Вирджиния Вулф - Комната Дэжейкоба
— Джулия Элиот. Это действительно Джулия Элиот, — произнесла старая леди Хибберт, протягивая обе руки. — И мистер Салвин. Скажите, что с нами будет, мистер Салвин? При всем моем знании английской политики… Боже мой, мистер Салвин, я вспоминала вчера вечером вашего отца, он был одним из старейших моих друзей. Не говорите мне, что десятилетние девочки не влюбляются. Мне не было и тринадцати, когда я знала наизусть всего Шекспира, мистер Салвин!
— Вы шутите! — сказал мистер Салвин.
— Нисколько, — отвечала леди Хибберт.
— Ой, мистер Салвин, простите, пожалуйста…
— Я пересяду, если вы любезно согласитесь дать мне руку, — сказал мистер Салвин.
— Вы будете сидеть рядом с мамой, — заверила его Клара. — По-моему, все перешли сюда… Мисс Эдвардс, позвольте вам представить мистера Калторпа.
— Вы куда-нибудь уезжаете на Рождество? — спросил мистер Калторп.
— Если брат получит отпуск, — ответила мисс Эдвардс.
— В каком он полку? — спросил мистер Калторп.
— В двадцатом гусарском, — ответила мисс Эдвардс.
— Может быть, он знает моего брата? — спросил мистер Калторп.
— Простите, я, кажется, не расслышала вашу фамилию, — ответила мисс Эдвардс.
— Калторп, — сказал мистер Калторп.
— Но где доказательства, что обряд венчания был действительно совершен? — спросил мистер Кросби.
— Нет никаких оснований сомневаться в том, что Чарльз Джеймс Фокс... — начал мистер Берли, но тут миссис Стреттон поведала ему, что хорошо знает его сестру, гостила у нее всего полтора месяца назад и находит ее дом очаровательным, только для зимы чуть холодноватым.
— При том, как нынче девушки себя ведут… — говорила миссис Форстер.
Мистер Боули огляделся, заметил Роуз Шоу, подошел и, простирая к ней руки, спросил: «Ну?»
— Ничего, — ответила она. — Ничего не вышло, хотя я нарочно оставляла их весь день наедине.
— Боже мой, боже мой, — вздохнул мистер Боули. — Я приглашу Джимми к себе завтракать.
— Но кто может устоять перед ней! — воскликнула Роуз Шоу. — Милая Клара, мне не хотелось бы тебя задерживать…
— Вы с мистером Боули о чем-то сплетничаете, я уверена, — сказала Клара.
— Жизнь — ужасна, жизнь — отвратительна! — воскликнула Роуз Шоу.
— В общем, ничего хорошего в этом нет, правда? — говорил Тимми Даррант Джейкобу.
— Женщинам нравится.
— Что нравится женщинам? — вмешалась Шарлотта Уайлдинг, подходя к ним.
— Откуда ты взялась? — удивился Тимоти. — Наверное, была уже где-нибудь в гостях…
— А почему бы и нет? — сказала Шарлотта.
— Спускайтесь все вниз, — велела Клара на ходу. — Веди Шарлотту, Тимоти. Здравствуйте, мистер Фландерс.
— Здравствуйте, мистер Фландерс, — сказала мисс Элиот, протягивая ему руку. — Как вы поживаете?
— Сильвия! Ах, кто ж она,Та, что всех пленила? —
запела Элсбет Сиддонс.
Все застыли на своих местах или сели, если рядом был свободный стул.
— Ах, — вздохнула Клара, которая на полпути из комнаты остановилась возле Джейкоба.
— Так споем хвалу мы ей,Сильвии прелестной,Что пастушек всех милейВ стороне окрестной,Ей — венки с полей[7], —
пела Элсбет Сиддонс.
— Ах, — воскликнула Клара громко и захлопала в ладоши, не снимая перчаток, и Джейкоб, без перчаток, тоже хлопал, а потом она пошла вперед, чтобы пригласить тех, кто толпился в дверях, пройти в комнату.
— Вы теперь живете в Лондоне? — спросила мисс Джулия Элиот.
— Да, — сказал Джейкоб.
— Снимаете что-нибудь?
— Да.
— А вон мистер Клаттербак. Он всегда здесь бывает. Ему, к сожалению, не очень уютно дома. Говорят, миссис Клаттербак… — Она понизила голос. — Вот почему он так часто гостит у Даррантов.
— Вы ведь были у них, когда ставили пьесу мистера Уэртли? Ах, нет, нет, конечно же, в последний момент вы, кажется, получили… да, вы должны были встретиться с матерью в Харрогите, насколько я помню. В последний момент, да, да, да, когда все уже было готово, и костюмы сшиты, и все… Сейчас Элсбет опять будет петь. А Клара, наверное, будет ей аккомпанировать или переворачивать страницы мистеру Картеру. Ах, нет, мистер Картер играет один… Это Бах, — прошептала она, когда мистер Картер сыграл первые такты.
— Вы любите музыку? — спросила миссис Даррант.
— Да, слушать люблю, — ответил Джейкоб. — Но я совсем в ней не разбираюсь.
— Это очень мало кто умеет, — сказала миссис Даррант. — Вас просто, наверное, этому не учили. Почему это так, сэр Джаспер?.. Сэр Джаспер Бигем — мистер Фландерс. Почему это, сэр Джаспер, никого не учат самым необходимым вещам? — Она ушла, оставив их стоять у стены.
В течение следующих трех минут ни один из джентльменов не произнес ни слова; Джейкоб, правда, двинулся дюймов на пять влево, а потом на столько же вправо. Затем что-то буркнул и быстро пересек комнату.
— Вы не хотите пойти что-нибудь съесть? — спросил он Клару Даррант.
— Да. Мороженое. Немедленно. Сейчас.
Они пошли вниз.
Но на лестнице они встретили мистера и миссис Грешем, Герберта Тернера, Сильвию Рашли и приятеля из Америки, которого те позволили себе привести. — Зная, что миссис Даррант… Чтобы показать мистеру Пилчеру… Мистер Пилчер из Нью-Йорка… А это мисс Даррант.
— О которой я столько слышал, — сказал мистер Пилчер, низко кланяясь.
И Клара его бросила.
VIII
Около половины десятого Джейкоб выходил из дому, хлопала его дверь, хлопали другие двери, покупал газету и садился в омнибус или, если была хорошая погода, шел пешком вместе с другими прохожими. Склонившаяся голова, письменный стол, телефон, книги в зеленых кожаных переплетах, электрический свет… «Подбросить угля, сэр?»… «Чаю, сэр?»… Разговоры о футболе: «Сорвиголовы», «Арлекины»; рассыльный приносит первый вечерний выпуск «Стар», грачи из Грейз инн пролетают в вышине; веточки в тумане тоненькие, ломкие; и сквозь шум машин то и дело доносится голос: «Вердикт!.. — Вердикт!.. — Выиграно дело!.. — Выиграно дело!..» — а письма в корзинке накапливаются. Джейкоб их подписывает, и к вечеру, когда он снова надевает пальто, у него в мозгу оказывается разработана еще одна извилина.
Потом иногда партия в шахматы, иной раз синематограф на Бонд-стрит или просто возвращение домой под руку с Бонами, самой длинной дорогой, чтобы прогуляться: размеренная походка, голова откинута назад, весь мир — зрелище; молодая луна над колокольнями напрашивается на комплименты, высоко парят чайки, Нельсон на своей колонне глядит за горизонт, и мир — наш корабль.
А тем временем письмо бедной Бетти Фландерс, которое успело к вечерней почте, лежало на столе в прихожей — бедной Бетти Фландерс, выводившей на конверте: Джейкобу Алану Фландерсу, эсквайру, — как матери пишут имя сына — жирными голубыми буквами, напоминающими о том, как матери далеко в Скарборо строчат у камина, поставив ноги на решетку, когда после чая уже все убрано, и никак, никак не могут выразить того, что… ну, хотя бы вот этого: «Не знайся с дурными женщинами, будь хорошим мальчиком, носи теплое белье и приезжай, приезжай ко мне».
Но она ничего подобного не писала. «Помнишь ли ты старую мисс Уоргрейв, которая ухаживала за тобой, когда ты болел коклюшем? — писала она. — Она, бедняжка, наконец скончалась. Хорошо было бы, если бы ты им черкнул. Не так давно меня навестила Эллен, мы вместе ходили за покупками и чудесно провели день. Старый Маус еле-еле волочит ноги, приходится помогать ему взбираться даже на небольшие холмики. Ребекка, наконец, после того как не знаю уж сколько мы ее уговаривали, все-таки собралась к мистеру Адамсону, который сказал, что три зуба придется удалить. В этом году такая теплая весна — на грушевых деревьях уже самые настоящие почки. А миссис Джарвис рассказывала…» Миссис Фландерс любила миссис Джарвис, неизменно повторяла, что та пропадает в их глуши, и хоть к сетованиям миссис Джарвис она никогда не прислушивалась, а когда та замолкала, говорила в ответ (подняв глаза, слюня нитку или снимая очки), что если корни ирисов укутать торфом, то мороз им не страшен или что Парроты в следующий вторник устраивают распродажу белья — «не забудьте», — чувства миссис Джарвис миссис Фландерс понимала прекрасно; а какие интересные письма она о ней писала, если бы можно было прочитать их по порядку, год за годом — неопубликованные сочинения женщин, написанные у камина жирными голубыми буквами, высушенные у огня, потому что промокашка истерлась до дыр, а перо треснуло и засорилось. Потом о капитане Барфуте. Его она называла Капитан, рассказывала о нем без утайки, но все же не вполне свободно. Капитан наводил для нее справки насчет земли у Гарфитов, советовал, каких цыплят приобрести, предсказывал доход или мучился от радикулита, или миссис Барфут неделями оставалась дома, или Капитан считал, что дела — в смысле политики — плохи, потому что, как прекрасно знал Джейкоб, иногда поздним вечером Капитан начинал рассказывать об Ирландии или об Индии, и тут миссис Фландерс погружалась в размышления о Морти, о своем брате, который так давно пропал — схватили ли его туземцы, затонул ли корабль? — тогда бы, наверное, Адмиралтейство поставило ее в известность?.. Капитан, как прекрасно знал Джейкоб, выбивал трубку, подымаясь, чтобы уйти, и с трудом наклонялся за клуб ком шерсти, закатившимся под стул. Снова и снова обсуждался вопрос о ферме, и она, душой все еще пылкая, хотя ей было уже за пятьдесят, рисовала себе будущие стаи леггорнов, кохинхинок, орпингтонов, подернутых, как Джейкоб, дымкой ее воображения, но таких же крепких, как и он; и, живая, энергичная, она сновала по дому и отчитывала Ребекку.
