Ирина Ясина - Книга волшебных историй (сборник)
– Ну, рассказывайте, молодой человек.
– Да что тут рассказывать, – и Шумаков рассказал все как есть.
– Что ж, – пожевал губами старичок, – случай ваш, мягко говоря, не уникальный. И что, без этого – никак?
– Никак, – вздохнул Шумаков. – Сорок лет, извините, не хрен собачий.
– Ничего общего, – согласился старичок. – Простите, а вы гой?
– Кто? – не понял Шумаков.
– Ну в смысле, не еврей?
– Да откуда ж?
– Ну, мало ли… Дело в том, что я стараюсь пользовать в основном, как бы сказать, единоверцев.
– Ну и как же мне теперь? Я ж только год назад покрестился. Сосед Пашка достал. Пошли, говорит, вдвоем прикольней как-то.
– Веселый вы народ, – вздохнул старичок, – ладно, не будем формалистами. А уж Его-то такие мелочи вообще вряд ли волнуют. В общем, давайте пятьсот рублей и летите с богом.
– Не понял. Так я что, опять теперь смогу летать?
– Абсолютно верно. Правда, только во сне. Но зато куда и сколько захотите. Хоть на Луну. Никаких ограничений. Кроме будильника.
– А, допустим, на работе?
– Ну, это уж как начальство…
– Да где ж мне найти такую работу?
– Это, конечно, верно. Тем более сейчас, когда такой кризис. Вы слышали, что Медведев вчера говорил? И почему я, старый поц, тогда Фиру не послушался… Хотя там, говорят, тоже. Но это к делу не относится. Короче, есть у меня брат Сёма. Раньше он работал в парикмахерской при бане. А сейчас держит тут неподалеку одну точку и сам же сидит на кассе. Вот его телефон. С вас еще триста.
…Каждый день, кроме пятницы и субботы, Глеб Никитич сидит в «Лесной нимфе» при входе. У него красивая черная форма и пустая кобура на поясе. Глаза его обычно полуприкрыты. И только иногда по чуть вздрогнувшим векам можно догадаться, что он в этот миг стремительно взмывает под облака или, напротив, камнем падает из поднебесья. Но определить это способен только очень опытный специалист.
Александр Кабаков
Три фантазии
Android
У меня характер вздорный, зато отходчивый. Из-за всякой ерунды я могу спорить до крика и тихих, но непростительных оскорблений. А серьезным вещам, как правило, не придаю значения… К сожалению, это не всегда помогает, то есть вообще почти никогда. О важном промолчу, но из-за чепухи как разгорится скандал, как грянет война!.. И уж на войне как на войне – иду до конца: начинаю говорить правду. Сказать правду же, как известно, самый верный способ испортить отношения с кем бы то ни было, хоть с домочадцами, хоть с ближайшими друзьями. Для сохранения хороших отношений существует лицемерие, а правда – это для обид и дальнейшего осадка в душе – значит, он (она) про меня вот какую правду знает! Я-то ее, правду, знаю, это само собой, но как же он (она) может про меня такую правду знать?! Если бы он (она) ко мне хорошо относился (-ась), ему (ей) такая правда и в голову не пришла бы…
Но поскольку я вздорный, зато отходчивый, вскоре меня одолевают сожаления. Какого черта я эту идиотскую правду ляпнул? Что меня, за язык тянули? Что, убедил я его (ее)? Разве я не знаю, что взрослого человека нельзя ни в чем убедить, а можно только упросить или заставить?
А тут у меня что-то случилось с компьютером. В смысле, с ноутбуком, на котором я постоянно работаю.
Во-первых, курсор стал самопроизвольно перескакивать, так что начинаешь писать слово, а конец его вдруг оказывается в середине другого слова, давно написанного. Черт знает что! Сведущие люди говорят, что это сенсорная мышь разладилась, но мне от этого не легче. Чего это она вдруг разладилась? Я ноутбук не ронял, ничего на него не проливал – у многих, я знаю, бывает, но я за работой ничего не пью, а если захочется, так я лучше отойду от рабочего стола или вообще на кухню пойду, в зависимости от того, чего захочется… Прыгает, зараза!
Во-вторых, Интернет стал включаться по часу. Ну, по десять минут – точно. Почему? Проверил – все оплачено, еще запас почти на месяц. Подергал все провода, и в прихожей тоже – ничего, не влияет. Сидишь чуть ли не полчаса, пялишься в пустой экран. Никаких нервов не хватит.
В-третьих, вообще стал он сам то вдруг выключаться, то включаться – и это при работе от сети! Тот же сведущий человек сказал, что это батарея накрылась, надо менять, а она чуть ли не как новый компьютер стоит, да еще найти надо подходящую… И я вообще не понимаю, при чем здесь батарея? Он же в сеть включен…
Короче, сижу я, смотрю на него – и вдруг такая досада меня взяла!
Это ж кусок пластмассы и еще немного железа – ничего больше!
И цена ему теперь – три копейки в базарный день. Когда-то такие чудеса техники действительно стоили порядочных денег, а теперь… Да выкину я его и новый куплю! Не разорюсь. И никаких обменов на новый, пошли они с их рекламой, просто на помойку – и все. Достал.
Тут экран осветился, внутри этого… в общем, внутри у него звякнуло, как будто имэйлина пришла – и возникло крупно написанное прямо на рабочем столе: «На себя посмотри».
Я растерялся и только минуты через три, призвав весь опыт семейных скандалов и поездок в общественном транспорте, ответил: «Не тебе судить».
«Баба базарная» – мгновенно нашелся он – надо же, а сам-то не в базарном стиле выступает?!
Надо признать, я поступил недопустимо: дал волю рукам. То есть просто закрыл его. В тонкую щель между крышкой и корпусом пробивался полузадушенный свет.
Разнервничавшись, я встал из-за стола и было собрался принять успокоительное, но оцепенел – выключенный компьютер неприятным искусственным голосом произнес громко и внятно: «Хам».
…В общем, что ж говорить – победил он. Я ж говорил, что покладистый. А по-честному надо бы сказать – малодушный. Я попросил у него прощения, но он промолчал. Экран светился ровно и безразлично.
Понемногу успокоившись, я решил продолжить работу, которой занимался с утра, – писать этот, обещанный хорошим людям, текстик.
И писать-то осталось немного…
Но курсор прыгнул…
Экран осветился, и по нему поплыли написанные каким-то диким шрифтом, каждая во весь экран, буквы.
«ПРОЩАЙПРОЩАЙПРОЩАЙПРОЩАЙПРО…»
Так что эти, последние, строчки я дописываю уже на другом компьютере.
Начинается все с простой ссоры, а меняется судьба.
А как хорошо мы жили когда-то…
1 000 000
Что касается богатства, то с ним мне все уже давно ясно. Если излагать коротко, то вот: у каждого человека, что бы с ним ни происходило, всегда есть и будет столько денег, сколько ему положено… ну, не знаю, Богом или кем-то еще, но сколько положено, столько и будет. Один родился, чтобы всю жизнь тянуть от зарплаты до зарплаты. А другому кармана не хватает для запасов, и он вкладывает излишки в акции перспективного, просто даже инновационного проекта, но проект этот накрывается медным тазом в связи с всеобщей рецессией, и акциями его нельзя даже воспользоваться в гигиенических целях, потому что акции – это не бумага в физическом смысле, как некоторые думают, а просто запись в электронном реестре, так что еще недавний богач становится просто нищим… Как бы не так. Вот проходит какое-то, иногда даже совсем небольшое время, что-то сдвигается, где-то выплачивают, кому-то приходится… И, глядь, а наш-то опять в порядке! И опять у него миллионов сто или двести, сколько там ему в среднем положено, или миллиард, или еще сколько-нибудь… Судьба. И наоборот: вот честный работяга случайно получил в наследство теткину двушку, или даже сам что-нибудь выгодное придумал, и образовались у него три или четыре котлеты денег в приличной валюте. И, чтобы не рисковать, он эти котлеты спрятал среди чистого постельного белья – там их никакая рецессия не возьмет… А она взяла! То ли упала валюта, то ли, наоборот, поднялась, но только сделались валютные котлеты по цене почти равны котлетам обычным, которые называют в кафе домашними, – ну, и то: не дикими же их называть… Или просто взял он эти котлеты да и прожил – купил кое-что по мелочам, ну, костюм по фигуре, выпил раз-другой с товарищами, не глядя в меню, на Крит съездил… И остались только фотографии с Крита в компьютере, да быстро возникшая привычка к ирландскому виски, а сам он опять ждет зарплаты, которая даже в пределах индексации растет вяло.
В общем, каждому свое, как, по слухам, говорили древние римляне и писали коваными буквами сравнительно недавние фашисты.
И вдруг я нашел миллион, который мне совершенно не положен.
Вышел из метро, мне оттуда до работы две остановки троллейбусом, смотрю – лежит на асфальте конверт. Длинный такой и довольно чистый, хотя на него многие наступали прямо на моих глазах. Ну, я его и поднял.
Никакой надписи снаружи на нем не было.
Сначала мне показалось, что и внутри конверт пустой. Чтобы убедиться в этом, я растянул его и заглянул глубоко внутрь.
Там лежала такая же длинная и узкая, как конверт, бумажка. Как положено серьезным бумагам – несколько раз в жизни я такие видел – эта была покрыта мелкой цветной, серо-зеленой, сеточкой и какими-то тенями, которые, как я вспомнил, называются водяными знаками.
