Первая в списке - Виткевич Магдалена
– Добрый день. Пани Каролина Рыбиньская? – услышала я.
А вернее, как бы услышала: на самом деле я ничего не слышала, потому что мыслями была в своей оставленной на секунду работе. (На секунду, девочки, на секундочку! Вы не понимаете, что такое сдавать материал в номер…) Короче – мне хотелось поскорее спрятаться от нее за дверью.
– Что, простите?
– Но ведь это вы? – Девушка откинула со лба длинную мокрую прядь каштановых волос. Меня кольнуло еще раз: это движение я уже где-то видела.
– Ну допустим, а в чем дело? – спросила я, наверное, из вежливости, хотя на самом деле вежливой никогда не была. Может быть, это остатки воспитания, данного матерью, а в основном бабушкой, которая была для меня самым важным человеком в жизни. Ну, бабушки не стало несколько лет назад, мать тоже исчезла из моей жизни. Как и все, кого я любила… Боже, как же много всего должна я вам рассказать!!! Иначе вы не поймете.
Я не нуждалась ни в чем и ни в ком. Мне тогда хотелось побыть одной дома и спокойно поработать. В мои планы не входил разговор с какой-то испуганной промокшей девицей, которой удалось преодолеть ворота в общем-то закрытого жилищного комплекса, подъездную дверь с домофоном и охранника. Хотя, как подсказывает мне мой жизненный опыт, охранник этот, верный своему обычаю, сидел на диванчике у себя в каптерке и смотрел телевизор… Совсем люди распустились. С этим надо что-то делать… Но я не об этом…
– Я приехала из Гданьска, – бормотала девушка. Было видно, что она хотела войти в квартиру. Хотела войти так же сильно, как сильно я не хотела впускать ее. Остатками хорошего воспитания я сдерживала себя, чтобы не захлопнуть дверь у нее перед носом. Я не собиралась помогать этой мямле выдавить из себя то, что она, по-видимому, собиралась сказать. Нечего сказать – нечего и стучать. Мне уже успел порядком надоесть этот странный визит.
– Потому что… вы были первой в списке, – прошептала девушка, сжимая в руках пухлую розовую папку.
Меня прошил озноб и охватило беспокойство. Единственный список, который пришел мне тогда в голову, был список Вильдштейна, составленный несколько лет назад. Для любого журналиста попасть в него – дело жизни, но даже в свои сорок я была слишком молода, чтобы оказаться в нем. Тем более под номером один.
– О'кей. Вы услышаны. Это все? – спросила я, желая поскорее избавиться от сумасшедшей, которая пришла ко мне с эпохальным открытием, что я была первой в каком-то чертовом списке. В списке на отстрел? Тем более я не хотела этого знать, потому что много кому в своей жизни я встала поперек дороги. Да той же депутатке-резвушке, о которой как раз собиралась писать. Я предпочитаю умереть внезапно, скоропостижно, потому что мне в принципе не с кем было прощаться. В конце концов, я была одна. И жила одна, и совершала пробежку каждое утро тоже одна, и даже в ресторан ходила одна. Единственное, для чего мне был нужен партнер, это секс. Я была полностью самодостаточна и хотела, чтобы так было всегда.
– Можно войти? – спросила она. Не, вы это слышали? Ну наглая, наглая молодежь: я же четко дала ей понять, что не ждала ее. Непонятливая. Придется объяснить.
– У меня сейчас нет времени, – сказала я. Конечно, воспитанный человек добавил бы «простите», но тогда, в том сумасшедшем мире, мне было совсем не до этикета. Короче говоря, выставила я девушку из дома прямо под проливной дождь, закрыла за собой дверь и пошла надирать задницу депутатке. В буквальном смысле этого слова, потому что та мочила свою жопу в бассейне с депутатом из оппозиционной партии. На следующий день об этом должны были узнать около семисот тысяч читателей. Только благодаря мне. Повод для гордости. Моей.
КаролаЯ давно установила за ней наблюдение. Очень давно. Сначала приехала на один день. Вместе с Филиппом, у которого в Варшаве были какие-то дела. Вечером должна была вернуться.
Через неделю я снова сидела у ее дома. И неделю спустя тоже. Каждый раз, когда Филипп ехал в Варшаву, я ехала вместе с ним. Приезжала, вела наблюдение, а уже вечером возвращалась в Гданьск. На этот раз я собиралась задержаться в Варшаве подольше, чтобы наконец-то все прояснить. Мне было интересно, почему именно она оказалась первой в списке. Что такого она сделала, что вообще попала в него. Я думала, что человек она милый, добрый и примет меня с распростертыми объятиями, как родную дочь.
Каждый мой приезд в Варшаву прибавлял мне знаний о ее привычках. Она практически не выходила из дому, даже в магазин, – ей всё привозили курьеры. Молодой парень приносил ей йогурты, фрукты и стиральные порошки в больших бумажных сумках. Впрочем, иногда, случалось, она выбегала на улицу, постукивая каблуками. Несколько раз наши взгляды пересекались. Я смотрела на нее с интересом, она – с полным безразличием. Всегда элегантная, как с обложки журнала. Я не ожидала, что у кого-то на самом деле могут быть туфли от Лабутена. Но даже не на лабутенах, а когда она просто выходила, например, выбрасывать мусор, она и тогда была полна небрежной элегантности, в вязаных одеждах от известных модельеров. Видать, это был ее повседневный домашний прикид. У меня тоже было такое (примерно такое) трикотажное платье, но я надевала его только по особым случаям или на вечеринки…
После этих нескольких дней наблюдения я знала распорядок дня всех остальных жильцов. Знала, кто и когда выходит из ее подъезда гулять с собакой. Я не знала, в каком часу утром, потому что обычно оказывалась там не раньше десяти, но, например, парень с шикарным лабрадором выходил точно в четыре вечера, а потом – последний раз – в восемь вечера. Именно тогда мне удалось войти в подъезд.
Помню, погода была ужасная, гром гремел не смолкая и дождь шел такой, будто разверзлись хляби небесные. Я вымокла до нитки. Думаю, если бы не погода, я бы не решилась на этот шаг, а предпочла бы подождать подходящего момента, как бы случайно с ней познакомиться, может, даже подружиться. Но видно, все давно уже записано Там, на небесах, откуда лило как из ведра, и мне просто хотелось поскорее зайти в теплый дом. Я надеялась, что, увидев меня такую, она предложит мне переодеться, напоит чаем и мы спокойно поговорим. И эта надежда была такой сильной, что я позвонила Филиппу и сказала, что остаюсь в Варшаве на ночь. Он, конечно, спросил, где, с кем и как… попытался отговорить, хотя и знал, что я очень упряма. Он не хотел оставлять меня одну, но я сказала ему, что обязательно должна поговорить кое с кем очень важным для моей мамы, поэтому вернуться вместе не получится. Сам бы он не оставил меня в такую непогоду. В прошлый раз, когда я торчала под ее домом, стояла жара. Теперь ситуация была определенно менее приятной – дождь. Поэтому, когда увидела, что из подъезда выходит парень с собакой, я сразу рванула внутрь.
– Хорошо, что вы меня впустили, потому что я уже думала, что придется стоять здесь полдня. У тети домофон сломался, – сказала я, стуча зубами от холода.
– У тети?
– Да, Каролина Рыбиньская, – пробормотала я.
– А, Ина… Не сломался – в таких домах никогда ничего не ломается. А что касается домофона, все просто: она его отключает или какие-то провода отсоединяет. Ее все раздражает… Соседка… У меня седьмая квартира, у нее – восьмая. Наверное, что-то пишет и не открывает. Давай заходи. Потому что, если ждать, пока она тебе откроет, можно так здесь всю ночь простоять.
Все прошло легче, чем я ожидала. Я думала, что придется тупо стучать во все двери по очереди, прикидываясь разносчиком чего угодно, хотя бы хороших новостей, которых, к сожалению, у меня не было. Но к счастью, все обошлось.
Я встала у квартиры номер восемь и принялась ломиться в дверь. Нет, не сразу… Сначала тихонечко постучала. Никакой реакции. Но я была уверена, что она у себя, потому что двумя часами раньше она вернулась домой, и я бы точно заметила, если бы она вышла. Я не сводила глаз с двери в подъезд. Я уже начала бояться, не случилось ли что, когда дверь внезапно распахнулась.
