Тарьей Весос - Птицы
Вот оно! Слушай…
Последовал неистовый раскат.
А Хеге там, среди этого грома.
Что она сейчас делает? Неужели даже в такую минуту она сидит и вяжет свою кофту? Под это шипение молний? Нет, невозможно. Неужели она ничего не соображает?
Гроза усиливалась. Дождь еще не начался. Это были первые, самые страшные минуты грозы. А вдруг сегодня старые приметы уже не действуют, а вдруг уборная перестала быть надежным убежищем?
Когда-нибудь ведь должен наступить такой день. Рано или поздно он все равно наступит.
Здесь тоже небезопасно.
Маттис яростно крутил пальцами в ушах. Шипение и грохот раздавались теперь одновременно. Сейчас, сейчас, говорил он себе, ослабев. Один, два, три. Он считал не сколько длится промежуток между молнией и громом, а секунды, которые ему оставалось прожить. Один раз ему даже показалось, что сама земля содрогнулась. Потом хлынул дождь. С каждой грозой мне все страшней и страшней, думал он, это потому, что гроза становится все опасней.
А Хеге сидит в кухне и ни капельки не боится. Сидит себе и ничего не боится.
Кошмар продолжался долго. Дождь барабанил по крыше уборной. С потолка капало — крыша, как, впрочем, и все здесь, была худая.
Тем не менее грозе подходил конец. Маттис был уже по ту сторону грозы, и это было чудесно.
Значит, исключения из правила не было и сегодня.
Домик оказался надежным. Тело стало легким, и такой же легкой была голова. Еще погромыхивали слабые, уже неопасные раскаты грома, и дождь лил как из ведра. Замечательно быть по ту сторону грозы. Скоро сквозь ее остатки можно будет побежать домой к Хеге.
Вот, уже можно!
Маттис распахнул дверь и, согнувшись, помчался под дождем. Сильно пахло мокрыми листьями и травой. Так пахнет только после грозы.
Сквозь сверкающий огонь, подумал Маттис, стоя на крыльце и стряхивая с себя воду. Он ни минуты не сомневался, что Хеге спокойно сидит в кухне: она никогда не пряталась от грозы.
Она действительно была на месте. Работа шла полным ходом. Во всяком случае, сейчас.
— Неужели ты тут сидела все время?
— Уже пришел? — отозвалась она, не ответив на его вопрос.
— Сквозь сверкающий огонь, — сказал он, и его мокрое от дождя лицо просияло. Он вдруг осмелел.
25Как всегда после грозы, Маттис ожил и отправился на разведку. По склонам бежали белые пенящиеся ручьи. На этот раз Маттис не успел уйти далеко, он вдруг остановился как вкопанный.
Что это значит?
Только одна из сухих осин Маттис-и-Хеге высилась в чистом небе. Другую срезала молния, внизу на стволе светлела белая рана. Дерево не загорелось, дождь погасил огонь.
Здесь играла смерть.
Маттис стоял долго. Ведь это… это же предупреждение! Только кого из них оно касается? Какая из осин была Маттисом, а какая — Хеге?
Сперва он хотел позвать Хеге, но потом передумал. Может, Хеге знает, какая из осин — она… нет, об этом с ней говорить нельзя. Нужно разузнать, в чье дерево ударила молния, но тут необходима хитрость.
Он спокойно вернулся к Хеге.
— Ты все время сидела и вязала?
— Да, — ответила Хеге. О каком времени шла речь, было ясно.
— Это могло плохо кончиться.
— Почему?
— Молния ударила за изгородью, — сказал он твердо, словно произнес приговор.
— Да, — согласилась Хеге, — один удар был особенно сильный.
— Молния ударила в дерево!
— Угу, — ответила Хеге, она считала петли.
— В одну из сухих осин!
Хеге не дрогнула.
— Вот как, — уронила она.
— Ну, скажу я тебе, — рассердился он, — если и это пустяки, тогда, значит, вообще все пустяки.
— Молния любит сухие деревья, — сказала Хеге.
Сказала не думая. Просто так.
— Иди и посмотри, может, она ударила еще в какие-нибудь деревья, — прибавила она.
— Сейчас, — с готовностью согласился Маттис, это дело было ему по силам.
Выбежав из дома, он принялся оглядывать вершины деревьев. Вскоре он догадался, что Хеге перехитрила его. Просто ей не хотелось говорить о той осине, в которую ударила молния, вот она и придумала, чтобы он считал деревья. Но почему не хотелось?
Маттис вернулся в дом и объявил:
— Нет, только в это.
— Ну и хорошо, — не к месту ответила Хеге.
Случай с молнией и осиной поселил в Маттисе тревогу. Он беспокойно бродил вокруг дома и по дороге. Никак не мог разгадать эту загадку.
Он знал, что это вопрос жизни и смерти.
Но кого это касается?
От Хеге он больше ничего не добился: она не желала говорить то, что знала. Оставалось обратиться к чужим, но мысль об этом была ему неприятна. К тому же тут надо было действовать очень умно. Однако это был вопрос жизни и смерти, и если это касалось не Хеге, значит, его самого.
А чего тебе хочется? — спросило в нем что-то.
Об этом нельзя думать, сказал он себе и как обрубил: а я и не думаю!
Маттис сделал вид, что собирается к лавочнику — теперь он ходил туда чаще, чем раньше.
После великого торжества на пристани Маттис спокойно входил в лавку у всех на глазах, раньше он так смело никогда не держался. Кто знает, может, теперь он стал уважаемым человеком — законная награда за то, что он приплыл сюда с девушками.
— Может, сходить сегодня в лавку? — спросил он днем. Побрился он еще с утра.
— Тебя будто подменили, — сказала Хеге. — Сам просишься в лавку.
Пусть говорит, что хочет. Она ведь не знает, в чем дело, не знает, что это вопрос жизни и смерти.
— А деньги? — виновато спросил он и сразу будто стал меньше ростом.
Она дала денег на покупки и несколько эре для него.
— Это тебе…
— Нет, сегодня я леденцов покупать не буду, если ты их имела в виду, — перебил он ее.
— Почему? У нас с деньгами не хуже, чем всегда.
— Человек не должен думать о леденцах, когда молния ударила в дерево, — ответил Маттис, коснувшись опасной темы. Но Хеге будто и дела до этого не было.
— Одно другому не помеха, — сказала она, испугав его своим легкомыслием.
— Но ведь это гораздо важнее, чем леденцы. Неужели ты не понимаешь?
Все-таки возьми десять эре и купи себе леденцов, как обычно, — сказала Хеге, не изменившись в лице.
— Берегись! — взволнованно сказал Маттис. Он вернул ей монетку, взяв денег столько, сколько требовалось на серьезные покупки. И поспешил уйти, пока она не напугала его еще больше.
Ему нужно было одно — законный повод пройти по дороге, где он надеялся встретить кого-нибудь из ближайших соседей, тех, которые хорошо знали эти осины. Лавочник жил слишком далеко, чтобы знать, какая из осин была Хеге, а какая — Маттис. Кого из них поразила молния.
Дорога была безлюдна, в это время жители поселка были заняты работой. Маттис совсем забыл об этом. Мимо него проносились машины. Он зашел в лавку и купил все, что требовалось, спокойно и уверенно. Несколько незнакомых туристов, как всегда, покупали там печенье и лимонад.
Когда он уже собирался уходить, произошло нечто досадное. Поскольку Маттис не купил себе, как обычно, леденцов, лавочник подумал, что у него нет денег, и, зачерпнув совком немного конфет, высыпал их в кулек. Кулек этот он положил рядом с другими покупками и подмигнул Маттису.
Маттис покраснел. Ему случалось видеть, что так лавочник поступает с детьми. Маттис схватил свои покупки и оставил леденцы на прилавке.
— Бери, бери, — сказал лавочник. — А в другой раз заплатишь.
Эти слова уничтожили Маттиса. Ему, как ребенку, дают леденцы, хотя он знает о таких важных вещах, как молния, разбитое дерево и предупреждение о смерти. Он взял гостинец, буркнул «спасибо» и по привычке сунул леденец в рот. Лавочник унизил его. И самое ужасное, что он был добрый. Маттис попытался спасти положение.
— Впрочем, что с тебя спрашивать, ты не виноват, — громко и отчетливо сказал он лавочнику.
Это подбодрило его.
— В чем не виноват? — Лавочник с удивлением взглянул на Маттиса.
— Да в том, что ты такой, какой есть! — ответил Маттис, решив, что с честью вышел из положения.
Лавочник удовлетворенно засмеялся, он уже успокоился.
— Думаю, что не виноват.
Маттис ушел.
Уже на дороге он, не удержавшись, положил в рот второй леденец, теперь у него за каждой щекой лежало по конфетке, сладость от них текла на язык. Как в давние времена.
На дороге Маттису попадались только чужие. Он прохаживался по ней, глядя пустыми глазами на грохочущие машины, и старался держаться поближе к тому месту, откуда были видны сухие осины. Рабочий день наконец кончился, и люди потянулись с лугов домой. Мимо Маттиса прошло несколько человек. Увидев одного знакомого парня, Маттис подошел к нему; для начала у него был заранее придуман вопрос.
— Что поделывал сегодня?
Начало оказалось неудачным. Усталый парень мрачно поглядел на Маттиса.
