Юрий Мухин - Три еврея

Тут уместен вопрос, а насколько велика разница между оскорблением и хулиганством, ведь и то, и то — уголовные преступления? В Казахстане такая разница была. Это второе, что я заметил в этой статье УК. По целому ряду статей в Уголовном кодексе уголовные преступления могли не рассматриваться как таковые, т. е. не рассматриваться народным судом, а передаваться в товарищеские суды. Но по этим статьям решение о том, передавать дело в народный суд или передать его товарищескому суду, решала прокуратура. И только в статье «Оскорбление» было прямо указано, что при первом случае оскорбления дело подлежит рассмотрению товарищеским судом, т. е. прокурор города, даже если бы захотел, то не смог бы сделать из меня уголовника — закон не позволял.

Помощница прокурора это поняла и быстренько подготовила дело так, что прокурору осталось переслать его в товарищеский суд по месту работы преступника, т. е. меня.

Дня через четыре мне озабоченно сообщают, что мой урод лежит в больнице с сотрясением мозга. Я звоню своему другу Григорию Борисовичу Чертковеру, заведовавшему травматологическим отделением нашей больницы.

— Гриша, у тебя лежит такой-то?

— Да, с тяжелым сотрясением мозга.

— Гриша, я его ударил ладонью по щеке, он даже на пол не упал, откуда у него может быть тяжелое сотрясение?

— Так это тот?!

— А кто же!

— Я тебе перезвоню.

Через полчаса рассказывает: «Нашел его, сказал, чтобы шел в палату, поскольку сейчас его сотрясение мозга будет устанавливать комиссия. Пока ходил за заведующей и невропатологом, он сбежал из больницы».

Недельки через две заходит ко мне заместитель начальника планового отдела Нина Мелешина, она же председатель товарищеского суда заводуправления, и конвоирует меня на суд, заседание которого было назначено в актовом зале. Но суд как-то так удачно повесил объявление о своем заседании, что я о суде не знал, и мой секретарь мне не сказала, и в зале не было никого, кроме еще двух женщин-судей, работниц заводоуправления.

Начали заседание, сообщили, что потерпевшего вызывали, но он не хочет приезжать, огласили решение: назначить мне общественное порицание. Однако я потребовал себе высшей меры наказания, на которую способен товарищеский суд, а максимум, что он мог — 30 рублей штрафа в доход государства. Немного поторговались: они — за общественное порицание, я — за высшую меру. Я их убеждаю:

— Товарищи! Это же такое говно, что оно не даст нам жить. Если вы не дадите мне максимум, что можете, то он всем напишет, что вы необъективны и боитесь меня как своего начальника. Поэтому без колебаний приговаривайте меня к высшей мере и не бойтесь, поскольку для меня всего за 30 рублей побить морду подонку — это же почти даром.

Уговорил. Но когда выходил, они мне все же сказали: «Юрий Игнатьевич! Вы все же в следующий раз бейте ему морду без свидетелей!»

Однако, думаю, что в протокол они это свое требование не занесли.

Старлей еще с полгода засыпал жалобами все инстанции, я даже интервью давал какой-то алмаатинской газете, но дело было законным образом рассмотрено, и возвращаться к нему никто не собирался.

Думаю, что я достаточно подробно тут нахвастался, давайте теперь весь мой рассказ, абсолютно реальный, разложим по полочкам.

Итак, возник конфликт, в котором участвовали две противоборствующие стороны, имеющие разные цели. В основе конфликта было желание «культурного человека» задавить своего начальника на основе тех «достижений в общественной и духовной жизни», которые он освоил. Конкретно: он решил обвинить своего начальника в аморальном поведении и тем самым встать в ряды борцов за чистоту партийных рядов. Это действительно достижение общественной жизни, поскольку негодяй полагал, что если даже моя жена и подаст на него в суд, то он встанет в позицию верного «партейца», который просто «перебдел», зная, что «не бывает дыма без огня».

«Культурный человек» несколько раз ошибся, поскольку на самом деле «достижения общественной жизни» знал не очень хорошо. В частности.

Он совершенно безосновательно считал, что будет иметь дело с моей женой, поскольку еще с давних времен — с тех пор, когда она дала мне понять, что ей нравятся мои ухаживания, подобные вопросы перешли в мое ведение. И от нее требовалось всего лишь сообщить мне немного сведений о своем обидчике, чтобы я мог быстро его отыскать. Он несколько преждевременно начал считать её вдовой.

Далее, он совершенно безосновательно записал и меня в число «культурных людей», после чего размечтался, что я буду решать возникшую проблему «цивилизованными методами». Вернее, он недоучел, что у нормального человека этих самых «цивилизованных методов» гораздо больше, чем у «культурного». По отношению к людям у нормального человека одни методы, по отношению к скотам — другие, причем в средствах он себя не ограничивает, если их оправдывает цель.

И, наконец, самая распространенная ошибка, присущая всем: мы всех равняем по себе. И он уравнял меня с собою, между тем, если у него и было сотрясение мозга, то это только вследствие его мечты обсудить со мною поведение моей жены.

Теперь о второй стороне конфликта — о «некультурном человеке», который не освоил всех «достижений общественной и духовной жизни» и до сих пор считает, что драться полезно и нужно.

Ну, предположим, что я пошел бы путем, который «культурные люди» считают единственно правильным, то есть отдал бы жену для обозначения полезной деятельности юридических и партийных крючкотворов и на потеху праздных зевак. Причем, учитывая писучесть того урода, это шоу растянулось бы на годы. А так один удар, но сколько преимуществ!

Во-первых, и это главное, клевета о моей жене сразу потеряла актуальность даже у сплетников: донесет кто-нибудь Мухину, что ты трепался о его жене, и что будет? Предположим, что обком по жалобе старлея заставил бы горком разобрать его клевету, так горком бы ответил обкому: ага, мы разберем, а потом Мухин всем морды понабивает. Шутки шутками, но ведь я в этом деле был главным судьей. По сути и в глазах всех, если я рассмотрел дело, вынес приговор и привел его в исполнение, то дело закончено и потеряло всякий интерес. А доказать инстанциям и миру, что я действительно это дело рассмотрел, можно было только так — дать в морду, наплевав на последствия для себя. Ничему другому люди не поверили бы.

Второе. Конфликт закончился очень быстро, причем обошелся мне всего в 30 рублей, не считая нервов. Но нервы человеку для того и даны, чтобы их расходовать, а то помрешь с полным запасом нервов, а кому это надо?

В-третьих. Я об этом совершенно не думал и начал догадываться только тогда, когда увидел разницу отношений к моему поступку мужчины-директора и женщины-помощника прокурора: на мою сторону неожиданно для меня встала лучшая половина населения. А если учесть, что эта половина умеет задолбать оставшуюся половину, то это не только приятно, но и кое-что.

И, наконец, в прокуратуру обращался не я, и это в глазах подавляющего числа людей было большим плюсом, поскольку дела частной жизни должны решаться частным порядком, а моя решительность показала мою правоту. Напротив, мой противник, не ставший со мною драться и вместо этого пытающийся достать меня сквалыжными способами, в глазах людей четко определился в то, чем он и был, — в говно. Посему он начисто лишался каких-либо перспектив в этом деле.

Поэтому удар по морде подонка — это хорошее достижение в области «общественной и духовной жизни», т. е. по сути — очень культурное решение вопроса.

Мне могут сказать, что начал я за здравие, а кончил за упокой — начал с хулиганских драк в студенчестве, а окончил даже не дракой, а реализацией тщательно разработанного плана. Естественно! А кто сказал, что драться нужно без мозгов? Где-где, а в атом деле они очень нужны. А то, что в студенческие годы драки были по пьяному делу, так что же тут поделаешь, надо думать, Что по трезвому мы не всегда на них решались. Но я не уверен, что пошел бы на описанный выше поступок, если бы никогда не знал боли и последствий от синяков и шишек, если бы никогда до этого не находился в ситуации, когда страх требует удрать, а чувство долга — присоединиться к дерущимся товарищам.

Мы же поколение без войны, на чем нам было испытать себя?

Есть еще вопрос, который раньше никто не стал бы обсуждать, но сегодня его сделали главным мерилом счастья в жизни. Помню, где-то в середине 90-х, когда очень активно рекламировали виагру, показали репортаж из США, и там какой-то древний пенсионер на восьмом десятке, захлебываясь соплями от восторга, сообщал всему миру, что теперь у него «стоит как гвоздь». Это же надо, какой овощ — прожить всю жизнь и иметь в этом единственную радость! То, что он к своему возрасту плохо может творить (если творил когда-нибудь), его не волнует, что не может одерживать побед, его не волнует, то, что он никому не нужен, его не волнует, а вот то, что он снова может делать возвратно-поступательные движения — вот это для него вся радость и весь смысл жизни. И вот эта убогость называет себя человеком!