И. Грекова - Пороги
— Я сам себя не понимаю, не чувствую…
Когда он вышел, на лестнице стояла Даная.
— Наконец-то. А я вас жду. Наша бабка любит поговорить. Можно вам задать вопрос?
— Пожалуйста.
— Ведь вы пришли сюда, чтобы еще раз на меня поглядеть?
— Допустим, — сказал Нешатов, которому ничего такого и в голову не приходило.
— Значит, я вам нравлюсь?
— Допустим и это.
— Может быть, вы в меня влюблены?
— Ни в коем случае.
— Это неважно. Вы семейный?
— Нет.
— Это хорошо, не люблю разрушать семьи. Давайте поедем за город. У вас машина?
— Нет у меня машины. Не было и не будет.
— Тем лучше. Поедем общественным транспортом.
— А куда?
— Там видно будет…
Там не было видно. Там было вообще почти темно. Когда они вышли из автобуса на какой-то неизвестной ему остановке, день уже кончился. Широкое озеро отражало дымный закат, над которым в сиреневом небе уже прорезался серпик луны, а недалеко от него сияла ровным светом крупная вечерняя звезда.
«Зачем она меня сюда притащила? — думал Нешатов. — И чем все это кончится? Ох, не связываться бы мне с ними, с женщинами. Каждая по-своему Марианна. Или того хуже, Алла…»
Вошли в лес. Под ногами шуршали опавшие листья, целые вороха листьев. Они сели на лежачий ствол дерева. Пахло грибами.
— Тебе не холодно? — спросила Даная.
— Нет, ничего.
— А меня уже пробирает.
Она спрятала руки в рукава куртки, подняла воротник. Голова у нее была не покрыта, лицо слабо белело в темноте, казалось маленьким и детским, волосы темными. Она тихо вздохнула и поцеловала его холодными губами. Он ее обнял, прижал к себе. Куртка была холодна и шуршала. В сущности, все это было ненужно: Даная, куртка, холодные губы. Но какие-то волны в нем все-таки ходили. По поверхности, не затрагивая глубины.
— Не любишь меня? — спросила Даная. — Я так и знала.
— Пожалуйста, не говори, — взмолился Нешатов и закрыл глаза.
В молчании и тьме волны ходили сильнее. С ним была не полузнакомая Даная. С ним были обе сразу — Марианна и Алла, он их ненавидел, но в каком-то смысле все же любил. Попросту говоря, они были женщины. Давно он не держал в руках женщину.
13. Трехмерная развертка
Ган сидел в тесноте за телефоном и казался на удивление старым. Нос висел ниже обычного, губы шевелились нехотя.
— Нет, нет, нет, — говорил он. — Этот вопрос я не могу решить без Фабрицкого. Да, да, да. Позвоните через неделю. Да, да, да. Через неделю. Всего хорошего.
Он положил трубку и отсутствующим взглядом уперся в Нешатова.
— Я к вам, Борис Михайлович.
— Садитесь, я вас слушаю. Только насчет бессмертия души сегодня способствовать не могу, она и у меня самого сегодня не очень бессмертна. Прихворнул. Да и устал. Пора бы уж вернуться Фабрицкому.
— Я вас долго мучить не буду. Постараюсь быть кратким. Я прочитал все ваши отчеты и окончательно убедился, что для такой работы я не гожусь. Мартышка и очки. На днях я был в лаборатории Анны Кирилловны и устранил там пустяковое повреждение. Это было как глоток свежего воздуха после парной бани. Я бы охотно пошел на должность техника или лаборанта… Не буду же я хуже Картузова?
— В тысячу раз лучше. Но об этом и речи быть не может. Отдел кадров не пропустит.
— Ну, ладно, не настаиваю. Меня вполне устраивала бы должность младшего научного, если бы не прилагательное «научный». Вашей науки я не понимаю и не приемлю. Этот заумный язык с загогулинами…
— Загогулин от вас никто не требует. Нам от вас нужны инженерные идеи.
— Кстати, о них. Некая идея, не бог весть какая, у меня появилась. Речь идет о том эксперименте со световым табло. Помните, вы меня туда водили? Тогда в разговоре возник вопрос о трехмерной развертке, о трудности ее создания. Так вот, несколько дней назад мне пришло в голову возможное решение. Третья координата — цвет. И не табло, а дисплей.
— Поясните.
— Очень просто. Третья координата — амплитуда сигнала — кодируется цветом изображения. Известно, что человеческое восприятие хорошо реагирует на цвет. Цветные сигналы издавна применяются на практике. Я сразу же набросал схему дисплея. Потом доработал. Вот она.
Нешатов вынул из кармана в несколько раз сложенный лист миллиметровки и развернул на столе. Ган в него вгляделся. Сперва бегло, потом все пристальнее. Задал несколько вопросов. Понял.
— Юрий Иванович, вы, так сказать, гальванизируете мой труп. Ведь я тоже когда-то был инженером. Интересно, интересно… Только осуществимо ли?
— Почему нет? Принципиальных трудностей не вижу.
— В жизни властвуют как раз не принципиальные трудности. Материальное обеспечение, оборудование, финансирование, включение в план и тому подобное. Но идея ваша мне понравилась. Знаете что? Посоветуемся с Магдалиной Васильевной.
Зазвонил телефон. Ган взял трубку, с несвойственной ему краткостью ответил: «Я занят. Позвоните через час».
Пошли в лабораторию. Нешатов был оживлен, почти весел. Коленчатые трубы над головой, шедшие зачем-то по всем коридорам, уже виделись привычными, как и ящики, загромождавшие проход. Идея трехмерной развертки была, в сущности, нехитрой. Но Ган ее одобрил, значит, не так уж она плоха. Тень прежней увлеченности пролетела, опахнув его крыльями.
Он мысленно увидел Магду с ее угловатыми плечами на фоне цветного дисплея, и у него как-то болезненно потеплело в груди. Что за чушь? Не влюбился же я в нее! Ну нет. С этим покончено. Да там, в сущности, и не во что влюбляться.
В лаборатории все было как всегда; у пульта стояли Магда с Толбиным и, похоже, ссорились.
— Не помешаем? — спросил Ган.
— Пожалуйста, — сухо ответила Магда. Сегодня она была бледна, нехороша, даже волосы тусклы. «И что это пришло мне в голову? — спросил себя Нешатов, припоминая болезненное стеснение, с которым только что думал о ней. — У нее, видно, роман с Толбиным, ну и бог с ними».
— Вот у Юрия Ивановича тут появилась интересная идея, — сказал Ган.
Схему разложили, стали изучать с пристрастием. Нешатов смятым голосом давал пояснения. Ему задавали вопросы. Он отвечал, чувствуя себя человеком. Давно забытое ощущение…
Наконец Магда сказала:
— Тут что-то есть.
В этой скупой похвале можно было прочесть многое: и признание, и удивление, и даже чуточку зависти… И даже намек на симпатию, как ни странно.
— Идея вполне естественная, — вмешался Толбин. — Когда я предлагал нечто подобное, меня не поддержали. Помните, я предлагал кодировать амплитуду яркостью?
— Идею яркости я отбросил, — сказал Нешатов. — Цвет лучше запоминается, он выразительнее. Один из принципов инженерной психологии.
— Кроме того, тут идея доведена до конструкции, почти до рабочих чертежей, — поддержала его Магда. — А там была голая идея.
Вбежал Малых и произнес уже знакомое:
— Что вы тут, заснули?
— Вы посмотрите, какую схему трехмерной развертки предложил Юрий Иванович, — сказал Ган.
Малых по уши погрузился в схему. Нешатов объяснял.
Малых пришел в восторг. «Вот, я же вам говорил!» — выражало его лицо.
— Ну, как? — спросила Магда.
— На большой палец!
— Так что же будем делать?
— Погодите, товарищи, — отрезвляюще сказал Ган. — Не так все просто. Принципиальная осуществимость и даже изящество решения — это половина дела. Другая половина — житейская проза: снабжение, ассигнования, включение в план и так далее. Все зависит от позиции Фабрицкого. Захочет — будем делать дисплей, не захочет — не будем.
В кабинетике Гана Нешатов закурил уже без разрешения.
— Поздравляю, — сказал Ган, не обращая внимания на дым. — Посмотрим, как отнесется Фабрицкий.
— Только и слышу: Фабрицкий, Фабрицкий. Легендарная личность. Что он за человек?
— Коротко трудно ответить. Человек интересный, сложный. Активный, честолюбивый, властолюбивый. Прирожденный администратор. Умеет привлечь людей. В основном добрый, но может быть и безжалостным. Не всегда до конца искренен. Пристрастен. Если любит кого-нибудь, так любит, а невзлюбит — берегись.
— Талантливый ученый?
— Безусловно. Автор ряда серьезных работ, заложивших основы нескольких новых направлений. И, что самое важное для руководителя, воспринимает не только свои идеи, но и чужие. В наше время многие слепы на чужие идеи, он — нет. Поразительно понятлив, схватывает все на лету. Ты только начал говорить, а он уже понял. Руководит всеми работами отдела, и не формально, а по существу. Придет, пошутит и вдруг подскажет что-то, до чего человек сам бы не додумался…
— Не хотите ли вы сказать, что он понимает все эти отчеты, в том числе шевчуковскую жеребятину?
— Он выработал в себе ценнейшую способность понимать в общих чертах, не вникая в частности. Между прочим, это — основное отличие человека от машины. Ей, дуре, надо все растолковать до малейшей подробности. А человеку можно сказать: «Разберись в ситуации и поступай соответственно».
