Станислав Миронов - Virtuality
Она спрашивает:
— Игорь, разве ты сам не интернет-зависимый?
Вспоминается всё, что я только что описывал.
И я говорю:
— Нет. Причём тут вообще я?
— Я хочу, чтобы ты избавился от этой своей зависимости.
Как же я хочу в блог. Меня же там, наверное, потеряли. По мне скучают. Меня ждут.
— У меня нет зависимости, — говорю я. — Для меня это просто самореализация.
Я говорю:
— Для меня это лучше, чем эта идиотская затея с книгой.
— Ты уверен? — спрашивает. — Игорь, ты никогда не считал, что ты можешь сделать что-то полезное вместо того, чтобы сотрясать виртуальный воздух своим интеллектом?
Она спрашивает:
— Ты не находишь, что твоя книга — это хоть что-то реальное, настоящее?
— Я не вижу в ней никакого смысла.
— А в своём блоге видишь что ли? Чем он лучше?
— У меня есть аудитория…
— Была, — перебивает она, — а сейчас её нет.
Она говорит:
— И никогда больше не будет.
— Будет. Я найду способ зайти в Интернет.
— Нет, Игорь. Я тебе запрещаю. Слышишь?
Тряпка — слишком громкое слово.
Мимо проходит какой-то мужик и смотрит на мою любимую удивлёнными глазами.
— У меня есть аудитория, — продолжаю я. — У меня есть читатели. И мне это нравится. Это мой выбор, и я буду делать то, что я хочу. До тех пор, пока мне это нужно.
— Тогда забудь обо мне.
Я говорю: нет.
— Сдохни, — отвечает. — Ты мне не нужен.
Опять она за своё.
— Тогда я тебя изучу. А после этого я тебя больше не увижу. Никогда.
Подопытные кролики здесь совершенно не причём.
— Подожди, — говорит. — Об этом чуть позже.
Она говорит:
— Мы на месте. Пришли.
— Куда пришли? — говорю я.
— Ну и память у тебя, Игорь. Наша экскурсия, забыл что ли?
Кажется, вспомнил.
Компьютерный центр.
То, что нужно.
Глава 1.11
План намечен, и надо двигаться дальше. Оставляю мальчика-вуайериста наедине с его тайными фантазиями и выхожу на ближайшей станции метро. Проспект мира, переход на кольцевую линию.
Сейчас мне надо добраться до кладбища. Первое, что приходит в голову — это Ваганьковское кладбище, в районе станции метро Улица 1905 года. Как раз в черте города, в центре. Не в самом, но ехать недалеко. Перехожу на кольцевую линию станции Проспект мира.
Между прочим, я довольно-таки хорошо знаю город. И схему метрополитена. Более того, большинство станций мне знакомы. Я что, была на всех них?
Записываю в блокнот: «Я хорошо знаю город».
И ещё ниже: «И метро».
Странно, но перед тем, как заходить в поезд, я отхожу за метр от края платформы. Я что, боюсь, что могу упасть на рельсы? Что меня переедет поезд и разрежет на кусочки, может, даже и мелкие? Может, я и вправду параноик? Нахожу в блокноте то место, где я записала вопрос, параноик ли я, и добавляю справа от вопросительного знака один восклицательный. Не знаю, так это или нет, но испытывать судьбу мне всё равно как-то не хочется.
Захожу в поезд и сажусь на сиденье — странно, но в поезде на кольцевой линии было свободное место. Как обычно, я привлекаю внимание всего мужского пола. Пользуясь моментом, записываю в блокнот: «Я боюсь попасть под поезд в метро». Рядом с одним из парней сидит девушка, видимо, его подруга. Она замечает, что тот увлечён мной, что он оказывает мне знаки внимания. Вдруг она резко пихает его локтём в бок, и он переключает своё внимание на неё.
Здесь и сейчас.
Вы видите?
Ах, эти бабы, вечно завистливые ревнивые создания. Думается мне, что если бы я осталась той же уродиной, что была в свои тринадцать лет, то они не ненавидели бы меня так. Для любой девушки другая красивая девушка — потенциальная соперница. Их всех уже воспитали на том, что бабы уводят друг у друга кобелей, причём сделать это проще простого. И, между прочим, это всё — правда. Вот и пусть боятся. Меня. Мне так лучше, что мужики меня любят, а сучки — ненавидят. Мне так лучше, чем в тринадцать лет, когда я вызывала рвотный рефлекс у мужиков, а девочки относились ко мне с циничным юмором. Например, как та Лена.
Как та сука.
Интересно, что же с ней потом стало?
Надеюсь, я ей как-нибудь отомстила.
Хотя, вполне достаточно и того, что я стала красивой. Ведь, насколько я помню, она сама была не идеальной красоты, в смысле природных данных. А значит, скорее всего, сейчас она со мной рядом не стояла. Надеюсь, что она видела новую меня. Такую красивую. Сейчас, с такими, как она, я бы на одном гектаре срать не села. Для неё осознание того, что я красивее — лучшее наказание.
Лучшее наказание для женщин.
Мысль ниоткуда: мне на самом деле всё равно, что думает обо мне Лена.
Почему?
Надо записать.
Заодно и вычёркиваю строку, где спрашивается, педофилка я или нет. Одним вопросом меньше.
Оглядываюсь вокруг. Ловлю ощущения. Секса вроде бы до сих пор хочется. Похоже, у меня достаточно долго никого не было.
Я смотрю на всех парней, сидящих в вагоне, и представляю себя с ними в постели. Сначала с одним, потом с другим и так далее. Даже со всеми сразу. Нет, как-то не вдохновляет. А значит, даже если я и хочу секса, то не с первым встречным. Очевидно, я очень разборчива.
Или: слишком несговорчива.
Или: слишком недоступна.
Или: у меня всё же есть молодой человек, и я ему верна.
Или: я вообще никому не даю.
Как бы то ни было, я, определённо, не нимфоманка. Минус ещё один вопрос. Вычёркиваю.
Я записываю в блокноте: «Мне не хватает какого-то молодого человека».
Уж не Жени ли?
Нет, точно не его. Мне до сих пор без разницы, где он находится и чем занимается.
Делаю ещё одну пересадку на станции Баррикадная и, спустя десять минут, я, наконец, оказываюсь в нужном месте. Чуть прохожу пешком, минут пятнадцать, и оказываюсь перед воротами Ваганьковского кладбища.
Прохожу на территорию. Замечаю одну очень красивую могилу с кучей венков, цветов и ещё чего-то там. Подхожу к ней поближе и читаю: Александр Абдулов. Ага, герой российского кино. В голову закрадывается мысль, что мне не нравится отечественное кино. И вообще никакое не нравится. Я что, не смотрю телевизор? Надо будет сегодня проверить. Или на днях. Записываю в блокнот: «Смотрю ли я телевизор?».
Я хожу мимо могил. Некоторые из них совсем свежие, некоторые из них принадлежат совсем ещё детям. Ну, бывшим детям.
И я ничего не ощущаю. Тут мне в голову приходит мысль. А каким образом я вообще могу страдать некрофилией? Ладно — мужики, с ними всё ясно — нашёл дырку и вставляй куда надо. А что мне-то с трупами делать? А? Раскопать свежую могилку, взять холодную синюшную руку и просунуть себе это между ног? Ну, уж нет. Это я могу сделать и со своей рукой. В крайнем случае.
Нет, пожалуй, я не некрофилка. Кладбищенская обстановка меня никак не радует. Не втыкает. И не возбуждает. И в морг мне тоже не хочется. Так что, вопрос о моей гипотетической некрофилии снят с повестки дня. Из сознания его надо вычеркнуть. Из блокнота — тоже.
* * *И это было не просто отклонение. У тебя была спинномозговая грыжа. Спинномозговая грыжа — это такой нарост на спине, который корнями уходит в спинной мозг. Естественно, что с таким заболеванием люди не ходят. По прошествии года я договорился с некоторыми своими хорошими знакомыми, и тебя отвезли в Германию и сделали операцию по удалению грыжи. Но часть спинного мозга оказалась повреждена, и твои ноги оказались атрофированы. Ты не ходила. Ты уж прости, но я стал отцом инвалида.
Честно, я этого не хотел. Я вообще тебя не хотел. Не планировал.
Ты можешь сколько угодно сейчас меня за это осуждать, но из песни слов не вытащишь. Факт есть факт, и я не хочу быть с тобой неискренним. Сейчас, когда меня уже нет, то, что ты сейчас читаешь, остаётся последней моей частицей на этом свете. Моей жизнью после жизни.
Там, в Германии, врачи сказали, что спинной мозг со временем может восстановиться, и когда-нибудь, возможно, ты и сможешь ходить.
Не знаю, как там с возможностями, но прошло уже три года с момента твоего рождения и два года с момента операции, но ноги твои так и не стали двигаться.
По этому поводу в нашей семье постоянно происходили ссоры. А твоя мама снова начала обильно пить. И от лечения она отказалась. Я заметил, как она постепенно начала сходить с ума, и мне даже не хотелось ей помочь.
Сначала всё вроде бы было терпимо. Ну, подумаешь, маленькая девочка ползает. Все дети ползают. Но когда девочке уже явно три-четыре года, а она до сих пор ездит в коляске, у людей обычно по этому поводу возникают вопросы. Много вопросов.
Моя семья превратилась в ад.
А вот теперь скажи мне, ты бы смогла так жить?
Нет, я серьёзно.
Смогла бы?
Ты можешь сколько угодно меня сейчас винить, но я решил это прекратить.
