и непринужденно принимают разверзшееся между ними молчание. Едва осознав это, Эллен почувствовала досаду — и захотела ее выказать, сама не зная почему.
— Может, ты хоть присядешь наконец? Либо так, либо я сам встану, а то вольно ж тебе глядеть на меня сверху вниз. Глупо как-то получается.
И, не дожидаясь ответа, незнакомец встал. Эллен улыбнулась краем губ.
А тот вновь посмотрел куда-то в сторону.
— Знаешь…— Чужак прошелся туда-сюда, заложив руки в карманы, и тут ни с того ни с сего сбацал что-то вроде ирландской джиги, так, что Эллен едва сдержала смех: надо же, человек совершенно посторонний, а вроде бы искренне ей рад!
Этого было довольно, чтобы девушке захотелось уйти, да только незнакомец уже рассказывал ей что-то, пусть даже стоя спиной к собеседнице.
Чужак сорвал со ствола полоску коры. Когда он обернулся, блики и тени, затрепетав, заструились по его лицу, точно вода или перышки.
— Знаешь… — начал он. — В Мельбурне, неподалеку от реки Ярра, живет одна женщина. Много лет она проработала в юридической фирме на Берк-стрит, занимаясь главным образом завещаниями.
Незнакомец откашлялся и оглянулся через плечо на Эллен, стоявшую в нескольких шагах поодаль.
— Родилась та женщина в Восточной Европе, в городе со множеством мостов. У отца ее были темные усы и седые, мелко-мелко завитые волосы. Ни дать ни взять ручеек, или эта ваша река в половодье. А пальто он набрасывал на плечи; ну да в городах мужчины и по сей день так носят… Странная привычка, есть в ней что-то женственное, ты не находишь? Так вот, эта женщина первой осознала, что у отца ее — великолепный тенор: она еще ребенком была, когда отец повез ее на пикник — да и запел себе на весь сосновый бор. Мать ее, кстати, тоже пела. Она происходила из процветающего старинного купеческого семейства.
Так вот, в той стране была репрессивная политическая система. Ну, там, крепче сомкнем ряды, и все такое. Никто не имел права уехать из страны без особого разрешения. А даже если кто такого разрешения и добивался, так им запрещалось деньги вывозить. Так что оно того не стоило. Ну, и люди выкручивались, как могли, изобретали разные ходы-выходы, кто во что горазд.
Под деревом в саду родители женщины закопали ценную коллекцию почтовых марок: шедевры девятнадцатого века, редчайшие экземпляры с мыса Доброй Надежды, Маврикия и Тасмании. Наследство от кого-то из родственников по материнской линии. Каждый год или около того усатый тенор шел к дереву, выкапывал украшенный эмалью ларчик, завернутый в клеенку, и пинцетиком, — тут незнакомец обратил один глаз на Эллен, — вынимал одну-единственную драгоценную марку. А уж марку вложить в конверт и продать в Женеве за свободно конвертируемую валюту — проще простого. Вот так певцы и разъезжали по Европе с гастролями.
Отец вечно баловал дочку. Привозил ей дорогие подарки. Шел в кафешку посидеть с приятелями и ее заодно с собою прихватывал. В компании он расходился не на шутку. Порою девочка так и засыпала, засунув руку в отцовский карман. Пару раз он знакомил дочурку с пышно разодетыми дамами, что смеялись не умолкая; на иных были шляпки с вуалями; все эти дамы оставляли на белых пирожных и бокалах следы помады.
