Максим Кантор - МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ
10. Демократия и рабство
Демократия задумана как строй, гарантирующий права рядового гражданина, интересы маленького человека. Так прописано в конституциях, и так трактует понятие «демократии» любой избиратель. Независимость от масштабных планов тарана и принято именовать гражданской свободой. Вопрос в том, гарантирует ли рядовой маленький человек права другого рядового человека, вполне ли он следует кантовскому императиву. Именно для соблюдения внутренних гарантий учреждаются законы, законы ставятся над гражданским обществом. Разумеется, эти законы действуют только внутри данного гражданского общества, применять их по отношению к иным обществам (допустим, деспотическим) неразумно. Хотя в деспотических обществах тоже существует рядовой маленький человек, но по отношению к нему демократия просто не в состоянии применить свои благородные принципы. В этом несовпадении общественных развитий много привлекательного.
Например, как родовую черту демократии можно обозначить обязательное присутствие в демократическом обществе определенного процента бесправных людей. Эти люди ходят по тем же улицам, дышат тем же воздухом, они, как их свободные соседи, наделены чувствами и душой, но их жизнь протекает иначе. Их можно даже не считать полноценными членами свободного общества — однако их услугами общество пользуется. Их наличие дает возможность остальным гражданам в полной мере вкушать прелести свобод.
Так, в древней Греции демократия пользовалась услугами рабов. Свободнорожденные шли на форум, а рожденные в рабстве на форум не приглашались. Умеренный аболиционизм Афин и состояние илотов в Спарте не различаются принципиально. Иначе говоря, гражданские свободы распространялись не на все общество, а на лучшую его часть. Вероятно, следует говорить, что демократический полис жил сам по себе, а рабы — сами по себе, эти понятия смешивать не пристало. Однако рабы и свободные жили в буквальном смысле бок о бок, в стенах одного города, и рассматривать их существование изолированно — затруднительно. Сорок тысяч афинских рабов против двадцати тысяч свободных граждан — цифра более чем убедительная, если говорить о развитии свободной личности в демократическом государстве. Английская демократия, принятая во многих странах как образец для подражания, существовала в условиях жесточайшей колониальной политики, и как так получилось, что империя колонизаторов рассматривалась как гарант свобод для граждан, — это отдельный вопрос. Философ Бэкон, человек весьма свободолюбивый, недрогнувшим пером выписывал рецепт составления снадобья, для которого надо было взять плесень и гной из мертвого тела — рекомендовалось искать трупы в Ирландии, благо они там на каждом шагу. Иными словами, условием демократических свобод одних — практически всегда было бесчеловечное угнетение других.
Сходным образом права, коими была наделена в социалистической демократии партийная номенклатура, не распространялись на рядовых колхозников, пенсионеров, рабочих. Формально считалось, что колхозники обладают сходными правами с классом чиновников, на деле они являлись крепостными, приписанными к своей земле, практически лишенными возможности изменить судьбу. Прописка, паспортная система, закон об обязательном труде делал невозможным для подавляющего большинства населения предпринять что-либо, что не входило в планы начальства. Фактически большая часть населения была внутренней колонией — и колонизация была необходима для демократического правления.
Точно так же в странах буржуазной демократии проживает огромное количество людей, являющихся по тем или иным причинам — неполноценными гражданами. В капиталистическом обществе регулирующим механизмом выступает не закон об обязательном труде, но напротив — наличие безработицы. Однако в социальном отношении оба эти фактора играют одну и ту же роль, а именно: удерживают лишенное прав население в состоянии, удобном свободным гражданам того же общества. Наемные рабочие-эмигранты, лишенные вида на жительство, исполняющие грязную работу, а также обитатели стран третьего мира, что работают в своей стране на предприятиях, принадлежащих развитым странам и под надзором наместника производят продукцию, необходимую демократическому обществу, — но гражданами этого общества не являются. Наличие огромных масс этих людей (как внутри демократических стран, так и вовне) делает возможным безоблачное существование развитого демократического общества.
Конечно, можно утверждать, что целью развития цивилизации является такое состояние, когда демократия утвердится буквально везде, граждане повсеместно уравняются в правах, и разницы между развитым капиталистическим государством и африканской страной вовсе не станет. Можно говорить о том, что наступят такие времена, когда демократический строй не будет нуждаться в рабах для поддержания жизни свободных. Собственно, мы все время слышим такие разговоры (сходным образом коммунистические бонзы обещали некий коммунизм будущего — без номенклатуры, казармы и подавления прав). Но поскольку так никогда еще не было, утверждение по поводу светлого будущего демократии относится к разряду непроверенных гипотез. Гражданское правовое общество жизнеспособно в присутствии неправового общества, которое используется как ресурс.
11. Принуждение к равенству
Собственно говоря, демократия Нового времени сделала следующее.
Привилегии прежней аристократии были устранены для того, чтобы начать новое соревнование и создать новый класс властных и сильных. Возможности былой аристократии к восемнадцатому веку себя исчерпали — открытие новых рынков сбыта давало новые возможности. Начали с чистого листа, отбросив былые привилегии, руководствуясь принципом естественного отбора. Насколько это соревнование было честным, судить затруднительно: сегодня мы имеем дело уже с его результатами, которые оспорить невозможно. Если кто-то пожелает оспорить итоги соревнования сегодня — это будет столь же затруднительно, как оспорить выдвижение семейства Романовых, глядя на проблему из восемнадцатого века. Отбор уже произведен, и демократия определила своих лидеров. Точно так же, как невозможно было в восемнадцатом веке понять, за что, за какие достоинства представитель фамилии Монморанси или Романов обладает большими правами, чем рядовой Браун или Сидоров, так и сейчас невозможно понять, почему у одних представителей демократического общества возможностей и денег больше, чем у других. Иные недовольные граждане обращают этот вопрос к правительству — и им дают ответ: богатые старались лучше, чем ты. Некогда непонимание имущественного неравенства привело к революциям и пересмотру общественного уклада — сегодняшнее непонимание легко устраняется демократической риторикой.
Да, возможности у членов демократического общества разные. Но права — равны! Прежде крепостной не имел прав — но ты, член демократического общества, ты-то права имеешь! В принципе тебе следует гордиться новой аристократией, поскольку она воплощает твои собственные возможности. Возникли новые аристократы, столь же могущественные, как ушедшие в прошлое герцоги и владетельные феодалы. «Бостонская аристократия» и оружейные бароны, генералы индустрии и владельцы нефтяных скважин — они являются столь же недоступным для простых смертных высшим сословием, каким некогда являлись представители знатных родов.
С одной лишь существенной разницей. И разница эта имеет как экономическое, так и нравственное значение для общества. Формально новые аристократы равны с прочими избирателями в правах. Это, конечно же, лишь формально. На деле права владельца алюминиевой корпорации разительно отличаются от прав бабки из микрорайона Жулебино. Права и возможности президента «Бритиш Петролеум» на деле значительно превышают права жителя района Брикстон. Однако бабке из микрорайона Жулебино и жителю Брикстона сегодня говорят: все в твоих руках! Если ты, бабка, будешь лучше и больше работать, проявишь активность и рыночную сметку, то вполне возможно, ты станешь богатой, знаменитой и свободной. Идеал «из чистильщика сапог — в миллионеры» остается двигателем социальной инженерии. И действительно, такие примеры случались: мы наблюдаем уроженцев черных кварталов, ставших госсекретарями, и клерков, добившихся богатства. По сути, эта возможность открыта для сегодняшнего обывателя так же точно, как возможность для средневекового крестьянина — стать оруженосцем, из оруженосцев шагнуть в рыцарское сословие, а потом получить наследственный фьоф. Такие примеры история тоже знает, и выражение «из чистильщика сапог — в миллионеры» вполне соответствует бытовавшему прежде «из грязи — в князи». Принцип тот же и работает столь же избирательно.
