Тарьей Весос - Птицы

— Сегодня я начинаю работать на перевозе.

Хеге весело поддержала его:

— Молодец. Это замечательно.

Неужели она так этого ждала? Но вот она вспомнила, что лодка ненадежна.

— Маттис, ты как-то говорил, что лодка прохудилась. Она сильно течет?

— Не очень.

— Проверь как следует, и, если она ненадежна…

— В тихую погоду это не страшно, я тебе говорил. Другое дело, когда ветер.

— Пожалуйста, будь осторожен, — попросила она, уже заторопившись. — Я не даю тебе с собой завтрак: как проголодаешься, приходи домой.

— Ладно, — сказал Маттис.

Он был уже готов — надо идти — и остановился посреди комнаты.

— Что-нибудь случилось? — спросила Хеге.

— Нет.

С этим он и ушел. Сейчас он много чего мог бы сказать ей, но говорить не следовало. Тяжело уходить, когда ничего нельзя сказать.

Пока он спускался к озеру, из-за вершин поднялось солнце. Его лучи были по-осеннему нежарки, от солнца все вдруг сделалось прозрачным, среди сверкающей листвы идти было как будто полегче. Хотя легко Маттису не было.

Он смотрел, как день набирает силу.

— Хороший день для перевоза, — громко и упрямо сказал Маттис, потому что спуск сегодня казался ему долгим и тяжким.

Пройдя несколько шагов, он прибавил:

— Нынче ко мне придет много народу.

И еще через два шага:

— И это хорошо.

С трудом он одолел знакомую тропинку, ведущую к берегу и к лодке. Его встретил запах смолы, разбуженный утренним солнцем. Огромные новые весла лежали в зарослях ольхи, сверкая белой древесиной. Маттис положил их в лодку.

Так, все готово.

Что еще?

Нет…

Теперь следовало действовать быстро. Скорей в лодку. Он оттолкнулся. Но вдруг огляделся по сторонам, рывком повернул лодку, выскочил обратно на прибрежные камни, бросился к зарослям березы и ольхи, короной венчавшим берег. Он подбежал к ольхе и впился зубами в ее светло-серую кору, горький ольховый сок обжег губы. Этого никто не должен был видеть, и длилось это только одно мгновение. На одно безумное мгновение Маттис замер возле дерева, а потом, словно освободившись от чего-то, побежал к лодке — след от его зубов на ольховой коре уже начал краснеть.

Что теперь?

Больше ничего.

Лодка заскользила прочь от берега. Маттис греб и все время смотрел на то, что покидал.

На озере никого не было видно, если не считать моторки, которая тихо тарахтела вдали, становясь все меньше и меньше. Маттис хотел осуществить задуманное без посторонних. Разрыв со всем, что он любил и к чему привык, стоил ему большого напряжения, и все-таки ему удавалось, как всегда, посылать ниточки-мысли к левой и правой руке — лодка шла ровно. Он греб так же, как в самый обычный день. Он не старался плыть прямо, правя к какому-нибудь определенному месту, это получалось у него по привычке.

Нос лодки одиноко смотрел на пустынные западные склоны, гребец же сидел к ним спиной. Чем дальше Маттис уплывал, тем шире становился родной берег, который открывался ему с его места. Все, что он видел, было ему дорого.

Иногда он думал: не надо туда смотреть — и на мгновение опускал глаза.

Но куда денешься от мыслей? Один создан так, другой — иначе, думал Маттис, продолжать эту мысль он не смел. Он должен сдерживать себя, чтобы у него хватило сил осуществить свой план.

Теперь уже решаю не я, выбор будет сделан без меня.

Когда весла поднимались над водой, они указывали на покинутый берег, новые грубые весла, на них будет удобно плыть, если лодка под ним пойдет ко дну. Хорошо, что он совсем не умеет плавать, нисколечко: если бы умел, такое испытание не имело бы смысла.

Искушения одолевали Маттиса, дразня прозрачным воздухом и золотыми деревьями. Он гнал их от себя, в каком бы виде они ему ни явились.

Дальше, дальше. Куда он плывет? Если его увидят с берега, то, наверно, захотят вмешаться. Следовало уплыть подальше от усадеб и вообще от берегов.

Мне надо выплыть на черную глубину, только там это можно сделать, мне надо дальше дальнего…

Нужное место неотвратимо приближалось.

Я тут еще не бывал, пытался внушить он себе.

Он плыл словно чужой, нездешний, хотя его тут хорошо знали.

Неожиданно Маттис поднял весла — на лбу у него выступили крупные капли пота. Что случилось? Здесь. Вот это место. Здесь, вдали от всех берегов и от всех глаз. Теперь ему уже ничто не мешало. Именно здесь! Не думать.

Он поднял в лодку мокрые весла, они блестели на солнце, лодка еще недолго скользила вперед и наконец замерла.

— Ну вот, Хеге, — сказал он воде.

Ему хотелось сказать это громко и твердо, но у него не получилось. Зато план свой он осуществлял без помех. Вялыми, словно чужими, руками он отодвинул мостки и нашел самое гнилое место. Нога тоже была словно чужая, тем не менее он всей тяжестью надавил на гнилую доску, и она легко поддалась под каблуком. Маттис отдернул ногу, словно обжегся. Вода хлынула в лодку. Весь дрожа, он сел на дно и зажал весла под мышками.

Где же мое тело? — подумал он. Кто это сделал? Только не я. Но теперь наконец-то станет ясно, что правильно, а что нет.

Лодка быстро наполнялась водой. Гнилая, вся в щелях, она незаметно выскользнула из-под Маттиса. Не успев опомниться, он повис на веслах. Как и хотел.

Вода была не холодная. Она еще хранила летнее тепло. Но черная глубина вцепилась ему в ноги, и Маттис вздрогнул. Над поверхностью воды торчала только его голова. Он начал бить ногами и руками, пытаясь плыть к берегу. Это дозволялось его планом. Он барахтался изо всех сил, не отпуская весел из-под мышек, и потихоньку плыл. Вода была как зеркало, и в ней отражались опрокинутые земля и небо.

Маттис барахтался и плыл. Глаза его были прикованы к одной точке на западных склонах. Самой ближней. Это входило в его план — барахтаться изо всех сил, до последнего.

Вскоре по воде пробежала рябь, словно кто-то подул на нее.

То в одном месте, то в другом по воде скользнула тень. Маттис не видел этого, он работал руками и ногами как одержимый и тяжело дышал. Потихоньку он продвигался в нужном направлении. А тем временем у него за спиной из-за горизонта поднялась стена облаков — ее он тоже не видел.

Он уже ничего не видел, поглощенный тем, чтобы, барахтаясь, двигаться вперед и не выпустить весел. Тело его по-прежнему было чужим и странным и тяжелым как свинец. Расстояние, которое он одолел, было ничтожным по сравнению с тем, что осталось, до берега было почти так же далеко, как и вначале.

— Хеге! — вдруг крикнул он, заметив наконец, что начался ветер. Значит, в этот день ветер должен был все-таки начаться снова! От ветра побежала рябь. Побледнев, Маттис глядел на темно-синюю полосу, появившуюся вдали на поверхности озера. Она быстро приближалась. Из стены облаков, выросшей у Маттиса за спиной, явился ветер, синий и неодолимый… И тут же вся вода пришла в волнение.

Ветер вспенил волны белыми барашками, они хотели заполнить рот Маттиса водой, чтобы он захлебнулся. Чтобы выпустил весла.

— Маттис! — обернувшись, крикнул он в беспросветном отчаянии. На пустынном озере его крик прозвучал, словно крик неведомой птицы. Большой или маленькой, это по крику было непонятно.