Гарольд Роббинс - Охотники за удачей
Она утирала слезы крошечным платочком.
— Но я люблю тебя, Джонни, и мне так хотелось иметь от тебя ребенка.
Теперь я почувствовал себя более уверенно. Это была одна из тех проблем, которые возникают потому, что меня зовут Джонас Корд-младший: слишком многие девицы, да и их мамаши чувствовали, что тут пахнет деньгами. Крупными деньгами. Еще со времен войны, когда мой отец заработал состояние на взрывчатке.
Я посмотрел на нее.
— Ничего нет проще. Имей.
Ее лицо изменилось. Она подалась ко мне.
— Так мы поженимся?
Но ее торжество моментально испарилось: я покачал головой.
— He-а. Я только сказал, что ты можешь родить от меня ребенка, раз уж тебе так хочется.
Она отпрянула от меня. Ее лицо приняло холодное, жесткое выражение. Слезы мигом высохли. Уже совершенно практичным тоном она сказала:
— Ну, не настолько сильно. Вне брака — нет. Придется от него избавиться.
Криво усмехнувшись, я предложил ей пачку сигарет.
— Вот сейчас ты говоришь дело, детка.
Она взяла сигарету, и я щелкнул зажигалкой.
— Но это дело дорогое, — объявила она.
— Сколько?
Она затянулась.
— Есть один врач в Мексиканском квартале. Девчонки говорят, что он работает хорошо. Две сотни.
— Заметано.
Это была неплохая сделка. Предыдущая обошлась мне в триста пятьдесят. Я выбросил сигарету в окно и включил двигатель. Влившись в поток автомобилей, я поехал к Малибу.
— Куда это ты? — спросила моя спутница.
— В наш коттедж, конечно. Было бы глупо не воспользоваться случаем.
Она рассмеялась и заглянула мне в лицо.
— Интересно, что бы сказала моя мамочка, если бы узнала, на что я пошла, чтобы тебя заполучить. Она велела мне не зевать.
— А ты и не зевала, — засмеялся я.
— Бедная мама! — она тряхнула головой. — Она уже начала планировать свадебную церемонию.
Бедная мама. Если бы старая сучка не лезла, возможно, ее дочь была бы сейчас жива.
Следующей ночью, примерно полдвенадцатого, в моем коттедже зазвонил телефон. А я только вырубился. Чертыхнувшись, я взялся за трубку.
— Джонни, у меня кровотечение.
Она говорила испуганным шепотом. Я мгновенно проснулся.
— Что случилось?
— Сегодня я была в Мексиканском квартале… Что-то пошло не так. Кровь все не останавливается. Мне так страшно!
— Где ты находишься?
— Сняла номер в «Вествуде». Комната 901.
— Ложись в постель. Я сейчас приеду.
— Скорее, Джонни. Пожалуйста!
Я в жизни не видел столько крови. Кровь была на ковре, на стуле, на белых простынях. Я пошел к телефону. Нельзя было просто вызвать врача. Отец был бы недоволен, окажись мое имя снова в газетах. Я позвонил Макалистеру — поверенному, который занимался делами фирмы в Калифорнии. Когда он подошел к телефону, я как можно спокойнее сказал:
— Мне немедленно нужны врач и карета скорой помощи.
И я сразу же понял, почему мой отец держит у себя на работе Мака. Он не стал тратить время на бесполезные расспросы.
— Врач и скорая помощь приедут через десять минут. Советую вам уйти.
Я поблагодарил его и положил трубку. Глаза у нее были закрыты. Казалось, она спит. Я повернулся к двери — и она открыла глаза.
— Не уходи, Джонни. Мне страшно.
Я вернулся к кровати и сел рядом. Она не выпускала моей руки до самой больницы.
3
Я вошел в главный корпус, и меня обволокли запах и шум. Когда я шел, работа на секунду приостанавливалась, и мне вслед несся шепот: «Эль Ихо». Сын. Обо мне отзывались с гордостью и теплотой, — так их предки говорили об отпрысках своих хозяев.
Поднимаясь по узким крутым ступенькам, которые вели в кабинет отца, я оглянулся на сотни лиц, обращенных ко мне. Приветственно махнул им рукой и улыбнулся, как делал всегда, с того первого дня, когда еще ребенком шел по этой лестнице.
В приемной все было как обычно. Дэнби, секретарь отца, что-то усердно записывал. Какая-то девушка изо всех сил колотила по клавишам пишущей машинки. На диване сидели двое — мужчина и женщина.
Дэнби нервно вскочил на ноги.
— Отец ждет вас.
Я не ответил. Он открыл дверь кабинета, и я вошел.
Невада облокотился на массивный книжный шкаф, полузакрыв глаза. За обманчивым спокойствием скрывалась привычная бдительность. Макалистер сидел напротив отца. Отец восседал за массивным дубовым бюро и гневно смотрел на меня. В остальном кабинет ничуть не изменился.
Я подошел к столу и встретился с его мрачным взглядом.
— Здравствуй, отец.
И без того кирпичное лицо отца еще больше побагровело, на шее вздулись жилы. Он крикнул:
— И это все, что ты можешь мне сказать? После того как сбил рабочих с ритма и перепугал их своими сумасшедшими трюками?
— Вы приказали явиться как можно быстрее. Я так и сделал, сэр.
Он ничего не желал слушать. Такой уж у него характер. Сидит тихо и спокойно, а потом вдруг взрывается.
— Какого дьявола ты не ушел из отеля? Зачем поперся в больницу? Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Теперь тебе грозит обвинение в пособничестве аборту!
Тут уже разозлился и я — вспыльчивости мне тоже не занимать.
— А что я должен был делать? Она истекала кровью, и ей было страшно. Мне что, надо было оставить ее умирать одну?
— Да. Будь у тебя хоть капля мозгов, именно это ты и сделал бы. Она все равно умерла бы, так что ты ничего не изменил. А эти чертовы подонки требуют двадцать тысяч. В противном случае угрожают обратиться в полицию. Я не могу платить по двадцать тысяч за каждую сучку, которую ты трахаешь! Ты вляпываешься в третий раз за год!
Ему было наплевать, что девушка умерла — его волновали только двадцать тысяч. Но тут я понял, что ошибся. Дело было не в деньгах. Все было серьезнее. Вдруг я понял: отец старел, и мысль об этом грызла его. Похоже, Рина снова принялась за него. Со дня пышного бракосочетания прошло почти два года — и ничего.
Я повернулся и молча направился к двери.
— Куда это ты? — рявкнул отец мне вдогонку.
— Обратно в Лос-Анджелес, — буркнул я, не оборачиваясь. — Ты примешь решение и без меня. Либо откупишься от них, либо нет. Мне все равно. И потом — у меня свидание.
— Торопишься обрюхатить очередную девицу?
Я обернулся. Это было уже слишком.
— Хватит ныть, старик. Радовался бы тому, что в нашем роду еще остались настоящие мужики. А то Рина подумает, что мы все дефективные!
Лицо его исказилось бешенством. Он поднял руки, словно собираясь ударить меня. Жилы на лбу и шее вздулись и побагровели, зубы обнажились в яростном оскале. А потом словно кто-то повернул выключатель: он пошатнулся и повалился на меня. Я инстинктивно подхватил его. Секунду его глаза оставались ясными и смотрели на меня. Губы шевельнулись.
— Джонас, сынок…
А потом его глаза погасли, а тело обмякло и сползло на пол. Я посмотрел на него и понял, что он мертв.
4
К тому времени, когда прибежал испуганный доктор, мы переложили тело отца на диван и накрыли пледом. Доктор — тощий, лысый тип в очках — приподнял плед и тут же снова его опустил.
— Эмболия. Инсульт. Судя по его виду, в мозг попал тромб. К счастью, все произошло очень быстро. Он не страдал.
Да уж, быстро. Только что отец был жив — а в следующую секунду умер, и теперь не мог даже согнать любопытную муху, которая села на плед и поползла прямо по его накрытому лицу.
Врач сел за стол, достал чистый бланк «свидетельства о смерти», и ручка заскребла по бумаге. Спустя несколько мгновений он оторвался от бумаги.
— Вы не возражаете, если я так и напишу: «кровоизлияние в мозг»? Или будем делать вскрытие?
Я покачал головой:
— Пусть будет кровоизлияние. Какая теперь разница?
Доктор закончил писать и протянул свидетельство мне:
— Проверьте, все ли правильно, и распишитесь.
Я пробежал листок глазами. Все в порядке. Да иначе и быть не могло — в Неваде все всё знали о Кордах. Возраст-67 лет. Наследники: жена, Рина Марлоу Корд; сын, Джонас Корд-младший.
— Все правильно.
Он взял бумагу и встал.
— Я его зарегистрирую и пришлю вам копии.
Он секунду колебался, словно решая, стоит ли выражать мне соболезнования. Видимо, решение было отрицательным: он молча направился к двери. Тут вошел Дэнби.
— Те двое все еще ждут в приемной. Их отослать?
Отсылать их бесполезно — все равно придут завтра.
— Пусть войдут, — распорядился я.
В кабинет вошли родители девушки. На их лицах отражалась странная смесь скорби и сочувствия.
Мужчина посмотрел мне в глаза и искренне проговорил:
— Очень сожалею, мистер Корд, что нам приходится знакомиться в столь прискорбных обстоятельствах.
Его жена разразилась театральными рыданиями.
— Это ужасно, ужасно, мистер Корд, — причитала она.
