Джон Ирвинг - Человек воды
— Прекрати! — закричала на него Тюльпен. Но он тыкал и тыкал, пытаясь пригвоздить одну из них карандашом к стенке аквариума. Они убили поэта! А угорь умолял их — при помощи пузырьков — о милосердии! Но они сожрали его, уроды.
Тюльпен взяла Трампера за талию и оттащила к кровати. Он отбросил ее и, схватив с ночного столика будильник, швырнул им в аквариум. Стенки аквариума были толстыми: они не разбились, а треснули и дали течь. По мере того как вода вытекала наружу, рыбу поменьше течением влекло прямо к трещине.
Тюльпен неподвижно лежала под Трампером, наблюдая, как падает уровень воды.
— Трампер? — тихо позвала она, но он даже не взглянул на нее. Он не давал ей шевельнуться, пока вода полностью не вытекла на книжную полку, а рыбки-убийцы не забились на сухом дне аквариума. — Трампер, ради бога, — произнесла она, однако не попыталась освободиться. — Пожалуйста, позволь мне пересадить их в другой аквариум.
Он отпустил ее и смотрел, как она осторожно переносит рыб в другой аквариум. В аквариуме с черепахами одно из пресмыкающихся с синей головой тут же сожрало мелкую желтую рыбку, но оставило в покое круглую красную.
— Вот гадина, — сказала Тюльпен. — Никогда не угадаешь, кто кого съест.
— Пожалуйста, скажи мне, почему ты хочешь ребенка? — тихо спросил ее Трампер, но когда Тюльпен повернулась к нему, она выглядела спокойной, ее руки лежали на груди. Она медленно отбросила локон волос с глаз и села на постели рядом с ним. Небрежно закинув ногу на ногу, она наблюдала за уцелевшей рыбкой.
— Кажется, я не хочу ребенка, — заявила она.
Глава 13
ПОМНИШЬ МЕРРИЛЛА ОВЕРТАРФА?
Обучаясь езде на лыжах, я быстро сообразил, что Меррилл Овертарф никуда не годный тренер. Он еще тот лыжник, хотя торможение у него выходило классно. На детском склоне в Саарбркжкене я брал штурмом непосильный буксирный трос. Если не считать детишек, он, к счастью, не пользовался популярностью; большинство взрослых находились на лыжных гонках в Зелле, где они наблюдали за гигантским слаломом среди женщин.
Я справился с лыжными креплениями, отделавшись ссадинами всего лишь на трех костяшках пальцев рук. Меррилл прокладывал путь среди детей, увлекая меня к чудовищному буксирному тросу; канат скользил вверх по склону всего лишь в футе над землей — самая подходящая высота для пятилетних карапузов и других карликов, фута в три ростом, катающихся здесь на лыжах. Но мои колени едва сгибались в суставах, и я с трудом мог наклониться, чтобы дотянуться до троса, затем быстро двигаться вверх в болезненной позе кули, несущего мешок. Придерживая канат позади меня, Меррилл ободряюще покрикивал во время этого бесконечного подъема. Если так тяжело подниматься вверх, думал я, то на что же похож спуск вниз? Мне нравились горы, и даже очень, и я испытывал глубокое волнение в огромной кабинке фуникулера, которая везла меня вверх, куда поднимались взрослые лыжники; мне также нравилось спускаться вниз в пустой кабинке — так я мог глазеть во вес окна, — если не считать злобного служителя, постоянно напоминающего о том, что вы забыли лыжи.
— Мы уже почти на месте, Боггли! — врал мне Меррилл. — Согни колени!
Я видел, как шустрые детишки впереди меня плясали на канате, в то время как я тащил на своей спине целую гору; мои заледенелые варежки цеплялись за трос, мой подбородок бился о колени, а мои лыжи вихляли по лыжне. Я знал, что должен распрямиться, или моей спине придет конец.
— Наклонись, Боггли! — что было мочи заорал Меррилл, но я выпрямился.
Все сокровища мира — за один чудесный момент; я поднял канат до уровня груди и откинулся назад. Над собой я увидел маленьких детишек, чьи лыжи полностью оторвались от земли, и они повисли на канате, раскачиваясь, словно маленькие марионетки. Некоторые из них попадали, блокируя дорогу передо мной; было ясно, что им ни за что не подняться вовремя.
На вершине горы разъяренный тип, обслуживающий подъемник, сердито заорал на меня. Снизу под нами ему вторил горестный вскрик мамаш, постукивающих нога об ногу своими ботинками.
— Отпусти веревку, Боггли! — крикнул Меррилл. Я смотрел на надвигающийся на меня клубок из детей, сцепившихся лыжами и палками; их яркие крохотные варежки остались прилипшими вдоль восходящей линии каната. Служитель неожиданно скрылся в контрольной рубке, должно быть, он подумал, что это не варежки, а руки.
Я удивился, как мне удалось сохранить равновесие, когда я переехал первого ребенка.
— Отпусти, Боггли! — заорал Меррилл.
Я бросил быстрый взгляд через плечо на ребенка, которого я только что раздавил, и увидел, как он поднялся, шатаясь, и попал Мерриллу прямо в солнечное сплетение своим детским противоударным шлемом. Меррилл выпустил веревку. Потом я оказался в кругу маленьких человечков, наносящих удары своими палками и отчаянно звавших по-немецки на помощь своих матерей. Находясь в самой середине, я почувствовал, как канат резко дернуло, он застыл в моей руке, и я кубарем покатился прямо в эту кучу-малу.
— Es tut mir leid[11].
— Gott! Hilfe! Mutti, mutti… [12]
Меррилл смел меня с лыжни у канатного троса на спуск, который снизу казался таким гладким и мягким.
— Пожалуйста, Меррилл, я хочу пойти ногами.
— Боггли, ты оставишь дырки для других лыжников…
— Я хочу сделать одну огромную дыру для всех других лыжников, Меррилл.
Но я позволил Мерриллу Овертарфу проводить меня к центральному спуску и помочь взять верное направление вниз; теперь детишки уменьшились уже до размеров гномиков, а машины на парковочной стоянке выглядели детскими игрушками. Овертарф продемонстрировал мне торможение плугом, затем показал вихляющий поворот упором. Веселая детвора подлетела к нам, отталкиваясь палками, делая зигзаги и так легко и безопасно падая, словно это были маленькие клубки шерсти.
Мои лыжи ощущались на ногах как длинная, тяжелая лестница; мои палки казались мне ходулями.
— Я спущусь за тобой, — пообещал мне Меррилл, — на тот случай, если ты упадешь.
Начал я достаточно медленно: детишки обгоняли меня с явным презрением. Затем я заметил, что набираю скорость.
— Наклонись вперед! — скомандовал Меррилл, и я пошел немного быстрее, мои лыжи щелкнулись друг о друга и разъехались в стороны. «Что, если одна лыжа наедет на другую?» — подумал я.
Затем я миновал первую группу пораженных детишек, как если бы они оставались неподвижными. Пусть знают, маленькие негодяи!
— Согни колени, Боггли! — донесся до меня далекий голос Меррилла. Но мои колени, кажется, заклинило намертво. Я приблизился к маленькой белокурой девчушке в яркой шапочке и осторожно отстранил ее бедром с пути, словно пушинку.
— Es tut mir leid, — произнес я, но слова застряли у меня в горле; на глазах выступили слезы.
— Тормози плугом, Боггли! — орал что было сил Меррилл.
О да, этот приемчик! Но я не осмеливался даже пошевельнуть лыжами. Я попытался приказать им разъехаться в стороны, но они сопротивлялись; моя шапка слетела. Впереди меня стайка гогочущих ребятишек. Отталкивалась шестами и меняя направление, они пронзительно верещали от страха — на них неслась лавина! Не дожидаясь, пока я кого-то собью, я бросил палки и дубинкой прошел между ними. Внизу, у приюта, ругаясь на чем свет стоит, появился служитель с лопатой; он выравнивал лыжню под тросом, но я подозревал, что у него не заржавеет огреть меня этой лопатой. Линия подъема была нарушена, зрители и лыжники рассыпались в поисках укрытия. Я представил себе воздушный налет — с точки зрения бомбы.
В основании склона я заметил плоский выступ; наверняка, подумал я, он поможет мне затормозить. Если же нет, то впереди меня ждала огромная куча снега, сооруженная бульдозером для того, чтобы застраховать лыжников от вылета на парковочную стоянку. Я надеялся, что она не слишком жесткая.
— Используй ребро! — орал Меррилл. — Ребро?
— Согни свои проклятые колени!
— Колени?
— Боггли, ради бога, падай!
— Перед этими сопляками? Никогда!
Я вспомнил, как какой-то парень у пункта проката лыж рассказывал мне о безопасных креплениях. Если они такие безопасные, то почему ничего не предпринимают?
Я потерял равновесие, ударившись о плоский выступ, и почувствовал, как мой вес откинул меня назад на пятки; носки лыж задрались вверх, словно нос у лодки. Неясные очертания снежного наноса, предназначавшегося для защиты парковочной стоянки от таких, как я, приближались с невероятной скоростью. Я представил, как втыкаюсь в него, словно ружейная пуля; меня будут раскапывать часами, потом примут решение взорвать все к чертовой матери.
Моему удивлению не было границ: я обнаружил, что лыжи умеют взбираться вверх. Я взял эту кучу снега. Меня вышвырнуло на парковочную стоянку. Под ногами, пока я летел, я увидел немецкую семью здоровяков, выбиравшихся из «мерседеса». Папаша Толстяк в прочных кожаных шортах и тирольской шапочке с пером; Мамаша Тонна в туристских ботинках и с альпенштоком, наконечник которого пробивает лед; детишки Пампушка, Пухляк и Неряха, с тяжелой охапкой рюкзаков, лыжных ботинок и палок. Открытый багажник «мерседеса» как будто специально поджидал меня. Огромная китовая глотка ждала, когда туда шлепнется летающая рыбка. В пасть Смерти.
