Екатерина Вильмонт - Зеленые холмы Калифорнии
– Можешь себе представить, я должна была говорить: «Элвис Пресли откинул копыта в таком-то году…» Как тебе такое нравится?
– И ты отказалась? – с замиранием сердца спросила я.
– А ты полагаешь, я могу так низко пасть? Разумеется, отказалась. А ты бы согласилась?
– Я бы с превеликой радостью!
– Ты с ума сошла!
– А чем это хуже ликующих репортажей об успехах советской промышленности или сельского хозяйства? По крайней мере Элвис Пресли и в самом деле откинул копыта. Это правда, и ничего, кроме правды. А уж в каких выражениях сообщать эту правду, мне абсолютно все равно. Хоть в матерных. Умоляю, сведи меня с этими людьми.
Несмотря на неподдельное возмущение, просьбу мою она выполнила. И я своим глубоким, поставленным в Школе-студии МХАТ голосом стала произносить в эфире весьма причудливые сленговые тексты, которые поначалу редактору даже приходилось мне переводить. Но меня это только забавляло. Моя закадычная подруга Натэлла чуть не врезалась в столб, когда в машине услыхала по радио, как я читаю этот текст. У нее случилась форменная истерика от хохота. Зато мой братец Гера позвонил вечером и сказал:
– Лёка, передай своим патронам, что это гениальный ход! У них большое будущее. Мои студенты в диком восторге. Торчат и тащатся.
Вот так я вернулась к любимой профессии и, должна сказать, полюбила ее еще больше. Теперь я зачастую сама пишу свои тексты, черпая новые словечки и обороты из лексикона внучки и ее окружения.
Наша студия располагается в здании бывшего заводского профилактория, а недавно в это же здание въехал новый дециметровый телеканал и во дворе стало так тесно, что даже пешком пройти проблема, не то что припарковаться. За мной всегда присылают машину, и шофер Вася, въезжая во двор, матерится так виртуозно, что я только диву даюсь. У меня даже создается впечатление, что он своими матюгами разгоняет плотные ряды машин, так что ему удается каким-то образом вклиниваться между ними.
– Ты уж извини, мать, но без этого разве ж по Москве проедешь?
Я только смеюсь в ответ. Он хороший парень, Вася. А в борьбе с московскими пробками все средства хороши. Например Натэлла, женщина с тонким музыкальным вкусом, однажды повергла меня в шок. Мы с ней попали как-то в пробку на Ленинградском проспекте, она тяжело вздохнула, поменяла диск в магнитофоне и вдруг врубила Верку Сердючку. Я чуть из машины не выпала, а подруга объяснила:
– Понимаешь, при пробках помогает, как это ни дико! Вот, смотри, что я говорила!
И в самом деле, пробка начала рассасываться!
– Но как тебе в голову пришло такое купить? – полюбопытствовала я.
– Это не мне, а Датико. Датико был ее любимым племянником.
Я хотела было посоветовать этот способ Васе, но потом решила, что его виртуозный мат для меня приятнее.
Зарплату у нас выдают в конвертах. Вскрыв его, я обнаружила некоторую прибавку. Приятный сюрприз.
– Ошибки нет? – поинтересовалась я на всякий случай.
– Нет-нет, все правильно, – успокоила меня бухгалтерша.
Надо бы чем-то порадовать Стаську, но угодить ей сложно, тем более что Ариадна заваливает ее тряпками, очевидно полагая их достойной заменой материнской любви. И я купила внучке коробку ее любимых конфет «Рафаэлло». Обожаю смотреть, как она их ест. Это целый ритуал. Ни чаю, ни кофе. Она садится в кресло, кладет свои длиннющие ноги на пуфик, двумя пальчиками берет конфету из коробки, подносит ко рту, потом, словно опомнившись, осматривает ее со всех сторон, нюхает, откусывает половину, закрывает глаза и долго-долго мнет языком во рту, наконец громко выдыхает: «Кайф!» – и бросает в рот вторую половину, но уже не смакует, а быстро проглатывает и облизывает пальцы. Интересно, что любые другие конфеты она ест только с чаем и без всяких фокусов. Как-то я ее спросила, почему, но она только плечами пожала:
– Понятия не имею.
Не успела я войти в квартиру, как позвонила Стаськина классная руководительница:
– Леокадия Петровна, прошу вас выбрать время и зайти в школу.
– Что-то случилось? – перепугалась я.
– Пока нет, но поведение Станиславы… Да и вообще, учебный год только начался и еще можно кое-что сделать… Как-никак выпускной класс.
– Но она же хорошо учится!
– Она стала много пропускать, и, думаю, вы не всегда в курсе.
– Прогуливает?
– Да!
– Я поговорю с ней.
– Леокадия Петровна, если бы я не знала про ваши обстоятельства, я бы и внимания не обратила, но в данном случае… Девочка одна со старой женщиной… Прошу вас, будьте внимательнее. Хорошие оценки еще не все. Есть примеры, когда оценки отличные, а на деле ребенок отпетый…
– Есть что-то конкретное или это так, общие соображения? – вскипела я.
– Пока – общие! Но до конкретного может быть один шаг, – зловеще пропела училка.
– Хорошо, я учту и непременно поговорю с внучкой. Спасибо за сигнал! Это очень мило с вашей стороны, – дрожа от бешенства сказала я.
Идиотка не поняла иронии.
– Ну что вы – это мой долг!
– Я могу пока не приходить в школу?
– Да-да, я надеюсь этого разговора будет достаточно.
Вот же сука! Я и без нее боюсь за Стаську на каждом шагу, а она… Ну прогуляла девчонка урок, подумаешь, большое дело… Я и сама в юности прогуливала почем зря и ничего, выросла… Сейчас, конечно, совсем другие времена. Я-то, прогуливая, ходила в кино за двадцать копеек, а куда Стаська таскается? И с кем? Надо будет с ней поговорить. Хотя она меня совсем не боится. А вот Геру все же побаивается. Во всяком случае, прислушивается к его мнению. Гера – это мой брат, известный ученый и писатель-фантаст одновременно. Однажды я застала ее крутящейся перед зеркалом в купальнике с трусиками-стрингами, присланном Ариадной. Я знала, что она собирается на день рождения к однокласснику, который будут отмечать в бассейне. И ужаснулась:
– Стаська, ты с ума сошла. Это же просто безобразие!
– Ничего подобного! Очень даже клевый купальник.
– Где ты видишь купальник? Невооруженным глазом его не разглядишь.
– Лёка, ты устарела!
– Естественно, я ведь твоя бабка. Но глаза и мозги у меня пока еще на месте.
– Именно что на месте, вперед не двигаются.
– Не хами!
– Я не хамлю, просто констатирую факт.
– Сейчас придет Герман, спроси его.
– На фиг! Я все равно пойду так!
– Прямо по улице так пойдешь?
– Я что, похожа на придурочную?
– Как две капли воды! – отрезала я и пошла открывать дверь. – Гера, я прошу, посмотри на нее! – патетически воскликнула я.
– Я, по-твоему, голых девиц не видел? Видел, кстати, и получше.
– Что? – ахнула Стаська. Они с Герой дружат, и она была уверена, что он ее не сдаст.
– Что слышишь! Прикройся, особенно зад, он у тебя слишком тощий, чтобы всем демонстрировать.
Ну она за словом в карман не полезла:
– Ясный перец, такое старье ничего не понимает. Это самый писк и прикол.
– Видишь ли, детка, писк и прикол тоже должны быть к лицу, а в данном случае к жопе. Твоей жопке это не идет. Вероятно, эти трусики призваны возбуждать мужчин, но… У меня лично… они вызывают, я бы сказал, самые неприятные ощущения, несколько даже вонючие…
– Почему? – опешила она.
– Когда я вижу, как глубоко в задницу врезается эта веревочка, я невольно представляю себе, что когда девица их снимет…
– Хочешь сказать?…
– Вот именно.
И что бы вы думали? С тех пор она и сама таких трусов не носит и на других видеть не может.
Так что Гера умеет с ней справляться. Я этим не злоупотребляю, у него и своих забот хватает. Он профессор в МГТУ, к тому же пишет фантастические романы, которые пользуются большим успехом, и это не говоря о том, что у него уже пятая жена, которая моложе его лет на двадцать, к тому же, подозреваю, есть еще и любовница.
Утром Стаська сказала хмуро:
– Лёка, я на кладбище не поеду, сегодня у Нельки день рождения…
– И не надо. Мне лучше одной…
Сегодня день рождения не только у Нельки, но и у моего покойного мужа. Четырнадцать лет тому назад он умер в одночасье, от инфаркта. Умер на работе. Мы успели отпраздновать серебряную свадьбу… Лёня, Лёнечка, с его смертью для меня кончилась одна жизнь и началась совсем другая, без любви. Так тоже можно жить, особенно когда есть о ком заботиться. Мы с ним любили друг друга и гордились друг другом. Он был крупный инженер-ракетчик, засекреченный до идиотизма, как водилось в те годы. Интересный, эффектный мужчина, веселый, добрый. Подолгу пропадал на полигонах, по несколько месяцев торчал в Капустином Яру на испытаниях и конечно же изменял мне. А как могло быть иначе? В закрытых военных городках полно одиноких неудовлетворенных женщин – вдов, брошенок, разведенок, которым некуда оттуда податься…
Но он умел ограждать меня от этого. Я никогда не находила следов помады, чужих вещей, я просто знала, и все. Знала. Потому что любила. Я не устраивала сцен ревности – зачем? Такова жизнь. Но я страдала, еще как страдала… Однако утешалась тем, что физическая измена – это ерунда… И сама иногда ему изменяла, так, для восстановления справедливости. Ни разу за все годы я не замечала и не чувствовала, что он влюблен в кого-то, и всегда чувствовала и знала, что любит он меня. Натэлла уверяла, что по поведению мужчины в постели можно определить, изменял он тебе или нет. Но я никогда ничего такого не замечала, он всегда был весьма изобретателен в постели. Он был старше меня на пятнадцать лет, но с годами в моем отношении к нему появилось кроме всего прочего еще и что-то материнское – чем бы дитя ни тешилось… А в последние годы я и вовсе успокоилась – ему стало не до баб. Перестройка, конверсия, да и возраст. Помню, мы однажды здорово поссорились. Когда было принято решение о выводе наших войск из Афганистана, он расстроился. Я пришла в негодование. А он кричал:
