Михаил Сегал - Молодость
– Паша, – ласково сказала Лена, – отведи Антошу поиграть.
– Спасибо, – Паша взял брата под мышку и ушел. Лена собрала чашки и тоже ушла на кухню. Непонятно было, что такого Анна Петровна сказала, что они все повскакали. Олег походил по комнате, взял стул, подсел ближе.
– Это он вам сказал? – спросил он.
– Что?
– То, что всю жизнь… прожил с супругой…
– Конечно.
– Ясно… Я думал, у него это прошло…
Что хоть за загадки, говори нормально!
– Что прошло, Олег Петрович?
– Анна Петровна, вы добрый человек, хотите помочь, мне неудобно даже… Но, я вижу, надо вас в курс ввести… Что он вам еще про супругу рассказывал?
Нужно было держать ухо востро.
– Ничего такого… Что воевали вместе, что прожили долго и дружно, что она скончалась…
– Когда?
– Шестнадцатого июля…
– Какого года, Анна Петровна?
– Я не спрашивала. Он сказал: «Шестнадцатого июля»… Получается, прошлого года?
Олег снова стал ходить по комнате. Невежливо вообще так поступать, театр устраивать. Если есть что сказать – говори!
Он достал с полки фотоальбом.
– Сорок четвертого года, Анна Петровна… Вот, смотрите…
Из-под картонных страниц посыпались мелкие, «неформатные» карточки и пожелтевшие тетрадные листочки, наверное, письма.
– Вот, смотрите, фотографии… Свидетельство о смерти… Отцу год было, когда ее в госпитале убило при бомбежке. Дед его один вырастил и не женился потом никогда…
Анна Петровна взяла в руки точно такую же фотографию, с какой стирала пыль в квартире Старика: молодая красивая девушка в погонах стояла у кирпичной стены и улыбалась. Только это карточка была как вчера напечатанная, потому что пролежала все годы в альбоме и не видела солнечного света.
– Вы простите, ради бога, – сказал Олег, – но дед то нормальный, то, как говорится, «находит». Мы поэтому и хотим его поскорее к себе перевезти. Раньше я просто заезжал каждый день, а теперь вижу, что одного его оставлять нельзя… Нам доктор говорил, такое бывает. Когда человеку кажется, что он всю жизнь по-другому прожил… Заберу после праздников…
Анна Петровна встала, но не успела сделать шаг, как в дверь влетел Антошка, обнял ее за коленки и уткнулся мордочкой в юбку.
– Давно ему это стало казаться?
– Не помню… С лета… Может быть, с июля.
– Какого года?
– Этого года, – ответил Олег.
Глава вторая
1
Восьмого мая Старик встал рано и долго приводил себя в порядок: брился, причесывался, потом надел костюм и вышел на улицу. Впервые за двадцать лет (тогда была свадьба внука) он купил цветы: не три гвоздики и даже не пять, а букет дорогих чайных роз с длинными черенками.
Не останавливаясь, прошел пешком три трамвайные остановки, поднялся по ступенькам и позвонил в дверь.
– Доброе утро, – сказал он, – поздравляю вас с наступающим Днем Победы.
– Спасибо… – Анна Петровна застыла на пороге, она явно не ждала гостя. – Ой, проходите, пожалуйста. Что же вы ушли из дома! Сейчас к вам пионеры должны…
Она пошла в ванную – наливать воду для цветов, а когда вернулась, Старик сидел в центре комнаты на дедушкином стуле.
– Анна Петровна, у нас с вами стулья одинаковые.
– Да… Действительно.
– И у Степановых тоже. Помните? Ну когда чай пили… И «стенка» у них, как у вас.
– Знаете, по-моему, и как у вас!
Они засмеялись.
– Да, – сказал Старик, – Точно подмечено! Мы с ними просто одновременно покупали уже недавно – в семьдесят восьмом.
Анна Петровна поставила цветы в вазу. Она все думала о том, что Старик сидит на дедушкином стуле, но пока не знала, что именно она об этом думает. А Николай Николаевич откинулся на спинку и продолжил:
– Мы, я помню, ездили за «стенкой» с супругой… и со Степановыми в Курск, там покупали… А это что у вас?
На диване лежали девчачьи джинсы, колготки и футболка.
– Это внучкино.
Старик открыл рот и глубоко задышал. Спросил восхищенным шепотом:
– Она здесь?
– Нет. Сейчас нет.
– Внучка… – повторил он. – А сколько ей?
– Тринадцать… Скоро четырнадцать.
– Да это ведь совсем взрослая. Моему правнуку шестнадцать скоро, что подарить – не знаю… А почему вы меня с ней не знакомите? У вас есть фотография?
Анна Петровна подошла к письменному столу, открыла ящик и достала фотографию в рамке. Это была прошлогодняя фотка – в обнимку с родителями. Она протянула ее Старику, а сама почему-то засмущалась и спряталась за дверцей шкафа. Хотела достать пиджак, но не решилась нарушить звоном тишину. А тишина все длилась и длилась. Тогда она выглянула из-за дверцы. Старик сидел, как каменный, сосредоточенно глядя на карточку.
– Красивая, – сказал он.
– Да, – Анна Петровна испугалась и вся сжалась внутри.
– Интересная девочка… Совсем маленькая, а глаза… очень красивые. Мне такие нравились в юности. Я бы влюбился… Покойная супруга была на нее похожа… Жаль, не дожила…
Только что ведь нормально разговаривали, и вдруг его голос стал «спотыкаться», он уставился безжизненным взглядом на фотографию, как тогда, в первую их встречу – за окно. Анна Петровна поняла, что она думала про стул. Ей не нравилось даже не то, что Старик на него сел, а то, что сказал, что такие стулья у всех. Этот самый лучший, любимый и единственный с детства дедушкин стул – у всех?
– Прекрасное фото! – сказал Старик. – И дети прекрасные! А ваша дочь или сын?
Анна Петровна задумалась, словно решая, кого из этих двух людей взять себе в дети. Вышла из-за шкафа при полном параде, в пиджаке с орденами.
– Дочь, – сказала она, забрала фотографию и положила обратно в ящик.
Старик какое-то время молчал, глядя на «стенку». Потом спросил:
– Вы точно ее не в Курске брали?
2
– В Курске. Точно – в Курске, – уверял Степанов, – это был семьдесят шестой год. Я тогда заплатил и сразу поехал на трамвае на «окружную» ловить грузовик. Стоила она, помню, двести семьдесят рублей, плюс двадцать пять мы отдали шоферу.
Степановы, зашедшие «ненадолго» к Старику, увлеченно включились в обсуждение вопроса. К этому и обстановка располагала: из квартиры почти все вывезли, кроме стенки.
– Я тогда сначала ее караулила, – вспомнила Нина Григорьевна, – а потом тебе помогала грузить.
– Здравствуйте. Как ты мне могла помогать, она же тяжелая – вусмерть! Мне шофер помогал.
– Или я просто караулила…
Старик ушел в прихожую и франтом закрутился у зеркала. Видел он совсем плохо, но перед пионерами хотел выглядеть хорошо: трогал ордена, выравнивал, «притаптывал» их пальцами в сукно пиджака.
– Это Боевого Красного Знамени? – спросил он Анну Петровну.
– Да.
– А это?
– Трудового.
– Нормально висит? В целом красиво?..
– Очень красиво…
– Главное – дожили. Еще один День Победы…
Бабушка говорила, что ей помогает жить День Победы и Новый год. Кажется, что ты обязан дожить еще до одного 9 мая, еще до одного 1 января. Эти даты как будто притягивают тебя, и, пока тянешься к ним, – живешь.
– Может, вам не ходить, Николай Николаевич? Вы себя чувствуете неважно.
– Сегодня праздник, Анна Петровна, раз дожил – надо идти.
– И все же лучше поберечься.
– В молодости беречь себя надо. А сейчас зачем?
Видимо, это была фирменная шутка на лестничной площадке.
И снова что-то поменялось, Старик почти заплакал, ушел в другую комнату.
– Мы к себе пойдем, – сказали Степановы. Они тоже были при параде, тоже собирались на встречу со школьниками. Анна Петровна не знала, как разорваться между ними и Стариком.
– Я к вам загляну еще, с праздником!
Степановы ушли.
Она кинулась в комнату, Старик присел на кровать и держался за сердце. Не двигался и даже старался не дышать, чтобы справиться с болью.
– Плохо, Николай Николаевич, да? Подождите, я сейчас воды и «скорую».
Два тяжелых, медленных шага до коридора и – сразу пулей в большую комнату, к телефону. Набрала «03», а там – длинные гудки. И паузы между ними какие-то огромные. Кажется, что кто-то уже снял трубку и молчит, а потом раз – и еще гудок. Нельзя ждать. Метнулась в кухню, налила воды. Если бы Старик смотрел в этот момент в сторону дверного проема, он увидел бы, как она пронеслась там со скоростью ракеты, но именно в эту секунду он отвернулся и потянулся к портрету жены. Анна Петровна медленно, тяжело вошла в комнату, села рядом и, положив руку ему под затылок, напоила. Потом так же медленно, тяжело вышла и снова стремительно рванула к трубке, но там были уже короткие гудки. Набрала еще раз. Опять – бесконечные длинные.
