Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
Едва Угву успел вымыть покрошенную зелень, в дверь позвонили. Вряд ли друзья Хозяина, еще рано. Угву поспешил к двери, на ходу вытирая руки о передник. На пороге стояла тетушка — или ему померещилось, потому что он мечтал о доме?
— Тетушка!
— Угву, детка, — сказала тетя, — нужно ехать домой. Где твой хозяин — oga gi kwanu!
— Домой?
— Твоя мама очень больна.
Угву разглядывал платок на голове у тетушки, кое — где протертый почти до дыр. Когда у его двоюродной сестры умер отец, родные сообщили ей в Лагос: езжай домой, твой отец очень болен. Если ты далеко от дома, а у тебя кто-то умер, тебе говорят, что он очень болен.
— Твоя мама больна, — повторила тетушка. — Она спрашивает про тебя. Скажу Хозяину, что ты вернешься завтра же, чтоб он не подумал, что я слишком многого прошу. Ведь большинство слуг годами не видят дома.
Угву теребил край передника. Он хотел попросить тетю сказать правду, если мама умерла. Но язык отказывался произнести такое. Угву вспомнил, как мама болела в прошлый раз, как она все кашляла и кашляла, как отец еще до рассвета пошел за дибией, а Чиоке, младшая жена, растирала ей спину. Ему стало страшно.
— Хозяина нет дома… Но он скоро придет.
— Я его дождусь и буду просить, чтобы он отпустил тебя на один день.
Тетушка прошла следом за Угву на кухню и стала смотреть, как он резал ямс, сначала ломтиками, потом кубиками. Работал он быстро, лихорадочно. В окно бил солнечный свет, не по-вечернему яркий, зловещий.
— Папа здоров?
— Здоров.
Лицо у тетушки было каменное, голос тусклый, как у тех, кто держит в себе дурные вести. Наверняка она что-то скрывала. Может быть, мама и вправду умерла; может, они с отцом оба умерли нынче утром. Угву продолжал работать в тяжелом молчании, пока не вернулся Хозяин. Белый теннисный костюм прилип к спине. Он был один. Жаль, что Оланна не пришла, — было бы легче говорить с Хозяином, глядя ей в лицо.
— Здравствуйте, сэр.
— Здравствуй, друг мой. — Хозяин положил на кухонный стол ракетку. — Воды, пожалуйста. Я проиграл все матчи.
Стакан воды со льдом уже стоял наготове на блюдце.
— Добрый вечер, сэр, — поздоровалась тетушка.
— Добрый вечер, — проговорил Хозяин слегка растерянно, будто не узнав ее. — А-а. Как поживаете?
Не дав тетушке раскрыть рта, Угву сказал:
— Моя мама больна, сэр. Пожалуйста, сэр, можно я к ней съезжу, всего на денек?
— Что?
Угву повторил свою просьбу. Хозяин перевел взгляд с него на кастрюлю на плите.
— Ты уже все приготовил?
— Нет, сэр, осталось чуть-чуть, я успею до отъезда. Накрою на стол, все принесу.
Хозяин обратился к тетушке:
— Gini те?[45] Что с ней?
— Сэр?..
— Вы что, глухая? — Хозяин показал на свое ухо.
— У нее жжет в груди, сэр, огнем горит.
— Жжет в груди? — Хозяин хмыкнул. Допив воду, он обратился к Угву по-английски: — Надевай рубашку и садись в машину. До твоего поселка рукой подать, успеем вернуться.
— Что, сэр?
— Одевайся и садись в машину! — Хозяин что-то нацарапал на листке и оставил на столе. — Мы привезем твою маму сюда, пусть доктор Патель ее осмотрит.
Угву шел к машине с тетушкой и Хозяином, и ему казалось, он вот-вот рассыплется. Руки-ноги стали как ручки метел, что с легкостью ломает северный ветер — харматтан. Почти всю дорогу ехали молча. Когда проезжали поля с рядами кукурузы и маниоки, ровными, будто аккуратно заплетенные косички, Хозяин сказал:
— Видишь? Вот о чем должно заботиться правительство. Если мы освоим технологии орошения, то накормим страну и преодолеем колониальную зависимость от импорта.
— Да, сэр.
— А эти неучи в правительстве знай себе врут да воруют. Несколько моих студентов сегодня утром уехали в Лагос на демонстрацию.
— Да, сэр, — повторил Угву. — А что за демонстрация, сэр?
— Из-за итогов переписи, — объяснил Хозяин. — С переписью полнейшая неразбериха, цифры подтасовали. Вряд ли Балева что-то предпримет, он заодно с мошенниками. Но молчать нельзя!
— Да, сэр.
На фоне неутихающей тревоги за мать Угву ощутил прилив гордости: вот тетушка дивится, слушая их с Хозяином умные беседы. Да еще на английском! Они остановились чуть в стороне от дома, где жила семья Угву.
— Вынеси мамины вещи, и поживей, — велел Хозяин. — У меня вечером гости из Ибадана.
— Да, сэр! — в один голос ответили Угву и тетушка.
Угву вылез из машины и остался ждать. Тетушка кинулась в хижину, откуда вскоре вышел отец — поникший, с красными глазами. Он рухнул на колени прямо в грязь и обнял ноги Хозяина.
— Спасибо, сэр. Спасибо, сэр. Да воздастся вам добром за добро.
Хозяин отступил на шаг, и отец, покачнувшись, едва не упал плашмя.
— Встаньте! Kunie! — велел Хозяин.
Из хижины вышла Чиоке.
— Это моя младшая жена, сэр, — сказал отец, поднимаясь.
— Спасибо, сэр. Deje![46] — Чиоке сбегала в хижину, вынесла небольшой ананас и вложила Хозяину в руку.
— Не надо, не надо. — Хозяин мягко оттолкнул ананас. — Здешние ананасы слишком кислые, от них во рту горит.
Вокруг машины сгрудились деревенские ребятишки, заглядывали внутрь, проводили дрожащими от восторга пальцами по синему корпусу. Угву всех разогнал. Была бы дома Анулика, они вместе зашли бы к маме. А еще лучше, чтобы заглянула Ннесиначи, взяла его за руку и сказала бы, что мамина болезнь совсем не опасна, а потом повела бы его в рощицу у источника, развязала покрывало и предложила ему свою грудь, взяв ее в ладони и слегка приподняв. Детвора громко галдела. Рядом стояли, скрестив руки, несколько женщин и переговаривались вполголоса. Отец без конца предлагал Хозяину то пальмового вина, то присесть, то попить, а Хозяин отмахивался: нет, нет, нет. Угву хотелось, чтобы отец замолчал. Он подошел к хижине и заглянул в приоткрытую дверь. В полумраке глаза его встретились с глазами матери. Она будто высохла, сжалась.
— Угву, — вымолвила она. — Нно, проходи.
— Deje, — поздоровался Угву и не сказал больше ни слова, пока тетушка, повязав ей вокруг пояса покрывало, не вывела ее на улицу.
Угву хотел помочь матери сесть в машину, но Хозяин остановил его: «Отойди в сторонку, друг мой» — и сам помог ей забраться на заднее сиденье, предложив лечь поудобней.
Лучше бы Хозяин не прикасался к маме, подумалось Угву, — от ее одежды тянет плесенью и затхлостью, и Хозяин знать не знает, что у нее болит спина, а когда она кашляет, у нее и вправду огнем жжет в груди. Что он вообще понимает, если только горлопанит с друзьями да бренди ночами глушит?
— Счастливо оставаться, мы дадим вам знать, как только доктор ее осмотрит, — сказал Хозяин на прощанье отцу с тетушкой.
Угву старался не смотреть на мать; он пошире открыл окно, чтобы шум ветра в ушах отвлекал его от горестных мыслей. А когда у въезда в университетский городок он все же решился на нее взглянуть, у него упало сердце. Провалившиеся глаза, бескровные губы… но грудь ее поднималась и опускалась, она дышала. Угву шумно вздохнул и припомнил холодные вечера, когда она кашляла без остановки, а он стоял, прижавшись к стене хижины, и слушал, как отец и Чиоке упрашивают ее выпить отвар.
Дверь им открыла Оланна, на ней был передник с масляным пятном — передник Угву. Она поцеловала Хозяина.
— Я попросила Пателя зайти, — сказала Оланна и обратилась к матери Угву: — Здравствуйте. Kedu?
— Спасибо, хорошо, — прошептала та и еще сильней сжалась при виде просторной комнаты с радиолой, диванами, красивыми занавесками.
— Я провожу ее в комнату, — продолжала Оланна. — А ты, Угву, закончи на кухне и накрой на стол.
— Да, мэм.
Зайдя на кухню, Угву помешал перцовую похлебку в кастрюле. Закружились капельки жира в бульоне, защекотал ноздри ароматный пар, всплыли кусочки мяса и потрохов. Но Угву ничего не замечал. Он напрягал слух, стараясь разобрать хоть словечко. Уже давно, очень — очень давно Оланна проводила маму в комнату, и следом зашел доктор Патель. От перца у Угву слезились глаза. Он вспомнил, как мама болела в прошлый раз, как она кашляла, кричала, что у нее немеют ноги, а дибиа велел ей сказать злым духам, чтобы отступились от нее. «Скажи им, что твое время еще не пришло! Gwa ha kita, скажи сейчас же», — повторял он.
— Угву! — окликнул Хозяин.
Гости уже пришли. Угву поспешил в гостиную и машинально взялся за дело — подавал орехи кола и жгучий перец, откупоривал бутылки, раскладывал лед, раздавал дымящиеся миски перцовой похлебки. Потом уселся на кухне, пытаясь представить, что происходит в комнате. Из гостиной несся голос Хозяина: «Жечь государственную собственность нельзя, никто и не спорит, но вводить войска и убивать во имя порядка?! Люди тив умирают ни за что. Ни за что! Балева выжил из ума!»
