Роман Канушкин - Джандо
Юлик получил свои десять процентов с денег, спрятанных в «Офф-шоре», и еще десять — с рублевой прибыли. Все были довольны, только казалось, что партнеры Юлика так и не решаются его о чем-то спросить. Их мнение выразил друг детства и бывший напарник. Его тон вдруг сменился. В голосе появились новые нотки. Потом уже многие начнут обращаться к Юлику именно так:
— Мы тут посоветовались…
— С товарищами, — ухмыльнулся Юлик.
— …словом, у нас предложение: давай работать дальше вместе. Тогда все, что получилось, разделим на четверых. Получишь не десять, а двадцать пять процентов. Нас все устраивает… Если боишься криминала, люди, в общем, готовы и кредит вернуть.
Юлик посмотрел на своего бывшего друга и понял, что не испытывает по отношению к нему никаких чувств — ни капли обиды, ни сожаления, ни даже торжества. Все было стерильно. Просто он его перестал интересовать как деловой партнер.
— Конечно, я благодарю за доверие, — улыбнулся Юлик, — но ты же сам говорил, что хозяин должен быть один! Будем поддерживать деловые контакты. Это лучше, чем иметь общий кошелек. Меньше проблем. Да и веселее. А потом, если честно, больше всего на свете я сейчас мечтаю просто хорошо отдохнуть.
— Ну что же, — проговорил друг, — наверное, мы просто дошли до нашего перекрестка…
— Я бы не разводил лирики, — еще более доброжелательно улыбнулся Юлик.
Эта троица действительно перестала его интересовать. И с него вполне хватило полученных десяти процентов. Но вовсе не отдыхать он сейчас собирался. Потому что в так мило сработавшей банановой цепочке было еще одно звено. Правда, о его существовании никто не знал. Между банановым берегом и карибским «Офф-шором» существовал еще один «Офф-шор». Эта фирма имела счет в одном из банков чудесной альпийской страны — Швейцарии и, несмотря на свою молодость, очень неплохо заработала на экспорте бананов. Ее единственным управляющим и владельцем был Юлик Ашкенази.
Кстати, нотки, появившиеся в голосе у бывшего напарника-друга, Юлик впоследствии охарактеризует как одну из многочисленных человеческих слабостей. Он ее сформулирует так: «Ненавижу, люблю и хочу денег».
Через несколько дней Юлик учредил акционерное общество. Он назвал его «Норе». Что это значит, до поры до времени Юлик не открывал даже любимой маме. Совсем скоро «Норе» трансформировался в СП. Иностранный капитал также принадлежал Юлику. Просто в то время это была наиболее удобная форма работы.
Юлик продолжал эксплуатировать человеческие слабости. У него появилось необычное хобби — он создал некое подобие копилки слабостей: в большом блокноте он делал графические рисунки и снабжал их забавными надписями. Это было что-то вроде дневника, и Юлик его никому не показывал. И правильно делал. Потому что это была достаточно страшная тетрадочка. От нее прилично попахивало мизантропией. Вообще-то при виде многих рисунков у дедушки Зигмунда Фрейда, отца психоанализа, просто бы опустились ручонки. К своему счастью, он до этого не дожил.
«Норе» занялся экспортом сырья и металлов. Юлик выбил все необходимые для этого квоты. Он обеспечил все.
У Юлика был теперь главный бухгалтер. Он платил ему зарплату. Очень высокую. Но тот просился в долю. Бухгалтер тоже относился к тривиальному типу «ненавижу, люблю и хочу денег», но, в общем, был неплохим малым. Юлик взял бы в долю кого-то более неординарного. Через месяц в поле зрения Юлика попал гений счетов и бухгалтерских проводок. Иногда Юлику казалось, что новый бухгалтер еще более сумасшедший, чем он сам. Его-то он и взял в долю. Вот тогда у Юлика и появился интерес ко все более распухающей от инфляции, словно созревающее пчелиное гнездо, сфере финансов.
Почему-то своего бухгалтера он тогда прозвал Бюстгальтером.
Юлик не стал ждать, пока его отыщет рэкет. Он сам заявился к братве и рассказал о себе, что, дескать, да, живет такой парень. Братве это очень понравилось. Кое-кого Юлик знал лично — двадцать лет назад они ему ставили синяки и били по пальцам. Теперь кудесник и маг, превращающий черное в белое, Юлик помогал им отмывать деньги.
Юлик первым в Москве понял, какой клад таят в себе коммунальные квартиры. Как-то он сказал своему бухгалтеру:
— Надо расселять эти засранные коммуналки с алкашами, ремонтировать и продавать под офисы зарубежным фирмам и просто богатым людям.
Так появилось отделение фирмы «Норе. Операции с недвижимостью».
Кстати, Юлик собрал превосходную коллекцию живописи. Как уже было сказано, он обладал сверхчутьем и неплохим вкусом. Юлик открыл одну из самых скандальных московских галерей. Он не считал себя меценатом. На полном серьезе Юлик Ашкенази считал себя большим художником, импровизирующим в бизнесе.
К вечеру того дня, когда Робкоп закрыл зал суперкомпьютерных игр раньше обычного, Дядя Витя проводил время в обществе лучистоглазой феи Валери, а Логинов и компания бегали в поисках Егора, «Норе» превратился в огромную корпорацию, а Юлик Ашкенази уже не знал, сколько он стоит. В его автомобильном парке были «ягуары» и «мерседесы», и Юлик даже подумывал приобрести «бентли», но решил, что это слишком вызывающе. Последней его покупкой стало одно известное информационное агентство. Любимая мама и остальная семья уже давно жили в Париже, иногда наведываясь к сыну, потому что Юлик делал бизнес в Москве.
В тот вечер, когда Денис открыл зал суперкомпьютерных игр своим ключом и в последний раз направился на поиски Белой Комнаты, Юлик сделал в своем необычном дневнике еще один рисунок. Если бы дедушка Фрейд его увидел, он скорее всего даже и не попытался бы относиться к Юлику как к возможному пациенту. Скорее всего старина Зигмунд отправился бы к прокурору и попросил арестовать этого человека. И на вопрос «Почему?» он, наверное, ответил бы: «Потому что этот человек потенциально опасен для общества».
11. Белая Комната
Профессор Ким вышел на морозную московскую улицу в 9 часов 12 минут вечера. Уже больше часа Денис находился в зале суперкомпьютерных игр, и там было по-прежнему темно.
«Мы теряем время, — думал Профессор Ким, — скорее всего мы его уже потеряли… Если б я только послушал Дору раньше». Мадам была крайне удивлена, когда Профессор попросил достать ему на ночь глядя старые, привезенные еще дедом из деревни валенки и тяжелый тулуп.
— Лавр Петрович будет очень недоволен, что пользовались его вещами. Вы же знаете причуды старика.
— Мадам, — непривычно тяжело вздохнул Профессор Ким, — старик сейчас заканчивает очередной том своих трудов, вряд ли ему до мирской суеты… И потом, — посмотрел на валенки Профессор, — вы его хотя бы раз видели в этом?
— Лавр Петрович очень импозантный мужчина…
— Я и говорю— старый греховодник… Это все не более чем причуды.
— Между прочим, Профессор, тулуп вы застегнули не на те пуговицы.
— Знаю, Мадам, знаю… Иногда наступает время, когда приходится делать странные вещи.
Профессор прошел по комнате в валенках и открыл бар. Для этого он толкнул книжную полку, та со звоном сделала пол-оборота, и вся задняя стенка оказалась уставленной бутылками.
— Если б я не был профессором, я бы заделался великим собирателем спиртного. Ну, что у нас здесь самое ядреное?
С этими словами он достал начатую бутылку русской водки, посмотрел в задумчивости на жидкость.
— Втянем жижи, как говорит Олежа… — И сделал большой глоток. Затем он смочил водкой губы и подбородок, сказал: «Фу!» — и немного побрызгал на одежду. Оставшиеся полбутылки он убрал в наружный карман тулупа. Затем он взял в холодильнике банку пива, вскрыл ее — пена выступила на запотевшую алюминиевую поверхность — и сделал большой глоток. — Ерш, едрена вошь! — смачно проговорил Профессор.
Мадам все это видела и слышала впервые. Она была изумлена:
— Профессор, что с вами? Вы… извините за банальность, вы себя хорошо чувствуете?
— Отлично! — Профессор Ким извлек из кармана бутылку, сделал еще глоток и убрал водку обратно горлышком наружу. — А теперь еще лучше!
Мадам перевела дух:
— Вы решили попасть в вытрезвитель?
— Ни в коем случае! Вот на это, к сожалению, я не имею права… Мадам, не одолжите мне на вечер вашу ушанку?
— Мою… что?!
— Шапку-ушанку.
— Ах, ну да, конечно, это такая мелочь… Если понадобятся мои туфельки на шпильке…
— Нет, боюсь, это не сегодня.
Профессор Ким надел ушанку набекрень, повязал криво шарф, скосил глаза к переносице и прокричал весьма легкомысленный мотивчик:
— Бывали дни хорошие, я к милой наезжал…
Мадам присела на краешек кресла в прихожей. Затем она поднялась и извлекла из фартука длинную папиросу.
— Профессор, вы уверены, что наступило настолько странное время?
