Екатерина Шпиллер - Я Боюсь…
«Они… и я сама, – признавалась себе Лика. – И они – гадины, и я тоже». А потому себя Лика ненавидела ничуть ни меньше.
Характер у Лики портился на глазах. Она стала желчной и недоброй не только в школе. До ужаса уставшая от своих переживаний и чувства вины, девочка иногда даже дома огрызалась или говорила какие-нибудь гадости, вроде: «Я этих жирных училок с удовольствием расстреляла бы!». Всегда после этих слов начиналась буря! Родители обвиняли ее во всех смертных грехах.
– Ты ужасный, ужасный человек! – кричала мама, заламывая руки. – Как я могла родить такое злобное существо!
– Да уж, – вторил ей папа, качая головой. – Откуда только берутся такие человеконенавистницы?!
– Тебя жизнь накажет, – грозила ей пальцем мама. – Вот увидишь, будешь таким ужасным человеком, получишь от жизни по полной программе. И люди тебя будут ненавидеть.
– И кому же захочется быть рядом с таким мрачным пессимистом и мизантропом? Останешься одна, – пророчил папа.
– Это еще ничего, если просто одна! – поддерживала мужа мама. – А то ведь она как посмотрит волком на кого-нибудь, как откроет свой рот, из которого жабы прыгают, так ей могут и врезать как следует, и будут правы.
Мама так легко и непринужденно заранее оправдывала тех, кто может врезать Лике, что та скоро уверовала: если ее ударят или даже убьют, это будет справедливо. А родители у Лики – святые, ведь они ее не бьют, сдерживаются, хотя она вполне этого заслуживает, и любые другие мама и папа уже сто раз всыпали бы ей ремнем – и были бы правы.
Шли годы. Уже скоро Лика должна была закончить школу. Стало ясно, что блестящего аттестата она не получит, а будет обыкновенный «четверошный». Лика под давлением родителей решила поступать в полиграфический институт на редакционно-издательский факультет. По большому счету, ей было все равно. Лика выросла в мрачную, чуть сутуловатую девушку, с бледным лицом, почти не улыбающуюся. Прозвища «мрачный пессимист» и «злобный мизантроп» (почему-то в мужском роде) закрепились за ней в отчем доме. Ну и пожалуйста! Она не возражала. Ведь на самом деле мир – паршивый, люди – гадские, жизнь – мерзкая.
В минуты воспитания мама продолжала внушать дочери, что за человеконенавистничество жизнь наказывает, и очень сильно. И люди наказывают – своим отношением и даже поступками. И их нельзя осуждать, ведь трудно и даже невозможно терпеть, а уж тем более, любить такое чудовище, в которое выросла Лика. Девушка не спорила, выслушивала уже набившие оскомину предсказания всегда молча и лишь иногда недобро усмехалась: интересно, что это ей могут сделать эти самые люди, если она с ними и дел-то никаких не имеет, лишь иногда что-то скажет едкое или обзовет как-нибудь кого-нибудь – что в этом такого? Вот и все, что она делает миру плохого. Мир к ней куда более жесток.
– Так он потому к тебе и жесток, – кричала на нее мама, – что ты вечно со свороченной от злобы рожей и жабами, прыгающими изо рта! Людям надо улыбаться, мир надо любить! – вдохновляясь, мама уже орала. – А ты просто крокодил какой-то!
Похоже, родители на самом деле считали ее хуже каких-нибудь преступников, воров и даже убийц.
Характер у Лики не улучшился, скорей, наоборот. Нет, она по-прежнему своими поступками не делала никому ничего плохого. Все ее преступления заключались в злоязыкости и мрачности, что было, то было. И по-прежнему мама криком внушала дочери, что так просто это ей не пройдет, жизнь ее, ого, как накажет. Лика очень любила маму и продолжала страдать из-за того, что так портит ей жизнь, но все слова про «наказание» уже воспринимала как фон, не реагировала на них и пропускала мимо ушей. Это она думала, что пропускала…
Потом Лика училась в институте, где удивительным образом сумела влюбить в себя очень даже симпатичного парня с параллельного потока.
– Фантастика! – поражалась мама. – Как он мог заинтересоваться тобой, такой вечно злобно-неулыбчивой? Что же ему в тебе понравилось-то? – Мама с огромным недоумением разглядывала дочь, не находя в ней никаких изменений к лучшему.
Лика тоже не знала и не понимала, чем она прельстила Игоря, но факт оставался фактом: парень стал ходить за ней по пятам буквально с первых дней первого курса. А парень-то – видный и умница! В общем, нечто странное и непонятное.
– Что ж, держись за него, – вздыхала мама. – Когда еще такого дурака найдешь, чтобы на тебя польстился.
Лика не возражала. Она тоже думала, что никто и никогда более не обратит на нее внимание… Ведь в институт она поступила с трудом, едва-едва набрав проходной балл. В вузе ничем не блистала. В общем, весьма средних способностей студенточка. Красоты у нее никакой сроду не было: так, середнячок серенький. Лика была страшно удивлена, когда Игорь сказал ей, насколько она интереснее прочих девчонок в институте.
– Ты только улыбайся почаще, – ласково напутствовал ее юноша. – Тебе так идет улыбка! У тебя тогда черт-те что с глазами творится, можно сдохнуть от одного твоего взгляда!
– Сдохнуть? – смеялась Лика. – Я – Медуза Горгона?
– Ну… я плохо сказал… В смысле – от красоты твоих глаз!
Рядом с Игорем Лика и впрямь стала больше улыбаться, смеяться, и вообще жизнь как-то начала налаживаться, вроде не таким ужасным оказался мир, не такими противными люди…
Лика и Игорь поженились, родители общими усилиями справили молодым кооперативную квартиру. Ребята окончили институт, Игорь нашел прекрасную работу, а Лика забеременела. И меньше, чем через год после свадьбы, у них родился Димка.
Недолгим оказался светлый и спокойный период Ликиной жизни. Он закончился в тот день, когда родился сын.
Уже в роддоме с Ликой стало происходить что-то странное… Внутрь ее организма будто бы проник жуткий холодок. Хотелось все время греть себе живот чем-то теплым. Но это был не физический холод, Лика это понимала. Что-то другое, очень таинственное…
Между кормлениями молодая мама сидела на неудобной больничной кровати, свесив ноги и не доставая ими пола (койки какие-то странно высокие!), обеими руками держалась за живот, кусала губы и думала, прислушиваясь к себе: что это с ней? Что за странные ощущения?
На второй или третий день до нее дошло… Это было так внезапно, сильно и… больно, что она даже охнула, еще крепче сцепив руки на животе и даже скрючившись.
– Тебе плохо? Позвать врача? – всполошились соседки по палате.
– Нет-нет, – хриплым голосом остановила их Лика. – Все нормально, это так, спазм…
Теперь она знала точно, что с ней происходит! Это был… страх. Ужасный, жуткий страх!
Как только Лика услышала первый Димкин писк, она поняла, что любит это существо так, как не любила никого и никогда! И что этот малыш теперь – самое главное в ее жизни. Это понимание она восприняла как счастье, которое продлилось… всего пару дней. Вслед за этим пришел холодок, тайну которого Лика только сейчас сумела разгадать: холодок ужаса за Димку. Страха перед всем жутким миром, который опасен для ее ребенка. Ужаса перед всеми людьми, которые, конечно же, могут быть угрозой для мальчика.
С того момента и начался непрекращающийся кошмар. Вдруг вспомнились и будто ожили все мамины слова. Они приняли облик головастиков с прямыми конечностями, которыми они противно шевелили, стуча при этом, как молотками. Мерзкие конечности выстукивали слова: «жизнь тебя накажет», «люди тебя накажут», «ты – плохая, злая, мизантропка», «мир тебя не примет и не простит». Много лет мама вбивала в голову Лике именно эти мысли, и, хотя Лика привыкла к ним, как к шуму машин на улице, выяснилось, что они накрепко засели в голове и теперь предстали в таком фантасмагорическом виде. Теперь мамины слова и пророчества не выходили из головы ни на минуту, стучали в мозгу денно и нощно.
Что такое для нее теперь «жизнь накажет»? Это если что-то случится с Димкой. А случиться что-то может только по ее вине. Потому что она – плохая. Потому что мир должен ее наказать за все! За что? Да за все! За то, что она мизантропка, за неулыбчивость, за все ее ядовитые и недобрые слова в адрес разных людей. За плоскостопие и «четверки». За то, что едва поступила в институт. За справедливое раздражение на нее людей… Разве это можно простить? Именно об этом ее и предупреждала мама. Добрая и мудрая мама именно это имела в виду. А она, идиотка и скотина, не слушала, не верила. Вот оно и пришло, настало, случилось. Пришло время расплаты. И расплата будет страшной. Димка… Димочка… Родной малыш…
Неделя шла за неделей, кошмар не прекращался. Из-за постоянного стресса у Лики очень быстро пропало молоко. Через пару месяцев после родов Лика весила уже на пять килограммов меньше, чем до беременности. Страх съедал ее изнутри. Она стала похожа на тень.
– Вот опять ты какая-то черная! – сетовала мама. – У тебя такое чудо – Димка, а ты снова будто уксусу напилась. Не понимаю, – фыркала она презрительно.
Игорь видел, что с женой что-то не так, пытался с ней поговорить, жалел ее… Но ведь Лика не могла ему признаться в том, что если с Димкой что-то случится, то виновата будет она! Не могла! Ведь тогда он ее возненавидит и будет прав. Придется ему рассказывать, какая она плохая и как мир должен наказать ее. Непременно должен!
