Виктор Пшеничный - Архангельские рассказы
Растерянность и неопределённость окончательно отодвинулись назад, все втянулись в нервно пульсирующий режим движения. Постепенно стало темнеть, а мы не преодолели и половины пути. Позвонил Сергей и сообщил, что он уже здесь, на краю Сухого Моря, в устье речки Ульмицы, что канистра бензина доставлена, что грузовой вездеход МЧС, наконец, появился и стоит рядом с его «буханкой», что этот вездеход пробиваться к нам не собирается (боится застрять), а его «буханка» слишком слаба и ей не пробиться, что навстречу нам выехал снегоход «Буран» с санями, который передаст нам канистру. Через полчаса появился снегоход. Спасатель передал нам бензин и предложил женщинам и детям помощь по доставке на материк. Желающих эвакуироваться в колонне набралось десятка два, но снегоход мог забрать только одного пассажира, поэтому прикинули, что ночи не хватит, чтобы доставить всех на берег. Наша бойкая соседка по несчастью усадила в сани своего седого пассажира (видимо, тестя), и «Буран» повёз его к невидимому впереди берегу.
«У нашего МЧС только кошек с деревьев снимать хорошо получается», — съязвила резвая девушка, видимо очень довольная, что избавилась от своего вялого родственника. Ночь прошла в непрерывном, пульсирующем, с длинными перерывами, движении.
Когда стало светать и до Патракеевки оставалось километров пять, со стороны деревни появился старенький, ржавый, видавший виды гусеничный вездеход, принадлежавший местному рыбаку, который, встав впереди колонны, быстро вывел её сначала на лёд реки Мудьюги, а затем и в деревню.
К этому времени ветер стих, небо было яркое, голубое, мартовское ослепительное солнце ощутимо согревало лицо и руки. Вчерашняя непогода казалась кошмарным сном. Мы стояли на пригорке рядом с Мудьюгой, Слава чистил машину от снега, а я перебирал в памяти события минувших суток, с тёплой и слезливой сентиментальностью думал о временных спутниках нашего аварийного отряда, о беспомощности власти, почему-то не к месту вспомнил девяностые годы, когда вся властная верхушка растаскивала богатства некогда мощной страны, а рядовые граждане, с лопатами в руках, спокойно копали заброшенные огороды и луговины, сажали картошку, инстинктивно никому не доверяясь и не надеясь ни на чью помощь.
Накатанная дорога до города казалась праздником, подарком судьбы после слепого барахтанья в снежной каше, с завыванием двигателей и неопределённостью маршрута. Городские улицы уже почти оттаяли от снега, лужи нестерпимо блестели на солнце, ярко одетые женщины радовали улыбками и праздничным весенним блеском глаз.
Ловля стерляди на миногу
Деревня Палишино расположена на берегу Северной Двины в месте впадения лесной речонки Смердье в Северную Двину. Речонка эта берёт начало в глухом лесу, из озера Смердье, в тридцати километрах на запад от деревни и в августе похожа на пересыхающий ручей, который в любом месте можно перейти вброд. Чтобы попасть на машине к дому моего старинного приятеля и коллеги — преподавателя университета Альберта Ивановича, есть два пути: один — лугом подъехать к крутому береговому спуску через овраг, промытый речкой, спуститься, а затем снова подняться на высокий двинской берег к деревне, к нужному дому, и второй — не доезжая до луговой дороги, повернуть налево, в сторону деревни, и через старый карьер по грунтовке попасть на берег к дому Альберта Ивановича. В сухую погоду ездили через овраг, по крутым угорам, но однажды после дождя так намучились с машиной, которая не могла преодолеть крутизны откосов, что в дальнейшем ездили только через карьер. А речонка Смердье в один из прошлых годов в конце апреля так взбунтовалась весенними водами, что смыла кусок шоссе вместе с насыпью и водопропускными трубами на отрезке в полтора километра.
В первой декаде августа установилась ясная сухая погода, и я наконец собрался в Палишино на рыбалку. Ранее я бывал здесь, приезжая за грибами, брусникой, морошкой, а вот на рыбалку — впервые. До этого мне приходилось несколько раз помогать Иванычу проверять самоловы на Северной Двине, неумело сидя на вёслах под его нецензурные команды, и поэтому я знал, что стерлядь в этих местах водится в изобилии.
Дом, в котором мне предстояло переночевать, был когда-то деревенской церковью, построенной из толстенных лиственничных брёвен на фундаменте из известкового камня, в виде грубо обработанных известковых плит, расположен на самой кромке крутого речного берега. Далеко внизу струилась, поблёскивая, река, казавшаяся со стороны и сверху неширокой, средней руки речкой, но если ты садился за вёсла и пытался переправиться через неё, вплотную ощущал её мощное течение, нешуточные волны и истинную ширину русла.
Хозяин гостеприимно встретил меня, помог поставить машину во двор, на стоянку, провёл в дом. В доме было тепло, даже душновато из-за большой русской печи, которая занимала изрядную долю площади передней комнаты. Паренная в печи пшённая каша, уха из стерляди, горячий чай из самовара подтвердили хозяйское гостеприимство. Я в свою очередь достал городские гостинцы и бутылку водки и предложил тост за встречу. Пару часов пришлось провести за столом, отдавая дань не нами заведённому ритуалу, с удовольствием обмениваясь воспоминаниями и свежими новостями и планами на будущее. После застолья вышли на крыльцо.
Просторная долина реки в обрамлении лесистых берегов, заливных лугов, живописных деревушек радовала глаз. Иваныч подробно рассказал, куда идти добывать миногу, дал большую совковую лопату, ведро, и, надев высокие резиновые сапоги, я отправился за наживкой. Через полчаса ходьбы по лугу, а затем среди густого кустарника я нашёл русло когда-то резвой речонки. Остатки мутноватой воды с едва угадываемым течением представляли череду плёсов, луж, соединённых неверными ручейками в обрамлении илистых пологих берегов и отмелей. Я внимательно стал рассматривать илистую влажную поверхность берега ближе к воде, и там, где на песке видны были заплывшие округлые следы, словно кто-то воткнул в песок палец и поспешно вытащил, оставив на песчано-илистой поверхности заплывающий кружок, делал лопатой решительный прокол и выворачивал мокрый грунт наружу. Иногда вместе с грунтом выворачивалась и змеевидная минога с круглым, толщиной с палец, телом длиной пятнадцать-двадцать сантиметров. Иногда лезвие разрезало миногу, и тогда приходилось дополнительно работать лопатой, отыскивая недостающие обрезки.
Через пару часов работы набралось около трёх десятков змеевидных рыбок. Никогда до этого ловить на миногу мне не приходилось, поэтому я с нетерпением собрал снасти, червей, миногу, термос с чаем и отправился на берег к лодке. Прежде чем отъехать от берега, набил сетку кормушки хлебом и добавил туда тяжёлый камень в качестве груза. В этом месте русло реки и берега выстлано камнями в виде разнокалиберного гравия, гальки и довольно крупных валунов. Встав на якорь в сотне метров от берега, спустил кормушку, собрал спиннинги и забросил с каждого борта по одной донке и стал ждать. Солнце стояло в зените, полдень только что миновал, и время для ловли было не самое лучшее, но ждать вечера выдержки не хватило — и вот я в лодке. Неторопливо течёт время, редкие слабые поклёвки показывают, что рыбья мелочь теребит наживку, вот погромче брякнул колокольчик по правой по течению донке, вытаскиваю — пучеглазый ёрш. В течение двух часов, преодолевая дремоту, поймал с десяток ершей, покрытых густой клейкой слизью и заставил себя отправиться в дом на отдых.
В начале вечера, часов в пять, я, отдохнувший, уже сидел в лодке, уверенный в чуде необыкновенной рыбалки. Но чуда всё не было. Всё так же вяло теребила наживку рыбья мелочь да неугомонные ерши упорно портили наживку и пачкали руки липучей слизью. Надежда на удачу слегка таяла, постепенно стало смеркаться, стрелка часов уже приближалась к восьмёрке, и в голову невольно полезли мысли о постигшей меня неудаче. Уходя на реку, я пообещал хозяевам, что к девяти часам я обязательно вернусь к ужину.
В очередной раз, смотав леску, я вытащил донку, насадил на острые крючки крупных червей вперемешку с кусками миноги и забросил подальше от лодки. После этого заброса настроение опять резко улучшилось, появилась уверенность, что все мои страдания не пропадут зря. В ближайшие полчаса изменений не произошло, но я упорно, с уверенностью смотрел на кончики спиннингов, которые уже плохо стали видны в надвигающейся темноте. Вдруг резко ударил и задребезжал левый колокольчик. Я схватил спиннинг и начал сматывать лесу, почувствовал резкие, сильные толчки: «Это не лещ, лещ толкается мягче», — подумал я, и подтащил к борту извивающуюся стерлядку и подцепил её сачком. Острый крючок крепко держал её за толстую, прочную кожу губы, и я опять невольно заметил про себя, что стерлядку можно поднимать без сачка — не сорвётся. Пока я возился с первой стерлядкой, истерически забился, забрякал второй колокольчик, и я опять машинально отметил, что сегодня в таких сумерках колокольчики нужны, хотя в дневное время я зачастую от них отказывался, так как поклёвки и так хорошо заметны по кончику удилища. На второй спиннинг я поднял и при помощи сачка втащил в лодку хорошего бронзового леща, который уже в сачке отцепился, порвав губу. Обновив насадку на обеих донках, я забросил их с левого и правого борта, и почти сразу нервно задребезжали колокольцы на обоих спиннингах. Почти в полной темноте вытащил ещё двух лещей.
