Твои фотографии - Торн Мэтт
Когда Элисон только начала работать, она ужасно боялась, что сестра соблазнит Эдриана. До сих пор ее единственным правилом приличия было не приставать к родственникам и не отбивать дружков у Элисон. Но Элисон опасалась, что скука и постоянное совместное пребывание дома могут послужить Сьюзан отличным оправданием для того, чтобы трахнуть Эдриана. Каждый вечер, приходя домой, она присматривалась, не изменилось ли их поведение, и пыталась обнаружить неуловимые признаки того, что они трахались, пока она была на работе. Может, конечно, они были гениями конспирации, но пока что ей казалось, что они искренне не хотят ее огорчать.
Или же Сьюзан просто боялась последствий ее гнева. Невзирая на то, что в личной и профессиональной жизни ей было глубоко наплевать на чувства окружающих людей (особенно это касалось работы в ночном клубе, где ее называли не иначе как «цепная сука»), она, похоже, всерьез дорожила своей домашней жизнью и понимала, что не стоит рассчитывать на снисхождение, если сестра застукает ее с Эдрианом.
До того как Элисон получила работу личного ассистента Мартина Пауэлла, главного редактора журнала «Форс», они втроем наслаждались затянувшимся детством, существуя на подачки родителей, пособие от биржи труда и случайные заработки. Теперь Эдриан и Сьюзан продолжали такую жизнь без нее, проводя дни так, как могут это делать только те, у кого времени девать некуда. Последние пару недель они занимались тем, что перебирали обширную коллекцию музыкальных журналов Эдриана и пытались воссоздать ключевые моменты новейшей истории поп-музыки. Придя накануне домой, она застала их танцующими по комнате с четырьмя поролоновыми манекенами — они заявили, что это роботы, а они пытаются изобразить выступление группы Крафтверк» на фестивале «Трайбал Гезеринг» в 1997 году.
Дорога Элисон на работу была долгой и мучительной: сорок пять минут тряски в двухэтажном автобусе. Добравшись до офиса «Форс» в Юстоне, она каждый раз испытывала настоящее облегчение. Офисы большинства ее друзей, работавших, как и она, в редакциях журналов, ютились в переоборудованных фабричных зданиях на востоке Лондона. Может, они и отличались стильным дизайном интерьеров, но как-то это не смахивало на настоящую работу, когда хипповатые ребята в мятых шмотках тусуются на диванах из обрезков пенопласта. Ей гораздо больше нравилось работать в настоящем небоскребе. Элисон импонировали традиционные интерьеры из стекла и металла, просторные офисы и то, что она работает именно в мужском журнале. Включая все, что из этого вытекает. Ей, как и всем остальным женщинам, было приятно ощущать нелегальность своего пребывания на сугубо мужской территории. Классно было и то, что все мужчины редакции осознавали свое особое положение. Бесконечные статьи, посвященные лосьонам после бритья, костюмам и способам удаления щетины оказывали на них потрясающий эффект: каждое утро она имела счастье лицезреть офис, заполненный холеными представителями мужского пола.
Но больше всего ей, конечно же, нравился начальник. Она была в него тайно влюблена и, даже зная, что он частенько изменяет своей невообразимо шикарной подружке, своих чувств никак не обнаруживала. Не потому что боялась быть отвергнутой, а потому что боялась потерять к нему интерес, если он ответит взаимностью. Сьюзан бы этого понять не смогла. Она бы предпочла очередной трофей сладостным мукам неосуществленных возможностей. Элисон была с Эдрианом уже почти пять лет, а до него у нее было два серьезных романа. Кроме одной настоящей измены тайная любовная жизнь Элисон состояла из тайных влюбленностей и безобидного флирта, дней и ночей фантазий и мечтаний. А если мужчине удавалось уловить ее подспудные желания и он начинал обхаживать ее, то прежде чем дать ему понять, что измена в ее планы не входит, она всегда испытывала краткий миг удовлетворения.
С Мартином работалось легко. Он никогда не ждал, что она поймет его без слов, и не обременял ее мелочами, с которыми мог справиться сам. Он не был лентяем, не сплетничал и старался не ввязываться в офисные дела. Но Элисон казалось, что в его беспорядочной личной жизни есть что-то отталкивающее, и предпочитала фантазиям о том, как он оставляет ради нее жену, попыткам на самом деле завести с ним роман.
— Ты мне вчера приснилась.
Элисон взглянула на отражение Гарета в зеркальной двери лифта, поднимавшего их на седьмой этаж. Он был одним из немногих мужчин в редакции, которые ей не нравились, но свою неприязнь она пыталась скрывать. Окружающие считали Гарета прикольным типом. Главным образом потому, что он мог изрекать откровенные скабрезности, и при этом на него никто не обижался. В журнале он редактировал страницу грязного юмора: по идее он должен был публиковать анекдоты читателей, но все в редакции знали, что он подделывает письма и прикарманивает призовые деньги.
— Мы устроили большую оргию, — продолжал он, — там были я, ты и весь седьмой этаж.
— Ага.
— Между нами лежали еще человека три, кто-то сосал мой член, рядом кто-то трахался, а ты дрочила какому-то парню.
— Здорово.
— Нет, нет, это еще что! Мои руки были протянуты подо всеми этими людьми, и я засунул пальцы в двух телок. Я ничего такого не делал, а просто как бы держал их за влагалища. И тут одна из них говорит: «Чей это палец у меня в п…е?» А Николь отвечает: «Ты что, это же Гарет, он всем засунул палец в п…у».
Элисон пристально смотрела на Гарета, размышляя, какому событию в своей жизни он обязан такой поразительной уверенностью в себе. Просто невероятно, что она стоит и слушает его, что он может вот так подойти к ней и начать болтать всякую чушь про члены и влагалища. А если в ответ она пошлет его куда подальше, то получится, будто она ему и нахамила.
— Да, у тебя неплохо с фантазией.
— Может, и так, но во сне ты сказала не это.
Лифт остановился.
— И что же я сказала?
— Ты сказала: «Знаете, а мне Гарет, кажется, никогда не засовывал палец в п…у».
— Это точно.
Они вошла в офис.
— И я посмотрел на тебя.
— Поверх всех этих тел.
— Именно, — сказал Гарет. — Наши взгляды встретились, и я спросил тебя, не хочешь ли ты, чтобы я засунул в тебя палец.
— Ты что, пытаешься меня таким образом подцепить?
— Нет, что ты. Я просто пересказываю тебе мой сон.
— А, ну тогда продолжай.
— Ну и ты, конечно же, согласилась…
— Ну, как же иначе.
— И мы, значит, оказались в какой-то уединенной комнате, я положил тебя на огромную кровать, раздвинул тебе ноги, а там вместо того, что должно быть, оказался какая-то странная штуковина, вроде суши.
— Боже, как отвратительно.
— Представляешь! — хмыкнул он. — Как ты думаешь, к чему бы это?
Даже при всей своей неприязни к беспардонно пошлому Гарету она решила, не обнаруживать своего смущения, а отреагировать в той же манере. Повернувшись, она посмотрела ему в глаза и небрежно произнесла:
— Суши — это рыба. Твой прикол в том, что у меня вместо киски — рыбка? В этом вся соль? Ты небось всю эту историю сам придумал?
— Нет, да ты что. Я и вправду все это видел во сне.
— Ах, ну конечно.
Она знала, что по правилам должна рассмеяться в ответ. Похлопать его по плечу и восхититься его непосредственностью. Но, не в силах сдержать раздражение, она развернулась, чтобы пойти прочь. Он тронул ее за плечо.
— Прости, Эл, не хотел тебя обидеть. Слушай, хочешь я заглажу свою грубость свеженькой сплетней?
— Мне не интересно.
— Даже если она касается твоего любимого шефа?
Она обернулась:
— А что с ним?
Гарет провел пальцем по горлу.
— В конце месяца. Хотят пригласить кого-то новенького, чтобы преобразить журнал.
— Кого?
— Пока неизвестно, видимо, женщину. Кажется, они разговаривали с кем-то из «Нова».
— И что, это правда?
— Стопроцентная. Ему сообщат об этом в четверг.
Час, остававшийся до приезда Мартина, Элисон провела в мучительных раздумьях о том, следует ли поделиться с ним услышанным. В хит-параде сплетников Гарет котировался ничуть не ниже, чем в хит-параде пошляков, и почти все распускаемые им слухи в конце концов оказывались правдой. Конечно, всегда есть вероятность, что ложную информацию запустили намеренно (может быть, для того, чтобы спровоцировать уход Мартина и тем самым избавиться от необходимости его увольнять), но и в этом случае ему необходимо быть в курсе самого факта подобных пересудов.
