Илья Игнатьев - Мишка Forever
Мишка оставляет меня, я сижу на подоконнике, развернувшись, смотрю в окно, а там всё равно ни шиша не видно, темно там. И не в окно я смотрю, а в себя, как Мишка мне посоветовал. Прав Соболь, он всегда прав, и сейчас он прав. И про Любовь, и про мальчика, и про меня... Я, разумеется, тоже почувствовал, что между мной и Мишей Шиловым что-то сверкнуло. Что-то очень знакомое, то от чего мне не отмахнуться, то, что навсегда. Forever. Вопрос для меня не в этом, вопрос в том, - а стоит ли мне пытаться отмахиваться? И кем я тогда стану, если попытаюсь отмахнуться? Двадцать лет назад я не размышлял! Утонул, и всё! Сам, с радостью. Поглубже, ещё глубже, - так, чтобы дышать одной Любовью. Может я и правда, - летать разучился? Пойду! - решаю я. Будь что будет! Ввысь, так ввысь, в штопор, так в штопор!
Я, допив оставленный Мишкой коньяк, встаю с подоконника. Ну, и чего я психую? Не нужен я мальчику, что ж... Да нет! Нужен! Это же настолько ясно, что даже и говорить не приходится. Тут вообще слов не надо. А уж как он мне нужен... Пойду.
Как всё-таки трудно быть первым. Как мне было просто тогда, двадцать лет назад. А вот Мишке, наверное, было также трудно, как и мне сейчас. А я тогда, - ну что я? На меня свалилось счастье. Нежданно негаданно. Я прикасаюсь к Зубу, что висит у меня на груди. А если бы Мишка тогда раздумывать начал? Сомневаться, мучаться, как я сейчас? Так бы я бы дурачком бы и прожил бы, - как Вадька говорит. Может быть, теперь моя очередь быть первым? Достаточно ли я для этого вырос? Проверим... Пора становиться первым, как тогда Мишка...
***Во всём Мишка первый! Неделю мы уже вместе, три дня я учу его кататься на лыжах, а он меня уже обставляет, зараза! Я устало пыхчу ему в спину, стараясь наехать на его лыжи. Ух ты, получилось!
- Так, Токмаков! Надоел! Если ещё раз так сделаешь, я тебе снегу за шиворот насую, понравилось тебе в прошлый раз, похоже! Тебе надоело если, Илька, - так и скажи, домой поедем. Как маленький!
- Сам ты! А сколько сейчас?
Мишка смотрит на часы.
- Три, без пяти. Домой, что ли?
- Поехали, Миш, мне и правда, надоело.
- Так бы сразу и сказал, а то...
- Не бухти. Завтра, завтра, завтра! - напеваю я, разворачиваясь на лыжне.
- Вот ведь самолётик неугомонный! - смеётся Мишка.
- Что же ты за человек такой! Как же ты не понимаешь, Мишка, - это же КЛЮШКА! Понял? Новая! Новенькая, блин! Клюшечка, клюшечка, клю-шеч-ка!
Завтра, в понедельник, мы с Мишкой идём покупать мне новую клюшку! Я за эту неделю всех достал. Маму, Мишку, Мишкиных родителей даже. За эту неделю, что мы вместе, я у Мишки стал совсем своим. Даже высокомерная студентка Олька, Мишкина старшая сестра, красивая и холодная, как богиня Афина из учебника истории за пятый класс, даже она снисходит до того, чтобы со мной общаться. Особенно, после того, как я притащил к Мишке дедов альбом с фотографиями. Миг славы! Твоей славы, дед Илья. Как все молчали и, открыв рты, смотрели на эти фотографии. Буденный, Уборевич, Егоров, Тухачевский, польский фронт. А это Отечественная. Ленинград. Ворошилов, Жуков, Хозин, Говоров, Мерецков. Кремль, сорок четвёртый. Калинин вручает деду Звезду. А это что, Илья? Это кто же, - неужто... Да, Николай II. Это трёхсотлетие Романовых. Офицеры легкоконной Гвардии с Императором. Во-от дед, в предпоследнем ряду. А это он в Пажеском. Мальчик совсем, ты на него похож немного, Илюша. Да нет, тёть Катя, не очень... А форма какая простенькая, и бескозырка, как у моряков, только без ленточек. А вот ещё, смотрите, дядя Лёша, это в штабе у Брусилова. Так, что здесь написано? Ага, "АВГУСТЪ, 1916". Как раз наступление шло. Да нет, Оля, это вот Брусилов, маленький, с папиросой. А я подумала, что этот вот великан с бакенбардами. Это я знаю кто, мне дед про него говорил, он сволочь, - ой, извините... Почему, Илья? Да так... А всё же? Ну... Полковник Свентицкий. Он потом у Скоропадского служил, - Гетман который, ну, после революции когда. Народу перевешал, - вообще! Гад, одним словом. А это деда в отставку провожают, в 59-ом. Да, тут ничего не скажешь, вот судьба человеку выпала, - гордись, Илья, прадедом! Так ведь я и горжусь... Он, знаете, какой был? Железный. Стальной, как сабля! Я не такой совсем...
Вот так вот, в общем. У Мишки я совсем своим стал. И с Мишкой я почти всё своё время провожу, кроме школы и секции. Даже уроки вместе делаем. Вовка сначала дулся, а как с Мишкой познакомился, - ничего, отошёл. Это же Мишка, - ведь он такой, с любым сдружиться может, если захочет. Только тут у Рыжкова нашла коса на камень, - Соболев ещё лучше него в карты мухлевать умеет. Оба хороши. Вот пусть сами, вдвоём и играют, я и лезть больше не буду! А сегодня, вообще, у меня праздник.
Во-первых, - мы завтра идём с Мишкой покупать мне клюшку. Во-вторых, - завтра понедельник, а в школу-то нам и не надо, - отменили школу! Карантин у нас, грипп. В-третьих, - у меня мама сегодня в ночь. Почему праздник? Да потому, что я уговорил всех, чтобы Мишка остался у меня на ночь. Да, а вдруг он проспит? Что же, мне одному за клюшкой бежать? Нет уж, пусть он у меня будет, под рукой. Под боком, - смеются Мишкины родители. Клюшку-то покажешь, Илька?..
В общем, жизнь прекрасна! Только вот Мишка, зараза, за три дня лучше меня на лыжах кататься научился! За три дня! Это как, - правильно? Но и я не лыком шит. Даром что ли я столько времени с Вовкой Рыжковым провёл? Я очень быстро понял, где у Мишки слабое место. Это его отношение ко мне. Я же могу на нём прямо-таки ездить! Верхом. Нет, не то что бы он стелется передо мной, - нет, конечно. И по шее я уже успел пару раз схлопотать, и выволочки он мне устраивает частенько, но это всё так, - и по делу и от души, но любя. Вот это-то "любя", - это и есть его слабое место. Я сразу стал главным. Ха! И старше он меня, и умнее, и умеет он всё-всё-всё, и сильнее, - это вообще даже не обсуждается, - а всё ж таки он меня любит и поэтому я главный. И чего он во мне нашёл? - счастливо думаю я. Таких как я пруд пруди, - полная школа у нас таких как я... Ой-ёй-ёй! Мамочки! Мишка!
- Вот это здорово! Ой, не могу, держите меня! - ржёт Соболь. - Ты чего же это, - на ровном месте, блин! Держись за палку! И ведь самый большой сугроб выбрал, молодец, Илюшка...
Мишка протягивает мне свою лыжную палку, я хватаюсь за неё, и он меня подтягивает на ноги. Я покорно поворачиваюсь из стороны в сторону, пока Мишка отряхивает с меня снег. Ну и что, подумаешь, - сугроб! Задумался, бывает.
- Хорош, Мишка, чистый я уже. Миш, а Миш, а ты покажешь мне приёмчик ещё какой-нибудь сегодня, а?
- Фиг тебе! Ты потом опять это на Вовке отрабатывать будешь!
- Это он тебе намамсил, да? У-у, дождётся он у меня!
- Илька, а меня мама завтра в библиотеку ММК запишет!
- Туда детей не записывают, я пробовал. В читальный только...
- А меня запишут, прикинь!
- Везёт... А не врёшь? Ну, всё, кончай! Отстань, сказал! Ты меня с собой брать будешь, понял? Там у них такие книжки, - обалдеть! Погоди, - завтра, говоришь? А клюшка?
- Да ёлки ж с дымом! Клюшка твоя! Что ж мы, - целый день с ней чухаться будем, что ли? Быстрей бы её купить уже, проклятую...
- Вот это точно! Быстрей бы. И на каток! Я ещё мячик теннисный с мамы выжму, до кучи, а то старый совсем того...
- Шайбой играй, по-взрослому.
- Ты совсем сдурел, Соболев? Шайбой! Скажет тоже. Поубиваем там кого-нибудь, нафиг. Во! Точно! Шайбой! А на ворота Рыжкова поставить надо будет, мамсика! А, чёрт, - не выйдет ни шиша, хитрый он...
- Умный он, не то, что некоторые.
- Это кто это некоторые, а? Это ты про себя, что ли? Конечно, про себя, - никого ж тут нету больше... Ой! Мишка, зараза! Не надо! Только не за шиворот! Всё, Соболь, кранты тебе! У-у, зараза, щас получишь, ой, мама! Спасите, милиция, убивают!
Мы с Мишкой барахтаемся в сугробе, лыжи мне здорово мешают, а то бы я ему показал! И получается так, что я, хохоча и отбиваясь от этого агрессора, крепко Мишку обнимаю, стараясь лишить его возможности двигаться. А он вдруг перестаёт пытаться напихать мне снегу за шиворот, замирает, неловко как-то смотрит мне в лицо, чуть краснеет и тихо так говорит:
- Ну, хватит, Ил, хватит, я больше не буду, давай вставай.
- Ты чего, Миш, а? Обиделся, что ли?
- Да нет, Ил-Илья, так просто...Давай помогу. Не обиделся, чего ж мне обижаться? Я, если хочешь знать, на тебя вообще обижаться никогда не буду, понял ты, самолётик? Так только, - если что, просто дам по шее разик, и хорош с тебя.
- Не надо по шее, Мишенька, - смеюсь я, а сам так доволен, что пусть хоть триста раз по шее он мне даст!
- Ну, не хочешь по шее, не буду по шее, - легко соглашается Мишка. - В ухо тогда дам...
Что есть счастье? Что есть Дружба и что есть Любовь? Когда и Дружба и Любовь, - две части одного целого, две грани одного кристалла удивительной изумрудной мальчишеской души, - вот это и есть Счастье. Удрав в мае со школы на Урал, лёжа в нашем укромном месте, обнимаясь так, что кровь горячими и мощными толчками с трудом прорывалась по нашим жилам, мы с Мишкой познавали счастье. Дурея от запаха друг друга, почти теряя сознание от невыносимо пронзительной нежности друг к другу, мы познавали, что есть счастье. И желание, - оно такое чистое, невинное, что каждое слово кажется тут ржавым, тяжёлым и неуместным, как кованый топор. И желание, - оно такое неодолимое, ненасытное, неукротимое, что мы жалели только об одном, - что нельзя продлить это вечно, и нельзя залезть внутрь друг друга, нельзя друг в друге ощутить самого себя, как в самом себе... Счастье, - это когда я слизнул капельку крови с пальца Мишки, уколовшегося о рыболовный крючок, а он, ткнувшись мне носом в макушку, что-то шептал, горячее и неразборчивое, и шевелил мне на макушке волосы губами... То, как он победил на соревнованиях, и, найдя меня глазами в зале, смотрел мне в глаза, и губы его шептали: для тебя, для тебя... Счастье, - это когда печаль и грусть осени в серых облаках Мишкиных глаз уходят, тонут в моих поцелуях. Когда душу топит гордость оттого, что нас снова приняли за братьев. Счастье, - это когда мне уже невмоготу больше смотреть на чеканный Мишкин профиль, как на лучших античных образцах, и глаза я отвести всё равно не в силах. А он, склонившись над физикой, постукивает себя по губам карандашом... Мой Мишка. Мой навсегда... Мишка Forever...
