И. Грекова - Пороги
— Какой у тебя беспорядок. Эти книги в розницу на полу. Гантели, куча бумаг. Позволь, я у тебя приберу.
— Не позволяю. Надеюсь, ты не прибирать сюда пришла?
— Нет. Поговорить.
— О чем?
— О Паше. Он меня тревожит.
— Меня он больше не тревожит.
— Напрасно. Он же тебе сын.
— Возможно. Тебе, вероятно, нужны алименты. Теперь я работаю, готов платить, пожалуйста.
— Дело не в деньгах. Я зарабатываю достаточно. Но я несчастна и одинока.
— Он тебя бросил?
— О нем я и думать забыла. Ты пойми, это было безумие. Увлеклась ненадолго. Очнулась, но было уже поздно.
— Зато я не очнулся.
— Сколько времени можно помнить? Ведь мы уже немолоды. Паше шестнадцать лет.
— Ну, хорошо, допустим, — заговорил Нешатов, постепенно распаляясь, — тогда это было безумие, временное увлечение. Допускаю. Я по-своему тоже безумствовал, сошелся с женщиной, чуть не женился. Скажем, два безумия. А потом? Когда мне было плохо, когда я был под следствием? Где ты была? А когда я лежал в больнице? Где ты была? Тебя не было. Тебя нет. Ты вымысел, понимаешь?
— Только не кричи. Прости меня, я виновата.
— Не может быть виноват человек, которого нет.
— Я вдвойне виновата, перед тобой и перед Пашей. Может быть, все-таки будем опять вместе?
— А разве мы когда-нибудь были вместе? Никогда, даже в молодости.
— А в поезде, когда ехали на юг?
Нешатов отвернулся.
— Были мы вместе? — торжествуя, спросила Марианна.
— Ну да. Тогда были.
— А что играли по радио?
— Неоконченную симфонию.
— Ты это помнишь?
— Это я помню. А что было потом — забыл. Все отравлено, все скомкано. И не надо больше ворошить прошлое. И не надо приходить. Что тебе в конце концов от меня нужно?
— Мне ничего не нужно. Паше нужен отец.
— Этим не могу служить. Непригоден.
— Я пойду, — сказала Марианна. Он проводил ее до прихожей, помог надеть пальто. Эти когда-то гордые плечи…
— Выставил, как паршивую собаку, — подвела итог Ольга Филипповна. — Сечь вас, мужиков, некому.
12. Читающий автомат
Общая комната № 214, куда временно поместили Нешатова, была для работы, в сущности, непригодна: проходной двор. Двери все время открывались и закрывались, входила то одна, то другая группа, говорили, галдели, спорили, ссорились. Коллектив был дружный, но мелкие стычки на научные темы возникали непрерывно. Часто они выносились на доску, которая всегда была исчерчена схемами, формулами, карикатурами. Звонил телефон, подошедший орал во всю мочь, переспрашивал, записывал. Сюда же, в общую комнату, приходили заказчики со своими претензиями, представители министерства, проверяющие комиссии. Сюда же несли корреспонденцию, циркуляры, приказы по институту. Все это поступало в распоряжение Лоры, которая отнюдь не была гением порядка и могла иной раз часами искать нужную бумагу, не теряя своей нестеровской отвлеченности.
Нешатов сидел в этой комнате как-то наособицу, обычно молчал, но его присутствие стесняло людей; без него все они (кроме Полынина) чувствовали себя свободнее. Даже Малых, готовый его обожать поначалу, теперь отчужденностью Нешатова удерживался на расстоянии. Сам Борис Михайлович Ган, который в своем кабинете вел с Нешатовым длинные разговоры (ради бессмертия души), и тот, расставаясь с ним, вздыхал облегченно. Люди вообще мало любят неблагополучных, а терпкое, застарелое неблагополучие явно читалось на впалощеком, асимметричном лице Нешатова с широко расставленными свинцово-серыми глазами. Все были с ним вежливы, но общения не искали. Только Даная Ярцева, забежав в «общую» (она всегда торопилась), каждый раз кидала в его сторону лукавый зелено-ореховый взгляд. На этот взгляд он не отвечал, ниже склонялся над книгой.
Конечно, о нем судачили за его спиной. Однажды, войдя в «общую», он заметил, как быстро оборвался разговор и замер смех. Стесненный, он направился к своему столу, этой ежедневной Голгофе, покинуть которую мешала гордость. Молчание продолжалось. Было даже облегчением, когда в комнату по обыкновению шумно ворвалась Анна Кирилловна в ярко-голубом джемпере, с ярко-оранжевыми волосами. Лора спросила не без ехидства:
— Анна Кирилловна, вы, кажется, изменили цвет волос?
— Болван парикмахер, — ответила та. — Говорю ему: сделайте мне цвет опавших листьев. А он сделал цвет взбесившегося апельсина.
— А мне нравится, — сказал Максим Петрович Кротов. — Открытый прием. Надо красить не под натуру, а так, чтобы сразу было видно: «Осторожно, окрашено!»
Посмеялись добродушно. В отделе вообще любили посмеяться над цветовыми фантазиями Анны Кирилловны, и она охотно присоединялась. Не была обидчива.
— Юрочка, я за вами. У всех в отделе вы уже побывали, а у меня нет. Как раз вчера наш автомат начал сносно работать… Пойдемте со мной.
Нешатов мялся. Как раз сегодня идти к Анне Кирилловне было ему не с руки…
Она глядела на него снизу вверх круглыми, карими, умоляющими глазами. Только подумать — его научный руководитель! В то время для него почти божество. Где-то наверху, в недосягаемости. Моложавая, веселая, звонкоголосая… А теперь он с жалостью глядел на редкие оранжевые кудри, на неровно накрашенный рот, на стоячие подведенные бровки, поперек одной из которых легла моршна… Что только делает время с женщинами! И как они не понимают, что все ухищрения делают их не моложе, а старше?
— Давайте, будьте умницей, пойдемте в мою лабораторию. Не понравится, не буду удерживать, честное слово.
Вот неудачно: именно сегодня, когда у него впервые забрезжила идея… Но все равно в общей комнате работать нельзя.
Она торопливо шла по коридору, похожая на голубого слона. Ноги почему-то были в носках, несмотря на сезон. Она говорила, чуть задыхаясь:
— Вот увидите, вам понравится. Тематика перспективная. А люди! Высший сорт. Илюша Коринец — молодой светоч, капризен, строптив, в универсальной оппозиции, но золотое сердце! Даная — та просто душечка. Женщина без границ. Прелестная непосредственность, а ведь умна! Игорь Константинович последнее время стал ходить редко, но мне даже не жаль: перед его скепсисом я прямо пасую, всякая идея останавливается в горле. Есть два эмэнэса, но те новички, к теме еще не приобщились…
— А как называется тема?
— «Машинное чтение печатных и рукописных текстов». Название длинное, мы просто говорим «читающий автомат».
— Как, и рукописные читает? — с невольным интересом спросил Нешатов.
— Ну, до рукописных еще далеко, а с печатными кое-как справляемся. Правда, только один шрифт, точнее, гарнитура. Считывающая головка сканирует поле знака…
Нешатов слушал вполуха. Все это было вполне тривиально.
— А рукописные? — бестактно повторил он.
— Пока плохо. Можно, конечно, заставить человека писать по трафарету, но все понимают, что это не то. Саша Фабрицкий неосторожно подписал задание, а нам расхлебывать… Я очень надеюсь на вас.
Нет, не буду я с вами этого расхлебывать, думал Нешатов. У меня своя идея. Если выйдет — стоило приходить в институт.
«Лаборатория» оказалась даже не отдельным помещением, а просто выгородкой в машинном зале. Какая-то перебранка слышалась за шкафами, о каких-то сверках и тестах, кто-то орал: «Не пудрите мне мозги!» Дятлова постучала кулаком по фанерной стенке, поднялось облачко пыли, спор продолжался, но тише. «Это из нечаевского отдела, — сказала она, — у нас такого не бывает. А где Илюша? Ау!»
Из-за стойки вышел Илья Коринец, тот самый удлиненный юноша с синим пятном на губе, которого Нешатов уже знал в лицо.
— Знакомьтесь, это Юрий Иванович Нешатов, мой бывший ученик, а это Илюша Коринец, ученик теперешний, даже не мой, он аспирант Александра Марковича, так сказать, приемный ученик…
— Мы встречались, — сухо сказал Нешатов.
— Тем лучше. Илюша, продемонстрируйте Юрию Ивановичу читающий автомат.
На лице Коринца выразилось презрение, синее пятно дрогнуло;
— Чего там демонстрировать, один стыд. Позавчерашний день техники. Да и сама задача сегодня неактуальна. Вопрос был моден несколько лет назад…
— «Моден»! — передразнила Дятлова. — Наука не джинсы. А по-моему, последний вариант вполне сносен. Читает внятно, отчетливо…
— По складам, — вставил Коринец. — Буки-аз-ба.
— Не все сразу. Дайте время — научится.
Она напоминала бабушку, при которой ругают за тупость ее любимого внука.
— А голос? — спросил Коринец.
— Голос действительно неприятный. Еще повозимся и изменим тембр. Все в наших руках.
— А мне его тембр даже нравится, — это сказала Даная, внезапно возникшее из угла ржановолосое видение, улыбающееся глазами, губами, даже бедром. — Тембр властный, сразу видно — мужчина.
— Вот видите, Илюша, у нашего автомата есть даже поклонницы. Все признаки человека.
