Дуровъ - Все схвачено
Полковник обладал фантастическим терпением.
Выслушал легкую истерику, глазом не моргнул, спокойно и негромко ответил:
– Мое дело – осуществлять связь вашего периода и нашего. Зачем это нужно – вопрос не моей компетенции. И, полагаю, не вашей. Пока. Хотя, не исключаю, что впоследствии вы будете посвящены в суть дела значительно глубже, чем я. Но это – компетенция других людей, – и указал пальцем на потолок.
Очкарик, помнилось Легату, сидел как раз выше потолка. Не конкретно полковничьего, а вообще – в более широком смысле термина. И другие люди, равные Очкарику по рангу, тоже имели совсем другие потолки. Но кто-то, кто начал эту «межвременную» игру, был пока не известен. Ни Полковнику, ни тем более Легату. Может, это Очкарик и был. А может, Очкарик тоже – исполнитель, а над ним… Но, блин, к слову, напрягся Легат: а кто у нас-то, у нас в эту странную игру играет? Кому у нас понадобилось это время, эти люди, многие из которых давно похоронены на разного ранга кладбищах, а те, кто еще жив, давно выжил из ума, пардон за хамский каламбур?
Кто, кто… Контора, кто…
Но, притормозил Легат, с другой стороны, ты – жив и из ума не выжил. И какая-то шишка во власти по имени Бегун – тоже жив, а раз во власти – так и ум при нем. И Гастролер небось гастролирует, а в перерывах донесения Гумбольдту строчит. И Шутник шутит. Да и сам Гумбольдт тоже – фигура любопытная! То ли умер, то ли нет… Как там старое присловье гласит: умер, шмумер – лишь бы был здоров.
Ладно, братцы-по-разуму, поищу я вам этого Гумбольдта. Расстараюсь. Выхода у меня нет, одни входы. Не Вильгельма Гумбольдта, философа и дипломата. И не брата его – Александра, естествоиспытателя и путешественника. Они оба мирно померли в девятнадцатом веке. А их однофамилец бегает между двадцатым и двадцать первым и на бегу заскочил в не очень спокойную, но прогнозируемую жизнь Легата. И сделал ее, похоже, безразмерной и непрогнозируемой.
– Яйца вырву! – в сердцах сообщил Легат, не поставив полковника в известность о своей цели.
Но Полковник понял. И мягко посоветовал:
– Не надо спешить с решениями. Непродуктивно. – И добавил к месту: – А между тем вам – пора.
– Ключик от ворот верните, – напомнил Легат.
– Разумеется, – сказал Полковник, открыл сейф, достал ключ, сказал: – С Богом!
А ведь атеизм в это время царил…
План возвращения Легату передал капитан, провожавший его до пристани Харона. План был хорош. Бур с картографами постарались: только полный идиот заблудился бы под Столицей, имея в руках такой подробный план – со всеми коридорами, поворотами, подъемами, с указанием расстояний в метрах и углов в градусах.
На причале копошились какие-то люди, в тоннеле покачивались на катерке тоже какие-то люди, осветительных приборов понавесили, понаставили, все горит и сияет. Не систему оповещения монтируют, а прям кино снимают. Красиво, однако.
– С Богом, – не в масть времени напутствовал его капитан.
А Харон завел моторчик, качнул лодку, повел ее к каналу.
– Чего так мало погостили? – спросил.
Легат хотел было честно ответить, что скоро вернется, но вспомнил о конспирации.
– Дела, – сказал он.
И не соврал.
9
Он без ошибок и довольно быстро проделал обратный путь – план был и впрямь точен и прост даже для Легата, не привычного к подземельям, – и выбрался из знакомого люка. В Столице был вечер. Можно было сразу позвонить Командиру, но Легат не стал. Командир по телефону – быстр и краток. Командир при встрече один на один – тоже немногословен и нетерпелив к чужому многословию. Но! Во-первых, Легат давно научился быть лаконичным и точным. Во-вторых, в личной беседе Командир дает собеседнику возможность быть достаточно подробным (ему, Командиру, достаточно) и сам бежит обычной телефонной скороговорки, позволяет себе легкую вольность в терминах и даже велеречивость. Если у него вдруг случилось лишнее время для собеседника. А вообще-то он, когда ему надо, – отличный переговорщик, и на слова не скупится. Поскольку поход Легата был прямо благословлен Командиром, то – стоит полагать! – результаты этого похода тому небезынтересны.
Правда, есть на этот – как и на любой другой! – случай добрая поговорка: блажен кто верует – тепло ему на свете. Покойный отец Легата именно так частенько остужал излишне темпераментного сына.
Ну, да что там гадать: будет день – будет и пища. Тоже отцовская поговорка.
Поймал частника, потому что вчерашним утром взял с собой в поход толику денег. Зачем – не знал. На всякий пожарный. Выходить из дома без энной суммы давно разучился. Пригодилось. Частник довез его до дома быстро и без обязательных разговоров о ценах на бензин, о бессмысленной дороговизне гаражных мест в так называемом «проекте» столичных чиновников «Гараж для всех» etcetera, etcetera.
Молча доехали.
Поднялся в квартиру. Жена, ясное дело, отсутствовала, бессменно, денно и нощно руководя своим нехилым театром, поэтому Легат сначала позвонил женам своих подельников, наврал им складно, потом – заму Диггера сообщил о необходимости визита на совещание к Городскому Голове, потом съел имевшийся в холодильнике одинокий йогурт и лег спать. И спал легко и без снов, что с ним бывало редко.
А утром встал в обычные восемь часов, проделал все необходимые утренние процедуры, включая завтрак, состоящий из куска немолодого сыра и куска полежавшего свое хлеба, спустился к машине, которая уже ждала, и отбыл в Службу, куда прибыл в 10.00.
Время столичное, недешевое.
Всего день его не было в Службе! Но есть же выражение: день как жизнь. Гипербола, конечно! Жизнь какой была, такой осталась. В целом.
И все же не совсем такой. В частности.
Поздоровался с помощницей, которая тут же выложила ему информацию о том, кто вчера его хотел. В смысле – по телефону. Хотели многие, но многим сам Бог ждать велел. Легата интересовали единицы. Точнее – одна единица.
– Оса не звонила? – небрежно поинтересовался.
– Госпожа Оса не звонила, – виновато сказала помощница.
– Я пока на месте, – сообщил он очевидное, но это очевидное входило в будничный ритуал общения начальника с секретарем.
И отбыл в кабинет. Сел за стол, посмотрел на график дня, составленный помощницей. Пустоват был график, что радовало. В три часа пополудни – встреча с Лидером профсоюзов Державы, отличным мужиком, огромным, веселым, всегда жизнерадостным, а чего б не радоваться, если у человека кулак – с голову первоклассника! Коня на скаку остановит. Ударом в лобешник…
В четыре явятся гонимая прима-балерина и ее энергичная тетя. Гонимая – в том смысле, что плач Ярославны – ее роль по жизни: здесь – не довесили, там – не додали и т. д.
В пять – совещание на стороне. Конкретно – в Департаменте культуры и изящных искусств, будут делить гранты. Рутина!
И – все.
То есть, конечно, сейчас оживут телефоны и начнется обычный для любого дня трудно управляемый бардак, который хочешь – не хочешь, а заполнит день, но мы, то есть Легат, его опередим.
Легат снял трубку спецсвязи, набрал четырехзначный номер Командира. Ответила, как водится, одна из его помощниц (служебный уровень Командира позволяет не реагировать лично даже на первую связь), радостно поздоровалась (она хорошо относилась к Легату) и сказала:
– Сейчас попробую соединить…
И секунд через двадцать в трубке возник Командир.
– Был? – коротко спросил он.
Дурак бы не понял, но Легат – не дурак.
– А то! – сказал он.
– И что? – спросил Командир вроде бы не заинтересованно, даже лениво.
Была у него такая манера скрывать интерес к информации, возникающей извне. Кстати, сие – одно из правил переговоров, а Командир, как уже отмечалось, переговорщиком был от Бога.
– Не по телефону, – сказал Легат.
– Линия не прослушивается, – привычно отбил Командир.
– А то ты веришь! – тоже привычно вернул мячик Легат. – Обвал в горах! Землетрясение в пустыне. Отложи все, я через десять минут у тебя буду.
– Отложи все, отложи все… – ворчал Командир, вроде бы изучая график сегодняшних встреч и совещаний, вроде бы идя навстречу коллеге, вернувшемуся из краткой, но трудной и важной командировки. – Ладно. Хорошо. Давай – мухой!
Что и требовалось доказать.
Легат вынул из внутреннего кармана единственное, что ему удалось спереть из папки, которую он смотрел там, в семидесятом. А именно – фотку Гумбольдта. Остальное, как уже говорилось, к делу не пришьешь.
Вышел из кабинета, бросил помощнице:
– Я – к Командиру. Когда вернусь – не знаю.
И – вниз, из подъезда в машину, чтобы быстрей, мигалку включить, разгоняя сиреной нечастые в это время авто, выскочили на Набережную, на счастье – не забитую пробкой, прошли по осевой, ушли перед Большим мостом направо, вверх, еще раз направо и сразу – в Белые ворота Крепости, охрана номера знала, пустила без разговоров, уже помедленнее (Крепость все-таки! Скорость ограничена) и без ми галки докатились до Церковной площади, где, помимо древних храмов, пушек и колоколов на постаментах, имел место четырнадцатый корпус Службы.
