Гэри Шмидт - Беда
Потом глаза Франклина закрылись. Это выглядело так, как будто случайный дух заглянул в его тело и, капризный, как все духи, решил там не задерживаться.
– Франклин, – прошептал Генри. И подошел к кровати на своих сильных ногах. – Франклин. – И поднял правую руку брата своей, с сильным бицепсом.
Ничего. Кожа брата была мешковатой, морщинистой и сухой на ощупь.
Когда пришла мать, Генри не сказал ей, что Франклин открывал глаза. Он сам не знал почему. Может быть, потому, что она бы ему не поверила. Может, потому, что у него были сомнения (нет, не было). А может, потому, что он хотел оставить эту маленькую частицу брата себе. Но какой бы ни была причина, он не дал в тот вечер закрыть окно даже медсестре, которая заглянула в палату и прочитала им нотацию.
Его брат открыл глаза!
Но это был единственный раз. Шли дни, а потом недели, май стал подумывать, не уступить ли место июню, и Генри начал потихоньку сомневаться – уж не померещилось ли?
Но в чем он уж точно не сомневался – так это в том, что команда школы Уитьера возьмет Кубок Кейп-Энна.
Мысли о команде из Мертона придавали им сил на тренировках. И каждая товарищеская встреча субботним утром приносила им новую победу – на три, а то и на четыре корпуса. После каждой такой встречи на первой странице «Блайтбери кроникл» появлялась новая статья о том, что подобной команды в школе Уитьера не было уже несколько десятилетий, что во всей округе не найдется для них достойных соперников и что, когда они окончат Уитьер и поступят в Лонгфелло, средние спортивные показатели по средним школам во всем штате резко упадут.
Генри знал, что так оно и есть. И что каждый получит по заслугам.
Разве мог кто-нибудь угадать, что ценой будет знание? Раз и навсегда – знание. Что он наконец узнает, почему для младшего брата были слезы и смех, а для него – нет.
Что он наконец узнает, почему его никогда не ласкали, не обнимали. Почему на его долю приходились только отвращение и гнев. И, когда он услышал эту ужасную историю впервые, на него словно обрушились горы – и навсегда похоронили его под собой.
Это значило, что для него больше ничего нет. Ни прошлого, в которое он верил, – потому что оно было ложью. Ни будущего, на которое надеялся в те моменты, когда надежда вспыхивала вопреки всему. Осталась только пустота.
И холодным утром этой пустоты сначала пришел стыд, а потом – одиночество.
И в одиночестве стало крепнуть другое страшное знание: он должен уйти из дома, потому что это для него больше не дом. Может, никогда им и не был.
Он должен покинуть дом, уйти во тьму, угаснуть без остатка[16].
9.
Когда наконец наступил день розыгрыша Кубка Кейп-Энна – последняя суббота мая, – посмотреть на соревнования собрался чуть ли не весь Блайтбери-на-море. Зрители в радостном предвкушении расположились на берегах реки Чарльз – поскольку команд-участниц оказалось довольно много, проводить гонки было решено именно здесь. В одежде красно-белых цветов, с традиционными знаменами Уитьера – лев и единорог, стоящие на задних лапах, – они с азартом распевали под аккомпанемент школьного оркестра уитьеровский гимн:
Уитьер, Уитьер,Учености оплот!Под красно-белым стягомСмелей иди вперед,И у тебя победуНикто не отберет!
Допев гимн до конца, зрители каждый раз громко свистели и хлопали – и начинали всё сначала под рев оркестровых труб, разносящийся под синим небом, над синей водой и над одетыми в синее болельщиками из Мертона, которые стояли плотной притихшей толпой и смотрели, как на реке разворачиваются, по существу, непонятные им события. Но все-таки и они время от времени разражались поощрительными возгласами, из которых Генри не понимал ни одного слова, и мертонские гребцы, спускающие свою лодку на воду, откликались на них белозубыми улыбками и приветственными жестами.
Спустив лодку, мертонцы посмотрели, как она весело покачивается на волнах, а потом стали занимать свои места. Из Бостонского залива тянуло свежим ветром, и река была неспокойна – кое-где даже белели барашки, – но, усевшись на свою скамью, Генри почувствовал, с какой привычной легкостью его тело откликается на это волнение. Они отошли от берега на разминку, и мышцы Генри сразу поймали знакомый и приятный ритм гребли. Однако, судя по напору ветра, дующего ему в спину, гонки предстояли тяжелые.
Но ему было ясно, что мертонской команде придется еще тяжелее: он видел, как они борются с беспорядочными волнами и своей неподатливой лодкой, а их рулевой уже успел разок плюхнуться в воду и теперь наверняка зяб на холодном ветру. Судьям следовало бы отвести им немножко больше времени – гораздо больше, подумал Генри, – чтобы настроиться на гонки, хотя судьи и так проявили немалое терпение.
Между тем уитьеровская команда вернулась к берегу за последним напутствием от тренера Сантори, дав своим родителям, однокашникам и просто жителям Блайтбери шанс снова покричать, посвистеть и пропеть школьный гимн – «смелей иди вперед!» – под бодро полощущимися на ветру школьными знаменами. Тренер Сантори напутствовал их в своем обычном стиле:
– Сегодня вы принесете домой кубок или в понедельник будете бегать по стадиону с лодкой над головой.
Вдохновленный этими словами, Генри вылез на причал, чтобы напоследок глотнуть водички.
Там его ждал Санборн.
– Готов?
Генри утер губы и кивнул.
– Это даже неинтересно, – сказал он.
Санборн кивнул на мертонцев, которые уже выводили лодку на старт.
– А им, я гляжу, неймется.
Генри огляделся.
– Я про шлюпку из Мертона, – сказал Санборн.
– Это не шлюпка, Санборн. Это лодка.
– Ладно. Можешь разобрать, кто у них первый гребец?
– А что?
– Он из семьи Чуанов.
Генри обернулся и посмотрел на первого гребца.
– Откуда ты знаешь?
– Да все знают. – Санборн махнул на толпу родителей из Блайтбери. – Они там только об этом и говорят – в смысле, когда не поют.
Генри не стал смотреть на родителей из Блайтбери. Он посмотрел на родителей из Мертона и нашел их – Чуанов: крошечную миссис Чуан, а рядом с ней мистера Чуана, обнявшего ее своей толстенной рукой. Может, и Чэй тоже где-нибудь там, пришел поболеть за своего младшего братца?
Он снова повернулся к Санборну.
– Мы им дадим другую тему для разговоров, – сказал он. – Когда мы пересечем финишную черту, Мертона даже близко не будет.
То же самое он повторил и тренеру Сантори, залезая обратно в лодку. И своим товарищам, пока они ждали на старте, подпрыгивая на непокорных волнах. И себе самому, глядя, как родители из Блайтбери готовятся бежать к своим машинам, чтобы вовремя поспеть к финишу. Да уж, вы лучше поторапливайтесь, подумал Генри. И напряг все мышцы – сильнее, сильнее и еще сильнее, – дожидаясь выстрела из стартового пистолета и первого взмаха веслами, которые сжимал в своих сильных руках, упираясь в подножку своими сильными ногами.
И тут выстрел раздался – громкий и четкий.
Одиннадцать лодок вспенили веслами воду, и взбаламученная река понеслась назад мимо гребцов.
Но все было не так с двенадцатой лодкой – с той, что из Блайтбери-на-море. С первым же ударом весел лодка вырвалась из воды, словно пошла на взлет, а к тому мигу, когда гребцы ударили веслами во второй раз, еле успела вернуться обратно в реку, разрезав воду носом чисто и аккуратно, будто сама река расступилась перед ней. Уже через три-четыре гребка Генри увидел, что другие лодки начали отставать, а через десять гребков они опередили Мертон на целый корпус.
Он чуть было не засмеялся вслух.
Генри чувствовал, как крепкий холодный ветер дует ему в спину, точно пытаясь столкнуть его к корме. Но его сильные руки и ноги делали свое дело, и он быстро вписался в общий командный ритм, будто каждое движение было не его собственным, а принадлежало само́й лодке, легко вспарывающей воздух и воду. С каждым гребком сил у Генри словно прибывало. Налегая на весла, он чувствовал, что и остальные гребцы идеально соблюдают ритм, который задает своими выкриками Брэндон Шерингем. Должно быть, приятно смотреть на нас с берега, подумал он.
После первой полумильной отметки лодка из Блайтбери опережала всех соперников уже на четыре корпуса, и Генри наслаждался своей силой – ему казалось, что они могут без особенного труда пройти всю реку Чарльз, выскочить в Бостонский залив и домчаться до самой Португалии. Две другие лодки подошли на своих дорожках слишком близко друг к другу и цеплялись веслами. Еще одну рулевой невольно раскачивал из стороны в сторону – наверное, потому, что они не сумели набрать скорость, которая обеспечила бы им устойчивость при таком волнении. Остальные вроде бы справлялись неплохо, но было совершенно ясно, что они могут вести борьбу разве что за второе и третье места – или будут стараться хотя бы сохранить лицо, то есть не очень опозориться. Среди этих последних мертонская лодка, похоже, имела небольшое преимущество – впрочем, об этом трудно было судить. Если бы они гребли поаккуратнее, то определенно вырвались бы вперед. А так они взбалтывали по бокам больше пены, чем любая другая лодка, и их весла иногда с треском сталкивались в воздухе, и иногда гребцы погружали их недостаточно глубоко в воду, просто чиркая по ее поверхности – холостой удар, – а иногда, наоборот, опускали чересчур глубоко и не успевали выдернуть обратно вовремя, сбиваясь с такта, из-за чего опять сталкивались веслами с соседом.
