Андрей Осипович-Новодворский - Эпизод из жизни ни павы, ни вороны
Я оглянулся кругом и тут только вспомнил, что и сам ищу именно разносчика газет.
— Нет, не видал… Насчет местов? — осведомился я тоном, в котором не было ничего кислого.
— А то что ж! — как будто удивилась она моей наивности. — Из-за политики, что ли, таскаться невесть откуда ни свет ни заря?
— Конечно… Но я это к тому, что никаких мы с вами местов не найдем.
— Пожалуй, что и не найдем! — неожиданно согласилась она, грустно опуская голову.
— Вообще, я полагаю, следовало бы на всю эту музыку плюнуть… Если и найдешь что-нибудь, то всё равно прогонят.
— Да, но все-таки…
Она сильно закашлялась, села на скамейку и закрыла рот платком. Резкий ветер свободно играл ее волосами; вся ее маленькая фигура нервно вздрагивала.
Я покраснел.
«И дернула же меня нелегкая, — размышлял я с негодованием, — рисоваться пред бедной барышней и корчить из себя Злючку, когда я — Кислятина… Кислятина, Кислятина!..»
— А вот он! — произнес я уже громко и пошел навстречу разносчику. Я купил № и занял прежнее место рядом с девушкой.
«Студент»… «студент»… «студент-математик»… «Пропала собачка»… «Молодая благородная особа»…
— А! «желательно»! — воскликнули мы в один голос.
«Желательно… получить урок».
Мы дочитали газету до конца, то есть страницу объявлений, и посмотрели друг на друга широко раскрытыми разочарованными глазами.
Когда она делала большие глаза, на лбу у нее появлялись резкие морщины, и она казалась годами десятью старее, чем была на самом деле.
Мы посидели молча. Мне очень нравилось общество молодой девушки. В ней было что-то близкое мне, родное. Я, так сказать, объективировал свои личные чувства и напасти, я перенес их на эту маленькую фигуру, и что-то теплое, не имеющее ни малейшего отношения к «бедным студентам-технологам» и «благородным особам», зашевелилось у меня на душе.
— Где вы живете? — спросил я, желая удержать девушку, которая собиралась уйти.
— На Выборгской, — тихо отвечала она.
— Со столом нанимаете?
— Нет, у меня нет стола; я жру конину.
Что? что? Как она выразилась?
— Конину…
— Вы одни живете?
— Да. У меня была подруга, но она недавно подохла.
Она слегка отвернулась, словно в досаде; в глазах сверкнула не то злоба, не то слеза; голос выходил из груди как-то беззвучно.
Диаметрально противоположные причины часто, как известно, производят одно и то же следствие. Чудовищное «подохла» девушки заставило меня забыться. Я снова был в пространстве, как когда-то с нею. Только там были яркие краски и горячее солнце, а здесь пусто и холодно. Я и «издыхающая» девушка. Она вздрагивает и ежится. Я хочу согреть ее своим дыханием и оглядываюсь кругом, как бы прося помощи. Из мглы обрисовываются гуманные ледяные лица и проходят мимо. Почему эти лица ледяные, когда каждому человеку дана доля сердечной теплоты и способности сочувствовать ближнему? Тут просто какое-то недоразумение…
— Господа! — начал я речь. — Ведь эта девушка, собственно говоря, — наш ближний…
— Ну что ты со своими объяснениями лезешь! — шипит мне на самое ухо Злючка. — Чего ты хочешь добиться своими «собственно говоря»? «Ближний»!.. Сам ты, брат, ближний… Поди поклянчи за себя; а она не «ближний»! ближние «умирают», а она «издыхает»…
— Послушай, — негодую я, — ты можешь употреблять какие угодно выражения в разговоре со мною, но когда говоришь о женщине… Зачем напирать на грубом слове, когда тот же факт можно выразить иначе?
— Не я же, ангел мой, употребил это слово первый, она сама так выразилась. Да притом и относительно факта ты ошибаешься. Ты проследи жизнь этого субъекта. Живет-живет он себе, чувствует, волнуется от такой мелюзги, на которую «умирающему» человеку всё равно что наплевать, стремится к целям и поддерживает свое физическое существование кониной… Но так как конина, недурная сама по себе, указывает на длинную цепь страданий и неблагоприятных условий, то оный субъект и издыхает в одно прекрасное утро, не осилив их тяжести. (Кстати: есть у тебя запас конины? Завтра обедать приду.) Ни слова жалобы, ни прощаний и слез, ни утешений и завещаний — ничего, что соединяется с представлением о смерти. Дохнул глубоко затхлым воздухом — и шабаш! Разве здесь уместно выражение: «умирает»? Так же точно «жрать». «Вы изволите кушать редьку?» Кто так говорит! Редьку и конину «жрут», ростбиф едят, а мороженое там, что ли, кушают.
— Ах, господа! К чему спорить о словах? — вмешивается элегантная дама с женственным выражением прекрасных глаз. — Факт остается фактом. Но кислый молодой человек прав, мы умеем сочувствовать. Я первая готова что-нибудь… бал, лотерея, живые картины… Чудесно! Не унывай, миленькая девушка! Подай руку молодому человеку. Вы не погибнете. Жизнь так прекрасна, что было бы непростительною глупостью погибать скандальною смертью в цвете лет… Немножко терпения — и дела переменятся.
Несмотря на такой ералаш в голове я все-таки довольно скоро сообразил, что нужно как-нибудь поддержать разговор.
— Извините, я не расслышал, как вы сказали о вашей подруге? — обратился я к девушке.
— Она умерла.
— Что? Не может быть!
— Что ж тут удивительного?
— Вы так и прежде сказали: «умерла»? Она не отвечала и только спросила глазами:
не сумасшедший ли я?
Я, натурально, не был сумасшедшим. Но если влюбленному позволительно видеть везде и всюду ласку и привет, то отчего бы «молодому человеку», под влиянием желудочной пустоты, не воспринимать даже и несуществующих звуков о холоде, голоде, «жратве» и издыхании? В особенности после разговора со Злючкой, который обладал какою-то бесовскою способностью настраивать своих собеседников, по крайней мере меня, на безобразно минорный лад?
Впрочем, из деликатности я потер себе лоб, заметил громко, что у меня голова немножко не в порядке, спал плохо, и предложил девушке гостеприимство, так как по всему видно было, что она уже несколько дней не обедала.
Минут через десять девушка была в моей комнате, что в «полках». Она была очень недурна собою. Густые пряди волос рассыпались змеями, на бледных щеках показался пятнами румянец, грудь тяжело и нервно дышала. Лицо было не то задумчиво, не то печально.
— Марья Андреевна! — обрадовался я, подбегая к ней. — Как это я не узнал вас до сих пор?
— И я вас не узнала, — повернулась она ко мне и с улыбкой протянула руку, — оба, значит, переменились, состарились…
— Но как вы очутились в Петербурге? Что Анна Михайловна? ее супруг?
— Ах, не спрашивайте меня об них, пожалуйста… Ничего, живут.
Она закашлялась и сделала недовольное лицо. Я отложил дальнейшие вопросы, чтобы дать ей успокоиться, и с жаром принялся за приготовление обеда.
Я вас научу, любезный читатель, как делать обед из конины. Прежде всего поставьте стоймя деревянный сундук: в этом положении он прекрасно заменит вам стол. Потом разрежьте на куски конину, вооружитесь гимнастическими шарами или молотком — и колотите из всей мочи. Когда она достаточно размягчится, бросьте всё и бегите в лавочку; вам нужно на две копейки луку, пол-осьмухи масла, копейки на три муки. Кстати захватите хлеба, соли и керосину. Теперь зажгите фитиль под машинкой, налейте на кастрюлю немножко воды, чтобы мясо сразу не пристало, смажьте маслом, положите мясо — и вам останется только наблюдать да прибавлять всякой дряни для соуса. Конина, я должен вас предупредить, немедленно покоробится, но вы не смущайтесь. Возьмите ножик и разрезайте ее сверху до тех пор, пока она не будет лежать смирно. Через четверть часа обед готов. Вам останется только вычистить бумажкой тарелку, а в случае отсутствия таковой можно пользоваться и прямо из кастрюли; затем разогнуть исковерканные зубцы старой вилки (опять-таки ежели есть, а нет — так взять циркуль, а то и просто палочку) и вкусить от трудов своих. Только берегитесь замечтаться под мерные удары шаров, потому что всё испортите. Я тоже испортил.
«Тук-тук-тук» — раздавалось по всему дому, и кровь сильнее забегала по моим жилам, и, словно эхо, вторили глухому шуму удары сердца. Неожиданная встреча с Марьей Андреевной, нахлынувшие толпою воспоминания, впечатления утра — всё это значительно взволновало меня.
Завтра уже не на что купить конины; последний пятак издержал на газету. Чая нет, сахар на исходе. Прачка любезно объявила, что нанесет визит и надеется заполучить quelque chose. Один мой товарищ хохол очень любит употреблять французские слова: «Наклали quelque chose в шию»… Эх-ма!..
