Валерий Грузин - Гибель Киева
Ну вот, он больше не беден и может свалить с горба тяжёлую каменюку, которую таскал ежедневно, перекатывая с одного плеча на другое. Сначала раздать долги, оплатить счета – за квартиру-то полгода не платил. На могилке мамы пора памятник ставить. Тёте Ане денег дать, другим родственникам, соседу-инвалиду. Своей «Волге» ремонт сделает – дверка верёвкой привязана, задний мост стучит, радиатор подтекает. Книги появились на Петровке такие, без которых стыдно жить. Телевизор пригодится новый и холодильник починить. Штаны купить, джинсы, свитерков несколько, кожаную куртку, дублёнку, туфли, конечно, и зимние ботинки. И на поездку на море отложить. Всё, пожалуй.
Сколько денег нужно, чтобы восстановить человеческий облик и достоинство не угнетать? Одну пачку, максимум две. На всё. С головой. А остальные восемь куда девать? Не будет же он походить на этих, мужиковатых или их челяди – архитекторов, медиков, парикмахеров и прочих охранников. Как говорили мудрые, Бог не любит богатых. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно на них внимательно посмотреть.
Что делать с остальными пачками? Не могут же они просто самим фактом своего существования взять и изменить его природу. Нет, этого они не смогут. Деньгам такое не под силу.
Деньги, деньги… но не только
О десятидневном лимите Александр вспоминал ежечасно. Не доставь он вовремя документы, и конецкий поднимет свою братию на поиски. И тогда… Вычислить Александра, конечно же, можно. Никакая конспирация не поможет. За деньги теперь всё можно. Вопрос в одном: какие деньги готов положить конецкий.
И Александр готов положить деньги. В таких случаях не экономят. Он приготовил конверт с тысячью евро, сунул его во внутренний карман пиджака и отправился вылавливать Владимира, что всегда было нелегко: тот вечно ошивался на тусовках политиков. Нашёл, и, поскольку политический обозреватель демонстративно презирал алкоголь, затащил его в ресторан «Казбек», что на бульваре Леси Украинки.
Александр интересовался этой улицей по причине её не киевского вида: дома на ней стояли совершенно нелепо – не торцами, а фасадами, будто досками девятиэтажек её обшили. Поэтому звуки автомобильного грохота и выхлопные газы мечутся между домами, отражаясь от стен и окон, от чего живущие на ней люди ощущают себя погружёнными в горизонтально выкопанный колодец. И он таки раскопал причину.
Когда утверждали генеральный план развития Киева, архитекторы предлагали застроить её по верхней кромке правого склона, там, где ныне расположилась улица Госпитальная. Кстати, очень киевская кривая улочка получалась, ведь именно своими семью холмами славен Город, именно в них – его своеобразие, и используй его архитекторы, не было бы равных красавцу Киеву. Но они забивают в холмы костыли высоток, будто вколачивают гвозди в крышку гроба, и прессуют милые сердцу киевские взгорья импортными утюгами.
Противоположную же сторону проектанты оставили живописно нетронутой – с арсенальскими огородами и знаменитой собачьей тропой. Но тогдашний начальник Украины, в кабинете которого, кстати, двери были обшиты войлоком по причине его чрезмерного пристрастия к рокочущей лексике, удивлённо посмотрел на столь несуразное, с его точки зрения, предложение: «А почему эта улица ровная, – и он указал на планшете на бульвар Шевченко, – а эта – кривая? Сделать такую же ровную и прямую. С обеих сторон».
И сделали. Архитектор этой улицы по фамилии Шарапов рассказывал Александру, как засыпали место от Октябрьской больницы до площади Леси Украинки: «Пульман (а это большой 30-тонный вагон) щебня уходил за пульманом и девался неизвестно куда. Плывуны съедали камень, как доисторические чудовища глотали зайцев. Наконец, построили дома, целый квартал. Но я до сих пор жду, что ночью меня разбудят эти, с петлицами».
Владимир как всегда был в накрахмаленной рубашке идеальной белизны и однотонном галстуке. И не женат ведь. Любопытно, кто ему рубашки утюжит? Сам? У Александра на это никогда не находилось времени.
Рассматривая его идеально зачёсанную причёску на пробор, Александр решил атаковать с фронта:
– Слышал такую шутку? Со связанными руками и кляпом во рту особо не поговоришь – зато как думается! Вот и мне подумалось, – Александр сделал паузу и отхлебнул неплохой, хоть и дорогущий кофе (хотя дорогим он был для Александра вчера…). – Пора рассчитываться. Давай фамилию твоего обидчика, и всё, что на него накопал. Буду разделывать его тушу, как мясник на базаре.
По узкому лицу Владимира пробежала едва заметная волна положительных эмоций. Но, очевидно, он навсегда запретил себе улыбаться. Интересно, подумалось Александру, а в миг высшего наслаждения он тоже не обнажает свои чуть больше нужного выгнутые передние зубы? Подумаешь – сходство с лошадью не самая худшая вещь. Ведь нет существ красивее белых лошадей, разве что женщины. Ну и ещё немецких догов. А по-настоящему он Владимира-то не знает: для душевных излияний тот скрытен и высокомерен чрезмерно. Ну и ладно, лезть в его душу не обязательно. С такими чем прямее, тем лучше.
– Но и у меня есть просьба. Большая и серьёзная, – Александр отметил, как его собеседник подобрал и без того сжатые губы. – Те факты, что тебе доставили из Донецка, есть на бумаге?
– Не спрашивал, но думаю, что есть.
Ответ Александра не обескуражил: обозреватель мнил себя будущим политиком, и прямым ответам предпочитал уклончивые.
– Мне нужны любые бумаги на… – и тут Александру пришлось выдать фамилию конец-кого, ранее упрятанную в тройке фигурантов. – Повторяю, любые и в недельный срок.
– Ну, ты же понимаешь…
– Понимаю, – перебил его Александр, – и поэтому готов стимулировать скорость работы твоего источника. Вот здесь то, что может помочь, – и он протянул Владимиру конверт.
Тот взял его, как берут повестку в суд. Раскрыл и, о чудо, тихо присвистнул.
– Вижу, что приспичило, – обозреватель не стал изображать девицу, только что потерявшую невинность, и отправил конверт во внутренний карман пиджака.
Обсудив порядок дальнейших действий, они не ушли и от обсуждения дел житейских. Оказалось, что Владимир находился в отчаянном поиске денег. Землю под кооперативным гаражом, где Владимир, вывернув наизнанку свои и не свои карманы, построил бокс для старенькой «девятки», присмотрели какие-то могучие дяди для возведения там очередного офисного центра.
– Представь себе, когда я копнул, оказалось опять донецкие! Ну мы, конечно, организовались, разведали, вышли на кого надо, а там сказали прямо в фейс – семьдесят штук «убиенных евпаторийцев», у. е. то бишь, и ни копейкой меньше, поскольку срок бумаг, подписанных районными начальниками, истёк, да и начальников тех не сыскать. – Александр и думать не мог, что его коллега, всегда невозмутимый и сдержанный, умел так возбуждаться и переходить на городской сленг. – Короче, в мэрии готовы взять, а кто там не берёт? Вот и собираем по пятьсот. А у меня, как на грех, ну ничего, ну ничегошеньки. И никто не одалживает.
Известное дело, взгрустнул Александр, хочешь быть любим – люби сам, хочешь, чтобы тебе одалживали, – одалживай сам. А Вольдемар-то каков! Ничто нашенское ему не чуждо. И попивает, наверное, закрывшись на все замки. За эти пятьсот он разобьётся.
С Анатолием встретились в демократической пивной. Нет, не в той, которыми раньше славился Подол. Где в тяжёлые, грубого литья кружки разливалось бочковое жигулёвское; где на голых столах из гранитной крошки высились холмы красных панцирей, обсосанных до хруста длинных рачьих ног, клешней и шеек; где на стенах, столах, на полу и даже в карманах слоилась перламутровая чешуя; где дым от красной «Примы» – коромыслом; и где все – братья. Не осталось в Киеве ни одной такой пивной. Ни одной! С-кажите, други любезные, куда же теперь деваться киевскому мужику? Где отвести душу? Негде. Тогда зачем мужикам такой Киев?
Они ели пиццу, попивали из высоких стаканов тонкого стекла бочковое пиво. Типичный подольский генделик – убожество с претензией на роскошь.
Анатолий, как всегда, был в своей униформе – мятом твидовом пиджаке, заколошматившем-ся турецком свитере и потёртых синих джинсах, склёпанных в подольском подвале.
При виде пива он приободрился, но, не обнаружив в меню раков, погрустнел. Уловив перемену в его глазах, Александр в качестве компенсирующей меры предложил:
– По соточке?
– Да я не против. Только давай за рыбкой сгоняю. Это недалеко, через дорогу, у Житнего.
– Хорошо. Я подожду. Держи, пригодится, – и Александр сунул ему сотенную.
Анатолий покрутил купюру:
– А мелкими не будет? А то со сдачей возникнут проблемы.
Он как-то незаметно исчез и так же незаметно возник. Вытащил из кулька вяленого леща, связку окуньков и плотвичек:
