Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь
Поэтому я покорно записал его в эту школу. В результате он оказался белой вороной среди золотых жар-птиц. Во всем классе только у Мило не было смартфона и собственного счета в банке с кругленькой суммой. Будто сын консьержа в богатом квартале: дети с ним играют, но их родители ни за что не пригласят в гости его семью.
Ну и ладно. Зато он был куда талантливее большинства своих одноклассников.
Ключевое слово: «был».
Хочется выть с тоски.
Мило больше не заботит проблема водных ресурсов на планете Земля. Соученики не смогут просить у него подсказок на уроках и помощи с домашним заданием на переменах. Теперь ему нравится следить за приключениями кота Гарфилда или дятла Вуди Вудпекера. Его отвезут на машине «скорой помощи» в центр реабилитации. Ему назначат курсы физиотерапии, психотерапии, лечебной физкультуры, массажа. А в это время Гаспар, здоровый и невредимый, сложит в рюкзак тетради по математике, истории, английскому, сунет в пенал дорогую золотую перьевую ручку.
Хочется кусаться от ярости.
– Ты выйдешь на работу на этой неделе? – ехидно спросила Жанна.
В зеркальце я поймал ее взгляд. Вроде бы невинный вопрос. Ответ ей не требовался. Ненавязчиво, деликатно она поставила мне на вид тот факт, что в последнее время по ночам я беспробудно пьянствовал… И правда, я выглядел ужасно: серое опухшее лицо заросло щетиной, мешки и черные круги под глазами.
– Сегодня же выхожу. Внесу вещи, побреюсь, переоденусь и бегом на службу. Все идет по плану.
– Мило получил черепно-мозговую травму. Так что план изменился раз и навсегда. Мы не могли предвидеть, что его переведут в центр реабилитации именно сегодня, – мягко возразила Селеста. – Нужно все подготовить и его проводить. Не оставлять же мальчика одного! Отпросись хотя бы раз, будь другом! Коллеги поймут и охотно тебе помогут.
Что верно, то верно. Поймут и помогут, это уж точно. Давние сослуживцы примутся нашептывать новичкам:
– Не везет же ему, бедняге! Первый ребенок умер, второй станет инвалидом… Настоящая трагедия! Кошмар!
Поохают, покачают головами, посетуют на превратности судьбы и разойдутся, в глубине души довольные, что сами счастливо отделались, избежали удара. Раз все досталось мне одному, их, глядишь, и помилуют. Они вздохнут с облегчением, почувствуют себя избранниками, баловнями фортуны. Вечером за ужином скажут женам и детям:
– Нужно наслаждаться каждым мгновением, никогда не знаешь, что ждет тебя в будущем.
Хотя с ними ничего дурного случиться не может, само собой. А потом они отвлекутся и забудут. Им так уютно, привольно живется! И счет в банке понемногу растет. А кто-то даже позлорадствует втайне от остальных. На работе у меня нет друзей.
Их не было ни в коллеже, ни в лицее, ни в университете. Примерных мальчиков, первых учеников нигде не любят.
Я один не отказываюсь от сверхурочных, не требую повышения, не жалуюсь на мизерную зарплату, не спорю с начальством, мирюсь с самыми вздорными требованиями.
Подлаживаюсь, приспосабливаюсь, безропотно подчиняюсь.
Коллеги считают меня трусливым подлипалой. Нет, дело тут в здравом смысле, в трезвом взгляде на жизнь. Не для того я проделал труднейший путь, вскарабкался по социальной лестнице, чтобы сверзиться в один миг, очутиться на самом дне. Я недостаточно стар, чтоб рассчитывать на государственные субсидии, недостаточно молод, чтоб найти другую работу с хорошим окладом. Мне нужно кормить семью. Защищать, поддерживать сына. Особенно сейчас.
Кто стремится к цели, не разменивается на мелочи.
Я двадцать два года работаю на одном месте и за все это время пропустил всего лишь два дня.
– Сейчас к Мило поедешь ты, а я загляну после работы. Жанна тебе поможет. Ведь вы не откажетесь?
Теща с тяжким вздохом склонила голову.
– Мама, прошу, избавь нас от замечаний и нотаций. Раз Лино так решил, ему видней.
– Молчу-молчу. Вы оба взрослые люди.
Мне нужно погрузиться в работу, отвлечься, забыться. Иначе я с ума сойду. Хотя бы несколько часов не видеть искалеченного сына, не чувствовать исступленной ненависти к Маргерит. Я должен обуздать себя, усмирить.
– Мама, сделай доброе дело, позвони Маргерит, узнай, договорилась она с врачом или нет. Третий день не могу ее застать. Может, у нее мобильный отключен? Или с провайдером проблемы? Если она все-таки решилась и легла на операцию, то…
Пришлось вмешаться:
– Это я заблокировал ее сим-карту.
Селеста глянула на меня в зеркальце. У нее глаза полезли на лоб от удивления.
– Заблокировал? Зачем? Как ты мог?
Моя жена – чудо из чудес.
– Как я мог? Запросто. Это я, по твоей же просьбе, купил ей мобильный и симку, когда у нее свистнули сумочку в аэропорту. Думал, через пару дней она вернет мне деньги, но с тех пор прошло четыре месяца! Все свои документы она успела восстановить, не так ли? А на это времени не нашлось? Марго на раскопках не только вкалывала и крутила романы. Она зарабатывала, пойми. Твоя сестра – не нищая!
– Что на тебя нашло? Опомнись!
– Нет, ты опомнись! Думаешь, абонентская плата ей не по карману? Думаешь, она не может вернуть мне долг? Приехала к нам на каникулы и влегкую, мимоходом изувечила нашего мальчика, сломала ему всю жизнь! Лучше бы квартиру себе нашла. До каких пор твоя сестрица намерена сидеть у нас на шее? Жить за мой счет, на моей территории? Помнишь, ты просила: «Пусти ее на время. Немножко ей поможем, а потом она сама справится». Целый год она не съезжает, целый год у нас торчит! Как у Христа за пазухой. Ты ее кормишь, поишь, обстирываешь. Никаких забот у мерзавки! Хоть раз она просмотрела объявления в Интернете? Хоть раз предложила оплатить коммунальные услуги? Ах да, как я мог забыть? Марго присматривает за Мило, помогает ему с уроками. Нечего сказать, отличная помощница!
Селеста вся съежилась, судорожно сжала руль.
– Прошу тебя, замолчи.
Ты, лапочка, в упор не видишь правды, ну так я тебе помогу. Прости, если свет станет резать глаза. Пора протереть окна, снять паутину, вытрясти пыль из занавесок. Беру генеральную уборку на себя. Твоя сестра – паразитка. Она долгие годы пьет нашу кровь. Я тоже не сопротивлялся. Тут есть и моя вина. О главной вине поговорим в другой раз. А пока послушай: хватит ей потакать! Марго вечно тебя использовала. Зная, какая ты добрая, щедрая, великодушная. Как ты любишь ее. Как я люблю тебя. Я молчал. Потакал. Не вмешивался. Очень долго. Но есть же предел терпению. Нельзя жертвовать собой бесконечно, Селеста. Это уже не благородство, а безумие! Не требуй, чтобы я привечал в своем доме дрянь, из-за которой наш сын прикован к больничной койке. Чтобы я за нее платил, чтобы я ее поддерживал материально или морально. Я на это физически не способен, тут не хватит никаких душевных и нравственных сил! Знаешь, что я решил? Пусть к вечеру очистит помещение. Когда я вернусь, чтобы духу ее здесь не было. Вот присосалась, пиявка! Не желаю ни видеть ее, ни слышать. Моя квартира, мое добро, ничем с ней не поделюсь, так и знай! Молчи, Селеста, не возражай. Сто раз подумай, прежде чем открыть рот. Предупреждаю заранее: ни на какие разумные доводы и слезные мольбы я не откликнусь. Если у тебя осталась хоть тень сомнения, просто представь, как выглядит теперь наш сын. К примеру, вчерашнюю нашу встречу. Вспомни его испуганный, затравленный взгляд. Каждое движение, каждое слово даются ему с таким трудом. Все тяжело, все больно. Уму непостижимо! Не понимаю и никогда не пойму: как ты можешь ее жалеть? Черт подери! Твой сын в двенадцать лет стал инвалидом! Твой сын, слышишь? Из-за треклятой Маргерит!
Селеста плакала молча. О ком? О чем? О том, что жизнь кончена? О том, что никогда не исполнятся наши мечты?
Жанна попыталась меня образумить:
– Тише, успокойся. Ты же орешь благим матом! Не замечаешь? По сути ты прав, я с тобой согласна, но нельзя же так вопить. Мы все-таки культурные люди.
Выходит, вы обе не ожидали, что я способен кричать? Привыкли, что Лино никогда не поддается эмоциям, не выражает своих чувств. Я старательно подавлял и вытеснял боль, гнев, обиду, страх, разочарование. Это всех устраивало. Даже меня самого. Какое-то время. Лино – молчун, Лино – немой. Все стерпит, все проглотит и глазом не моргнет. Замечания тещи, капризы свояченицы, смерть первенца, болезнь второго сына. Мне все божья роса.
Дудки! Так не пойдет. Я слетел с катушек, я больше не могу молчать. Мой любимый единственный сын ползет, один-одинешенек, по черному бескрайнему туннелю, и неведомо, выберется на свет или нет. А вы говорите: «Тише. Успокойся»… Да поймите же, наконец: я не святой, не кроткий мученик! Разуйте глаза! Меня душит злоба. Я требую справедливости! Хочу, чтоб Маргерит страдала, как Мило. Хочу, чтоб она сдохла. Пусть ее машина задавит. Вот тогда я успокоюсь.
– Ты сам не знаешь, что говоришь! Ты не такой! Я уверена, ты не желаешь ей зла. Вспомни, она беременна. Беременную нельзя выгонять из дома, опомнись!
