Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом
– Скандал – это когда крики-вопли и жалобы в министерство, а большой шухер – это уголовное дело с явной «посадочной» перспективой.
– Даже так? – оживился профессор, тоже любивший покопаться в чужом белье. – Давайте же подробности, не томите!
– Подробности вот такие: мужик совершает наезд на молодую девчонку. Она умирает в реанимации. Виновника, поскольку он пытался скрыться с места аварии и даже оказывал сопротивление при задержании, берут под стражу. Родственники подсуетились и нашли подход к заведующему консультативно-диагностическим отделением «Корсаковки». Тот и связал их с нужными людьми, причем с родственников за посредничество денег брать не стал, видимо не хотел руки пачкать, а договорился с коллегами, что те выплатят ему процент от своего куша.
– Так надежнее и спокойнее, – кивнул Снежков.
– Не всегда, – усмехнулся Лычкин. – Итак, мужик изменил показания, сказав, что не помнит, как все произошло, поскольку потерял контроль над действительностью буквально за несколько секунд до наезда, а затем, когда наезд уже был совершен, убегал и сопротивлялся, потому что испытывал неясную тревогу, разумеется – не зная и не ведая за собой никакой вины.
– Детский сад! – фыркнула Безменцева.
– Если приложить к «детскому саду» сорок или пятьдесят тысяч баксов, то это уже будет не «детский сад», а хороший, нужный диагноз, – поправил ее заведующий отделением. – А мужик оказался не из бедных, владелец то ли автосервисов, то ли ресторанов. Нашлись свидетели, «вспомнившие», что да, замечали за ним такие потери сознания – без причины, мол, в обморок падал, и судебно-психиатрическая экспертиза прошла без сучка и задоринки. Суд это дело утвердил, и все бы было прекрасно, если б исполнителей, сполна получивших свои деньги, не заела жадность. Сговорившись, они решили кинуть посредника, своего коллегу – заведующего консультативно-диагностическим отделением. Дали ему чуть ли не вчетверо меньше положенного. Наверное, решили, что жаловаться он не побежит, чего бы не сэкономить?
– А он их всех заложил? – догадался профессор.
– Хуже, Валентин Савельевич, много хуже. Без доказательств ведь особо не заложишь, еще и за клевету отвечать придется. Он их «подставил» с поличным. Стакнулся с ментами и привел коллегам под видом очередного клиента оперативника, заряженного мечеными деньгами, якобы брата некоего типа, обвиняемого в двойном убийстве…
– И те клюнули?! – не поверил профессор. – После того как кинули его на деньги? Уму непостижимо!
– Поверили на свою голову…
– Идиоты! – высказалась Безменцева.
– Конечно, не по-умному они поступили. А после того как их взяли с поличным, начали перетрясать и старые дела…
– Ясно. – Профессор взялся за дверную ручку. – Ну этот, кто сдал, еще наплачется. И из «Корсаковки» его выпрут, найдут за что, и родственники тех, чьи дела перетрясут, счет предъявят.
Валентин Савельевич не любил стукачей, но при случае был не прочь «настучать» на кого-то ради собственной пользы.
Вслед за профессором вышла Безменцева. Уселась в ординаторской по соседству, открыла историю болезни Данилова, вырвала из нее два листа, вклеила чистые и начала заполнять их своим бисерным, хорошо читающимся, совершенно не «врачебным» почерком. Во время обсуждения слово «шизофрения» не произносилось, но и без того было ясно, под каким диагнозом должен лежать скандалист из числа врачей. Шизофреникам веры мало, что бы они там ни несли.
Титульный лист менять не пришлось – по принятому в больнице правилу клинический диагноз поначалу всегда писался карандашом. Ручкой – это потом, когда уже нет никаких сомнений.
Написав оба профессорских обхода, первый и сегодняшний (они же и обходы заведующего отделением), Безменцева подправила дневники и напоследок занялась титульным листом. Резинкой стерла то, что было написано карандашом, и не без удовольствия вывела ручкой новый, окончательный, диагноз. Одним шизофреником в мире стало больше.
Мир не содрогнулся – ему было все равно.
Глава девятая
Наказания без вины не бывает
На Мишино место положили Николая – тертого мужика лет пятидесяти с небольшим.
– Здорово, народ! – гаркнул он, входя в палату.
– У нас орать нельзя, – сделал замечание санитар.
– Так я же не ору, – удивился Николай. – Это голос такой, командирский.
Санитар махнул рукой и ушел.
– У меня с этими кандидатами в доктора свои счеты, – сказал Николай, остановившись возле своей койки. – Еще смолоду. Помнится, демобилизовался я – из погранвойск, между прочим, рубежи родины охранял от китайцев – и решил податься в милицию. Здоровье у меня было о-го-го, и медкомиссию я прошел как по маслу. А на психиатре споткнулся – не прошел, и все. Там такая грымза сидела, плоская, как доска, и страшная, как атомная война. Я зашел, улыбнулся, поздоровался, а она мне с ходу заявляет: «А вы, наверное, бабник – как видите женщину, так рот до ушей…»
Говоря за психиатра, Николай менял свой бас на тонюсенький дискант.
– Ну, ладно, думаю, хрен с тобой, бабник так бабник. «Присаживайтесь», – говорит она мне и показывает своей клешней на хлипкий старый стул. Я присаживаюсь, осторожно так, на краешек, чтобы стул не развалился, а она мне лепит новый диагноз: «Что это вы так осторожно садитесь? Сомневаетесь в себе?» Да нет, говорю – просто стул у вас на соплях держится. А она опять крючок закидывает: «А вы всегда как чуть что, так сразу в спор?» Я не сдержался и резанул ей правду-матку в глаза!
– И что? – спросил Юра.
– Не взяли в милицию. Пришлось на док идти, чтобы общежитие дали. Ну, поговорили, теперь давайте знакомиться. Меня Николаем зовут.
После обмена рукопожатиями с соседями Николай счел себя вправе лечь на свою койку.
– Сезонное обострение, – сказал он. – Думаю, пора уже группу получать. Из вас, мужики, никого с группой нет?
– Нет, – ответил Юра. – Но зато Вова – доктор. И права качает – заслушаешься…
– Я по группам не специалист, – поспешно сказал Данилов.
– Жаль, – вздохнул Николай. – А то ведь время идет, а дело стоит…
– А какие у тебя симптомы? – в свою очередь поинтересовался Юра.
– У меня не симптомы, а голоса, – поправил Николай. – Очень шебутные. То велят простыни в шкафу перекладывать с места на место, то свет не включать, то приседания делать… Как я дурить начинаю, так моя сразу к психиатру тащит. А там – направление выписывают. Скажите-ка, Владимир, а рентгеном эти голоса убить нельзя? Рентген – он же все убивает. А то, боюсь, не было бы вреда печени от таблеток.
Судя по красному в прожилках носу Николая, куда больше вреда его печени доставляли спиртные напитки.
– Рентген не поможет, – ответил Данилов. – А просто послать эти голоса нельзя?
– Куда послать?
– Куда-нибудь подальше.
– Так они же меня не слушают, – словно маленькому ребенку, пояснил Николай. – Я их слушаюсь, а они меня нет. Такой вот у нас расклад. А то бы я их быстро заткнул! В момент!
«Чудны дела Твои, Господи! – подумал Данилов. – Где я? Что со мной? Что вообще происходит?»
Ночью ему снилась «скорая помощь». Выдалось какое-то неестественно спокойное дежурство, и они с диспетчером Люсей Сиротиной долго спорили, выбирая подходящую невесту для доктора Жгутикова. Почему-то засела во сне такая мысль – срочно спасать Жгутикова, то есть женить. Потом к ним присоединилась Елена и тоже стала предлагать кандидатуры, но придирчивая Люся во всех умудрялась находить какой-то изъян…
Бредовый сон, бредовая жизнь, дурдом в голове, дурдом вокруг. Еще немного, еще чуть-чуть – и начнет казаться, что здесь, в дурдоме, он, Вовка Данилов, родился и вырос, и жил до сих пор, и продолжает жить. Если, конечно, это убогое беспросветное существование на грани сна и реальности можно назвать жизнью. А чем его еще назвать? Не смертью же? О, как же все это тягостно, муторно и несправедливо. За что такое наказание? Говорят, что наказания без вины не бывает? Бывает, еще как бывает! Если не без вины, какую-нибудь вину всегда можно найти, то хотя бы несоразмерно вине. Натворишь дел, образно говоря, на копейку, а получишь от судьбы тумаков на целый рубль.
Поистине – не умеешь вешаться, так и нечего начинать! Не умеешь вовремя останавливаться – не пей! Пить, кстати, не хотелось совершенно – от таблеток и без того голова дурная, ватная. Не до водки сейчас, совершенно не до нее. Хоть какая-то, а польза от лечения.
Есть и еще польза – головная боль с каждым днем все больше меняла свой характер, превращаясь из боли в тяжесть. Тоже неприятно, но переносить гораздо легче. Жаловаться Тамаре Александровне на головную боль и просить чего-нибудь обезболивающего не хотелось. Все равно толку не будет, если и назначит что-нибудь, так явно не то, что надо.
Вчера лечащий врач удивила. Сильно удивила. Данилов ожидал, что после всех высказанных им претензий Тамара Александровна вернется и с глазу на глаз предъявит ему какой-нибудь ультиматум. Или начнет угрожать. Или передаст его скорее всего вместе со всей палатой другому врачу – Маргарите Леонидовне, флегматичной особе предпенсионного возраста.
