Манес Шпербер - Как слеза в океане

— Un peu de charité[23] будет недостаточно, целую ручку, баронесса, а много charité в нашем мире не бывает. Значит, мир нужно менять — отсюда и émeutes[24], — сказал Джура. Йозмару стало казаться, что в этом доме люди стоят и слушают за дверью, дожидаясь нужного слова, чтобы войти с уже готовой репликой.

Внимание баронессы было слишком поглощено элегантной спутницей Джуры, поэтому она рассеянно обронила, что и против emeutes она тоже ничего не имеет.

Йозмар отозвал Мару в сторону:

— Похоже, тетя знает о твоем плане. Она предлагает выкупить Войко. Это она серьезно?

— А если серьезно, что тогда?

— Тогда проблема, считай, решена. Тогда даже вопроса о партийной дисциплине не возникнет. Тетя, конечно, имеет право выкупать кого хочет. Я не знаю, правда, как она это собирается сделать, но, видимо, она не так глупа, как кажется.

— Нет, она вовсе не глупа, — подтвердила Мара. — Но если Войко действительно освободят таким образом, то Карел и иже с ним сочтут это еще одной причиной исключить его из партии. Они напишут: если классовые враги затратили столько сил на его освобождение, значит, Бранкович изменил своему классу.

— Это же бред!

— Нет, это пророчество.

— Что же ты собираешься делать, Мара?

— Пока не знаю. Заключенных привезут только сегодня вечером. Вассо мгновенно что-нибудь придумал бы, а мне нужно много времени, чтобы сообразить, как он поступил бы на моем месте.

— И это наверняка не противоречило бы решениям партии.

— Ты прав, он бы такого не допустил. Но он не допустил бы и гибели человека, которого можно спасти.

— В Берлине Вассо сказал мне, что коммунисты не знают жалости.

— Не знают жалости? — переспросила Мара. — Он так сказал? Возможно. Ты когда-нибудь сидел в тюрьме?

— Нет.

— Заключенному не нужна наша жалость, ему нужно наше присутствие, даже если он сидит в одиночке. Ему нужно знать, что, если где-нибудь, когда-нибудь появится малейшая возможность помочь ему выбраться на свободу, товарищи ее не упустят.

Подошла довольная тетушка:

— Итак, у нас нынче званый ужин. За столом будет шестнадцать человек, придут окружной судья, доктор, начальник тюрьмы, все с дамами и дочерьми. Вот увидишь, Бетси, все будет прелестно.

Наутро в газетах появилось сообщение, что подследственный Хрвойе Бранкович, направлявшийся под конвоем к месту заключения, предпринял попытку к бегству и был ранен конвойными. Он скончался от ран. О том, где это произошло, не было сказано ни слова.

Глава седьмая

— Извините, можно взять газеты? — спросил незнакомец на ломаном немецком языке. Не дожидаясь, пока Йозмар ответит, он склонился над кипой газет, только что оставленных официантом на стуле, и начал в ней рыться. Перебирая их, он слегка наклонил голову и произнес так тихо и быстро, что Йозмар скорее догадался, чем понял: — Читайте дальше вашу газету, пока я буду говорить. Немедленно идите к Дойно. Опасность, большая опасность. Возьмите все ваши бумаги, деньги, паспорт. Благодарю вас! — добавил он громко, медленно выпрямился и сказал: — Я скоро верну газеты.

До квартиры приятеля, у которого жил Дойно, было недалеко. По дороге Йозмар несколько раз обернулся, но слежки не было.

Ему сказали, что Дойно еще спит. Попросили подождать в гостиной. Там он обнаружил Карела, который радостно его приветствовал. Йозмар подумал даже, не успел ли Карел с утра уже где-нибудь пропустить рюмашку.

— Что, испугался, Гебен? — спросил Карел и снова добродушно улыбнулся.

— Испугался? Чего? Что случилось?

— Сегодня утром арестовали того официанта, помнишь, из твоей гостиницы. Не уверен, что он выдержит, в последнее время он сильно нервничал, так что мы все равно собирались отстранить его от работы. Но даже если он будет держаться, тебе здесь оставаться опасно. Полиция быстро сообразит, что он вступил в контакт кое с кем из приезжих, и начнет рыскать в гостинице. Так что самое позднее завтра, а возможно, и сегодня вечером они тебя вычислят. Тебе нужно немедленно уехать. Только не поездом, это уже опасно. Лучше на машине добраться куда-нибудь поближе к границе, а дальше пешком через горы — там не высоко, часа три ходу, и ты уже на той стороне.

— Да, — протянул Йозмар, — но я хотел встретить здесь Первое августа. Очень важно, чтобы я видел все наши мероприятия своими глазами.

— Зачем? То есть, конечно, это было бы хорошо, но мы и сами вам подробно все сообщим. Да и потом, это все равно невозможно. Я отвечаю за твою безопасность.

— Может быть, я уеду куда-нибудь в другой город, пережду там пару дней, нигде не объявляясь, а потом уже пойду через границу?

— Нет, это тоже слишком опасно. Вот, пусть Дойно тебе подтвердит.

Дойно, очевидно, только что поднялся с постели; Карел рассказал все и пообещал к вечеру узнать побольше. Теперь главное — вывезти отсюда Йозмара. Нужно найти абсолютно нейтрального человека с машиной, который взялся бы довезти его до озера у границы. Это будет нетрудно сделать, потому что в конце дня туда поедут многие из представителей городского «света»: сегодня суббота, и они едут к своим женам, отдыхающим на лоне природы.

Дойно согласился, что Йозмару надо уехать. Он пообещал сделать все, что для этого нужно.

Дорога была плохая; чем дальше они удалялись от города, тем утомительней становилась поездка. Впрочем, доктор, видимо, доверял своей старенькой машине, да и скорость она развивала вполне приличную.

— Теперь все время будет подъем. Жаль, что уже темно: места здесь красивые.

— Да, — согласился Йозмар. Он чувствовал себя усталым и разбитым. Будь дорога хоть чуточку получше, он мог бы поспать. Кроме того, он не знал, о чем разговаривать с этим человеком, который первые два часа упорно молчал, и даже, как показалось Йозмару, враждебно молчал. Немного погодя доктор опять заговорил:

— За что я уважаю Фабера, так это за честность. Он ведь мог не говорить ничего, мог сказать, что вы едете поразвлечься. Я бы, конечно, не поверил и отказался. Но тут я при всем желании не мог ему отказать. Что ж, будем надеяться, что все сойдет благополучно.

— Да, — согласился Йозмар. И заставил себя продолжить: — Но вам действительно нечего опасаться.

— Не надо, мне есть чего опасаться, я просто не хочу об этом думать. Я давно убедился: самую большую глупость человек совершает сознательно. Когда спутаны все мотивы, тут уж никакой здравый смысл не поможет. Это все наш проклятый режим. Какие чувства можно испытывать к нему, кроме ненависти? Если бы я жил в России, я бы и там его ненавидел, без сомнения. Вот вы — оппозиция, вас преследуют. Я знаю, конечно, будь у вас власть, вы бы сами преследовали других. Но власти у вас нет, и это, так сказать, очко в вашу пользу. И вот ко мне приходят и говорят: человека преследуют, помоги ему. Я сразу вспоминаю, что его преследует режим, который я ненавижу, — так ненавижу, что иногда заснуть не могу от бессильной ярости, — и соглашаюсь. Но с преследуемым у меня нет ничего общего, кроме этой ненависти. И хотя ваш умник Фабер думает, что лишь его умение разговаривать с людьми заставило меня совершить эту глупость, на самом деле мотив у меня был чисто негативный. Понимаете?

— Да, — улыбнулся Йозмар. — Фабер слишком доверчив. Он часто переоценивает людей.

— Вы считаете, что Фабер меня переоценил?

Вопрос был неприятный, и Йозмар не сразу нашелся, что ответить.

— Я понимаю, — продолжал врач, — он был бы разочарован, если бы слышал сейчас мои слова. В конце концов, кто его знает, может быть, действительно прав он, а не я. Благоразумие делает человека глупым, если его используют как оружие против мудрости. Кто из нас знает, где наш предел? Возможно, он прав, возможно, надо действительно идти вперед, пока не убедишься, что у тебя нет иного предела, кроме того, который ты сам себе положил.

Йозмар открыл глаза. Впереди сияли какие-то огни, врач разговаривал с кем-то; наконец он снова запустил двигатель, и огни поплыли в сторону. Йозмар произнес, слегка запинаясь:

— По-моему, я все-таки заснул. Что случилось?

— Ничего, — ответил доктор. — Видите, мы снова едем. Это жандармы, они спрашивали документы, мне даже не пришлось вас будить — они удовлетворились моими.

И потом, после небольшого перерыва:

— Если бы в самом деле что-то случилось, вы бы испугались?

— Я сам только что задавал себе этот вопрос. Думаю, что нет.

— Тем лучше.

Начало светать. Йозмар подумал, что через несколько часов будет решаться его судьба. Нет, страха не было. «Мы, большевики, народ бесстрашный». Теперь он мог подтвердить, что это правда.

Стало совсем светло. Йозмар приближался к цели. Километрах в двадцати от озера находился студенческий лагерь, где он должен был разыскать знакомого Дойно: тот доведет его до границы.