Дэвид Бэддиэл - Время спать

— Что?

— «Брэдфорд Сити». С кем они должны были сегодня играть?

— Со «Стокпортом».

— Подожди… А как ты успел так рано вернуться со стадиона?

— Я туда не ходил.

— Что?

— Я туда не ходил.

— Как это?

— Не знаю. Просто не пошел. Голова была другим занята.

На этом мой запас лакмусовых бумажек кончается. Наверное, это какой-то другой человек.

— Как бы то ни было, я вышел, чтобы немного поиграть на дудке, а когда вернулся, то Барри уже не было. Я думал, что он ушел.

— Ладно, давай теперь подумаем, что мы со всем этим будем делать, — говорю я, выталкивая Ника из спальни.

На полу в гостиной валяются четыре бутылки из-под спиртного, которые составляли наш и без того небогатый бар, они напоминают обломки кораблекрушения. Я гляжу на Ника. Он заходится от смеха. Но это не смех человека, который пытается показать, что есть в происходящем и забавная сторона, нет. Это смех безумца, смех робота. Я хватаю его за плечи; пристально гляжу ему в глаза, но не нахожу его там.

— Ник, дружище. Ник!

Его тело трясет от хохота.

— Ник, где ты? Где?

10

Кто это такие? Питер Питер Тао, К Хук, «Бафниа. Компьютерные консультации», профессор Уго Чиндетта, Смиджи. Сегодня в нашем почтовом ящике лежат письма всем этим людям. В нашем ящике всегда оказывается письмо для кого-нибудь из них, но сегодня все по полной программе. По мере того как шло время, а стопка писем все увеличивалась, у меня сложилось определенное впечатление об этих людях. Питер Питер Тао — это скромный корейский джентльмен, родители которого очень хотели вырастить детей европейцами, но знали только одно английское имя. Письма к нему всегда деловые, никогда ничего личного. Он носит котелок, как на картине Магритта, и работает в большой компании, которая производит все: от шампуня до мороженого. К. Хук — на это имя приходят только письма из банка, последние предупреждения о необходимости погасить задолженность — это женщина, ее зовут Кэтрин. В свое время она бросила университет, чтобы играть на бас-гитаре в одной группе, откуда ее потом выкинули за то, что она расплакалась прямо на сцене, а группа в итоге стала знаменитой. Консультанты фирмы «Бафниа» выбрали такое имя, потому что оно звучит как имя большой солидной компании и может скрыть тот факт, что они обитают в Килберне, в квартире на втором этаже. «А если „Стритли-роуд, 71 Б. Компьютерные консультации“? — Знаешь, Джек, что-то не звучит». Им редко приходят письма. Думаю, последние дни их существования были отравлены пронырливыми журналистами, которые стучали в дверь и кричали: «Мистер Бафниа? Мистер Бафниа! Мы же знаем, что вы здесь, мистер Бафниа!»

Профессор Уго Чиндетта вернулся в Италию после того, как окончательно разошелся со своей женой — бывшей студенткой. Иногда кажется, что надписи на конвертах сделаны дрожащей рукой — она все еще пытается с ним связаться, не ведая, что их теперь разделяет целое полушарие. Наверное, изливает душу в этих письмах; интересно, стало бы ей легче, знай она, что все письма лежат нераспечатанные на нашем холодильнике? А Смиджи, на чье имя приходят послания от одного человека в Бирме, — это точно кличка какого-то серьезного господина, чей старый приятель по имени Флиппер или Башо теперь работает сотрудником дипломатической службы, пишет письма довольно живым языком — такие остроумные обличительные речи о разгуле бюрократии и коррупции в Юго-Восточной Азии; а клички у них остались как память о пережитом в школьные годы.

Не открывая, я кладу письма на холодильник. Похоже, нам придется начать вторую стопку. Из этих посланий я отбираю два, которые адресованы мне. Одно — я понимаю это сразу — из дома престарелых в Эджвере, где живет моя бабушка. Второе — это даже не письмо, а открытка с Джорджем Бестом. Тем Джорджем Бестом, который играл за «Манчестер Юнайтед». Когда-то он был самым лучшим в мире — он был Элвисом; он мог улыбнуться в камеру, установленную у боковой линии, прекрасно зная, что в итоге его улыбка затмит все происходящее на футбольном поле. На обратной стороне несколько фраз. Почерк ровный.

Габриель. Прости за ту историю. Это все (не люблю это слово) гормоны. К тому же, если честно, у меня были подозрения насчет твоих намерений. Теперь я даже не знаю. Позвони мне. Целую, Дина.

Вот удача! Еще, конечно, не время бегать по улицам и обнимать столбы от счастья, но уже неплохо. Я даже пытаюсь присвистнуть, но делаю это до того, как успеваю подобрать соответствующий моменту тон, так что получается у меня что-то непонятное, похожее на звук свирели.

Бабушкино письмо не такое радостное.

Дорогой Габби!

Здравствуй, мой хороший. Как у тебя дела? У меня не очень. Печень все слабеет и слабеет, да и артрит замучил. Кроме того, у меня развивается катаракта, так что скоро я почти не буду видеть, но — хе! — какая разница, кому охота на все это смотреть? Видеть не могу этих старых кляч, которые только и делают, что обливаются чаем. Миссис Хиндельбаум передает привет. Мама говорила, что ты начал встречаться с девушкой. Мазлтов![2] Наконец-то! Она еврейка? В общем, если соберешься меня навестить, то обязательно бери ее с собой. Приходи, Габби. Иногда дни так долго тянутся.

Почерк очень старомодный и витиеватый, и письмо кажется предметом старины, только синие, без желтизны, чернила ручки «Базилдон бонд» напоминают о том, что я смотрю на это письмо не сквозь музейную витрину. Бабушка, как всегда, пишет, совершенно не понимая различий письменной и устной речи — я отчетливо слышу ее польско-немецкий акцент, она записывает слова в точности, вплоть до громкости. Первое впечатление, конечно, — это что она страшный ипохондрик, но как иначе, если тебе восемьдесят три года, а твое тело потихоньку разваливается. Называть людей в таком возрасте ипохондриками — лишь один из способов объяснить себе, что они еще не умирают.

Я кладу письмо около микроволновки и иду к обычной кофеварке с чайничком (вчера заглядывал в кофеварку эспрессо и заметил там весьма перспективные наслоения накипи). По пути правой ногой (естественно, босой) наступаю на что-то мягкое, мокрое и склизкое. Смотрю вниз. Я стою посреди кухни на разбухшей темно-зеленой водоросли. С недавних пор у Иезавели появилась привычка таскать их в дом и разбрасывать по полу. Я где-то читал, что кошки приносят мышек, птичек и тому подобное в качестве подарка хозяевам, как знак благодарности за то, что их любят и кормят. Но что это за подарок такой — водоросль? «Ах, спасибо, Иезавель, я только об этом и мечтал». Да где она вообще отыскала эти гребаные водоросли в Килберне? Хотя подождите. Тут неподалеку есть одно место, которое районная администрация гордо называет парком; кстати, мы с Ником туда притащили спящего Сумасшедшего Барри и оставили на его любимой скамейке, несмотря на протесты остальных бомжей, которые были уверены, что Барри исчез навсегда. И там как раз есть что-то вроде выгребной ямы, окруженной разбитыми кирпичами, и если в аду вы получите должность садовника и вам надо будет вырыть пруд, то можете использовать этот в качестве примера. Я на самом деле думаю, что не стоит Иезавели одной там гулять ни днем ни ночью — это опасно; только подумайте о бедных бомжах.

Я размазываю водоросль по остаткам еды и каким-то банкам, торчащим из мусорной корзины. Здесь ей самое место. Затем, как заправский Джеки Чан, поднимаю ногу и закидываю ее на раковину, поворачивая кран пальцами ноги. Кран пару секунд думает, потом из него вырывается струя холодной воды, которая смывает следы зеленой мерзости. В тот же момент я откидываюсь чуть назад, чтобы достать немного молока из холодильника. Это еще что такое? Очередная записка на магните?

А, Зибиди. Из «Волшебной карусели». Он прижимает собой к холодильнику рисунок. Это небольшой рисунок, сделанный мелками: кривое солнце светит на перевернутые вверх тормашками дома, из которых выпадают улыбающиеся человечки. Используя Зибиди как рычаг, переворачиваю рисунок. Человечки с недовольными лицами запрыгивают обратно в дома. Наверху (теперь внизу) надпись: «На память от Ника». Звонит телефон — нога инстинктивно дергается, задевая кран. Вода хлещет во все стороны. Пытаясь сохранить равновесие, пяткой задеваю торчащую из чашки вилку. Твою мать! Отбрасывая коньки, я решаю напоследок еще и навернуться.

Когда раздается третий звонок телефона, ударяюсь головой о дверцу холодильника. Зибиди летит мне прямо в левый глаз. Всегда считал, что если уж в реальной жизни попадаешь в ситуацию из дурацкой комедии, то нужно доигрывать до конца, поэтому какое-то время лежу на полу с каменным выражением лица. Включается автоответчик.

— Здравствуйте. Сообщение для Габриеля от Дины. Кстати, это всего лишь сообщение на автоответчике. А это… даже пугает немного. Как бы то ни было, я надеюсь, что ты получил мою открытку и…