Шеймас О’Келли - Могила ткача
Весь вечер Сара Финнесси не показывалась из дома. И ее муж Кристи тоже.
— Помоги Бог Кристи, — сказала вдова Лаури, у которой было странное выражение лица.
Когда Фарди Лалор пришел к Мег, он уселся в кресло и смеялся, пока малыш не пригрозил ему толстым кулачком.
— Прости Господи, — сказал Фарди, — надо было видеть, как эта маленькая женщина гнала миссис Финнесси прочь. И Сарины шпильки летели во все стороны.
Конец недели Мойра Кейзи со всей истовостью посвятила себя хозяйству Нэн Хоган.
Однако вопрос о ее правах на дом, как сказал Пол Мэнтон, должен был подтвердить закон.
Закон прибыл в лице Тима О’Халлорана. Тим был представителем хозяина домов, которые занимали Нэн Хоган и другие жители Килбега. Это имущество не представляло особой ценности. «Всего-то несколько шиллингов», — говаривал Тим О’Халлоран.
Когда Тиму О’Халлорану сообщили, что дом Нэн Хоган заняла Мойра Кейзи, он удивился, однако как умный человек оставил свое мнение при себе. Задумчиво поглядев несколько минут на дорогу, он отправился на переговоры к Мойре Кейзи.
Килбег так никогда и не узнал, что это были за переговоры, но, когда Тим О’Халлоран вышел из дома, он отправился к миссис Макдермотт, которая жила на ферме в Логе.
— Почему бы вам не давать ей работу через день в поле? Она утверждает, что ей частенько приходилось этим заниматься и она отлично разбирается в сорняках, — сказал Тим О’Халлоран.
— Посмотрим, — ответила ему миссис Макдермотт. — Но не слишком ли рискованно она себя ведет, забравшись в чужой дом?
— Что ж, она уже там, и дом выглядит при ней привлекательнее. И в своих запросах она вполне скромна, картошка да чай — вот все, что ей нужно. У нее есть несколько шиллингов, которые она накопила, работая в Доме призрения.
— А что будет, когда Нэн Хоган выйдет из больницы и обнаружит в своем доме чужую женщину?
На длинном лице Тима О’Халлорана появилась привычная едва заметная улыбка.
— Тогда и подумаем об этом, — сказал он. — Некоторые вещи в этом мире следует принимать по очереди, а последний расчет оставим Всемогущему.
В тот день Мойра Кейзи распахнула парадную дверь на поглядение всему миру. И Килбег принял это как объявление независимости. Закон оказался на стороне Мойры, однако по Килбегу пробежал слух, что до тех пор Мойра Кейзи была, по словам миссис Финнесси, «настоящей мошенницей».
— Что ж, — сказал жене Пол Мэнтон, — Тим О’Халлоран отлично знает свое дело, и все же странно повернулась история дома Нэн Хоган.
— Она выглядит вполне уверенной в себе, — ответила миссис Пол Мэнтон, — но помяни мое слово, ее еще ждут неприятности, когда Нэн Хоган вернется.
Пол хлопнул себя по колену.
— Придется ей тогда уйти отсюда, — отозвался Пол Мэнтон. — Вот уж будет зрелище так зрелище, когда Нэн Хоган будет стоять по одну сторону порога, а Мойра Кейзи — по другую.
— У Нэн Хоган все права на дом, — решительно проговорила миссис Мэнтон. — Каждая деревяшка принадлежит ей. Странный закон, если выселяет ее отсюда, и я все скажу Тиму О’Халлорану, пусть он даже мудр, как все календарные святые, вместе взятые.
Соседи-фермеры предоставили Мойре Кейзи показать свою работу на поле. И она ходила по деревне с независимым видом. Сара Финнесси несколько раз прошипела ей что-то в спину, но так как Сара Финнесси старалась не давать повода для драки за ее собственную цитадель, Мойра Кейзи ходила своим путем если не в мире, то, по крайней мере, в тишине.
Так как о возвращении Нэн Хоган не было слышно ни слова, Мойра Кейзи постепенно упрочила свое положение. Не проходило недели, чтобы она не вносила изменения в дом, потому что работала со всем энтузиазмом новичка, безразличного ко всему общепринятому. Она занималась побелкой в то время, когда никому в Килбеге даже в голову не пришло бы заниматься этим. Однажды она принесла домой разбитый горшок с остатками оранжевой краски, и у жителей Килбега глаза повылезали из орбит, когда они увидали оранжевые оконные рамы на фоне белых стен. Даже сама Мойра была настолько поражена произведенным эффектом, что на другой день стала красить дверь. Однако краски хватило всего на половину двери, так что контраст между розовой половиной и серой, то есть цвета всех дверей в Килбеге, был и вовсе потрясающим. Но еще раньше, чем килбегцы узнали о сенсационной двери, стало известно, что у Мойры Кейзи есть курица, которая сидит на яйцах. На подоконнике появились два горшка с геранью. Дешевенькие репродукции украсили стены кухни с такой поспешностью, что у килбегцев перехватило дыхание. Если кто-то направлялся к дому Мойры Кейзи, соседи обязательно спрашивали: «Вы, случаем, не в картинную галерею?» У Нэн Хоган был совершенно аскетичный вкус, поэтому килбегцы принялись обсуждать, что она скажет и — это их волновало сильнее — что она сделает, если все же вернется в Килбег.
— То одно, то другое, — сказал Пол Мэнтон, — да к тому времени, когда Нэн Хоган встанет на ноги, она не узнает собственного дома.
Миссис Пол Мэнтон было до того не по себе из-за Нэн Хоган, что в один прекрасный день она совершила путешествие в Бохерлахан и нанесла визит в больницу.
Нэн Хоган встретила ее скептически и, воспользовавшись возможностью, излила на нее немало новых жалоб на Килбег, которые она копила в тишине больничной палаты.
Однако, когда миссис Пол Мэнтон откашлялась, исподволь осмотрела палату, наклонилась над Нэн Хоган и принялась шепотом излагать ей новости, взгляд единственного глаза Нэн Хоган затвердел и посуровел, и губы сжались в тонкую ниточку.
— Она до сих пор в твоем доме, Нэн, и такая гордая, словно в ее власти весь Килбег, — завершила свой рассказ миссис Мэнтон.
— Трусливый Килбег, — в конце концов печально прошептала Нэн Хоган, — трусливый Килбег.
— Не надо винить Килбег, — возразила миссис Мэнтон.
Нэн Хоган медленно обвела палату единственным глазом и остановила вопросительный взгляд на покрасневшем лице миссис Мэнтон.
— Похоже, — произнесла Нэн Хоган, — вас там была целая деревня, один сильнее другого, и какая-то пигалица одолела всех! Значит, стоит женщине заболеть, и любая мошенница с большой дороги может завладеть ее домом! Уходи, вон отсюда!
Вздохнув, Нэн Хоган отвернулась к стене.
Миссис Пол Мэнтон всеми силами пыталась успокоить и утешить ее, но Нэн Хоган продолжала лежать лицом к стене. «Я больше не хочу видеть Килбег, — повторяла она, — и никого из его жителей тоже».
Когда миссис Мэнтон вышла из больницы, она вытерла пот с лица.
«Лучше бы мне не приходить сюда, — мысленно произнесла она. — Незачем было добивать Нэн Хоган».
Всю ночь Нэн Хоган пролежала лицом к стене. Но утром она вдруг села на кровати, и, когда поглядела кругом, лицо у нее было как будто совсем другое. На нем не было ни живости, ни подвижности, в глазах не горел воинственный огонь. Не прошло и полчаса, как в Бохерлаханской больнице была засвидетельствована сцена, опровергшая все медицинские теории и научные резоны. Сестры милосердия с ужасом наблюдали, как Нэн Хоган слезла с кровати и попыталась пройтись по палате. Ее немного покачивало, когда она встала в своей ночной рубашке, а потом она ухватилась за изголовье кровати. Сестры бросились ей на помощь и уговорили ее лечь обратно. Однако каждые полчаса Нэн Хоган вновь поднималась «попрактиковаться в пляске», как сказала одна из больных. Ни монашки, ни сестры милосердия не могли ничего поделать с Нэн Хоган. Она хочет вновь дать силу ногам, сказала она, и собирается действовать по-своему. Три дня Нэн Хоган удивляла врачей и мучила сестер, но на третий день она уже могла ходить.
— Мне пора домой, — объявила она, — и если на Небесах есть справедливость, я больше никогда не попаду сюда. Я буду драться со всем Килбегом от дома Мэри Хики до моего собственного дома, если они опять задумают вызвать за мной карету.
Па Клун возвращался из Бохерлахана и взял с собой Нэн Хоган, когда она вновь вышла в большой мир. Нэн уселась на мешке с сеном и с неудовольствием глядела на знакомые места, пока они добирались до Килбега. Ни словом не обмолвилась она с Па Клуном, но все равно у Па на лице было необыкновенное выражение — возможно, скрытого удовольствия. Он высадил Нэн возле дорожки к ее дому. По деревне они проехали, не вызвав шума, хотя люди выбегали из своих домов и окружали Нэн, жали ей руки и радостно здоровались с ней. Однако над всем этим громыхал голос Нэн.
— Хватит врать. И не стойте у меня на дороге, — крикнула она. — Килбег всегда был труслив в душе.
Толпа немного подалась назад, когда Нэн Хоган сошла по каменным ступеням на дорожку, не сводя единственного глаза со своего дома.
— Где еще такое видано, — кричала она, показывая на двухцветную дверь, — чтобы так смеялись над чужим домом, чтобы человека лишали его собственности?
