Ольга Толмачева - Отпуск
— А ведь он, наверное, до сих пор ревнует! Смешную старушку! — заметила Аля, когда они поднимались на лифте.
Супруги жили, играли, излучали любовь. В зыбком изменчивом мире их протяжённое чувство было спасением. Дарило надежду, что не все так безысходно в жизни. Есть вещи посильнее времени! Хотелось снять перед ними шляпу.
— И мы с тобой через сто лет будем такими же смешными! — Андрей накрыл Алю рукой, и она утонула под мышкой. Тусклый свет лифта осветил её увлажняющиеся глаза. — А ты скажешь мне: «Не буду с тобой танцевать, у тебя туфли немодные».
Аля всхлипнула и прижалась крепче.
— Ну что ты, малыш, мы ещё всем покажем!!! Мы повоюем! — Одной рукой Андрей поднял невесомую жену, отодвинув служащего, очень рассчитывавшего на чаевые, другой схватил чемодан и лихо полетел по коридору отеля к себе в бунгало, огибая расставленные тележки с гостиничным барахлом.
Андрей вошёл в воду.
Океан за ночь остыл. Прохладная волна окатила его могучий торс. Он поплыл, не щадя сил. Энергично взмахивал руками, высоко выныривал, глубоко погружался в воду. Плыл нетехнично, неспортивно, словно хотел подавить крик. Уйдя далеко от берега, долго лежал, раскинув по сторонам руки, пристально глядя в ослепительно синее небо.
Спустя полчаса он уже шёл обратно, печальный и истощённый. Знал, что нужно собраться. Излучать оптимизм и уверенность.
Если раскиснет — катастрофа…
Осторожно повернул ручку на двери.
Аля сидела на балконе, увитом цветами. На голове туго — косынка. Увидев мужа, радостно потянулась навстречу. Глаза сухие, ввалились в глазницы.
— Температуру мерила? — спросил Андрей.
— Да, как всегда, — ответила Аля.
Андрей вздохнул. Увидел на коленях томик стихов. Обнял жену, и она почувствовала на щеке прохладу океана.
— День занимается. Ты сегодня будешь купаться. Обязательно! Собирайся, пока не жарко.
— Думаешь, можно?
— Не думаю — знаю. Как спала?
— Обычно. Андрюш, ты послушай, как сказал Бродский. — Аля раскрыла томик: — «Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост»*. — Она взволнованно встала. — «Да будет во мгле для тебя гореть звёздная мишура…» — Голос не слушался. — «Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути».
По щеке жены скользнула слеза. Отвернувшись, Аля уткнулась в веточку экзотического растения:
— Это все будет у тебя… Потом…
От слова «потом» его обожгло. Он судорожно схватил ртом воздух и тихо, боясь проявить себя, выдохнул в сторону.
— Не со мной… — припухшими глазами она осторожно взглянула.
Андрей нахмурился. Протянул руку в намерении отобрать книжку.
— И ещё вот это, Андрюшенька. Послушай, пожалуйста! — Аля торопливо пресекла его жест.
— «И значит, не будет толка от веры в себя да в Бога и значит, остались только иллюзия и дорога. И быть над землёй закатам, и быть над землёй рассветам. Удобрить её солдатам. Одобрить её поэтам…»* — Последние слова она прошептала без звука, одними губами.
Андрей выхватил и отбросил в сторону книжку. Притянул жену:
— Ты не должна это читать. Что–нибудь другое — не это!
— Не могу не читать! Эти слова откуда–то… с того света… Про меня — солдата… Бродский предупреждает… все знает. Нет сил оторваться…
— Женщина! Я запрещаю тебе это читать. — Андрей шутливо сдвинул брови. — Мы почитаем это в Москве, когда болезнь отступит. А сейчас нужно жизнеутверждающее. Например, Пастернак. Его стихи — стакан отжатого сока. Полезны, целебны, как «воздух садовый, как соды настой, Шипучкой играет от горечи тополя».** — Вслушайся, почувствуй разницу!
Аля попыталась улыбнуться, стирая со щёк слезы.
— А теперь на пляж, — распорядился Андрей. — А завтрак закажем сюда. Никого не хочу видеть, только ты и я.
— А Пастернак?
— Пастернак? Думаю, его смогу вынести.
— Во время приёма таблеток?
— Вместо! На часик. Но не больше. Иначе… — Андрей сделал страшные глаза. — Зарэ–эжу!
Аля засмеялась, всплеснув ладошками. Смех — колокольчиком. Андрей уже забыл этот весёлый перелив.
— Андрюшка, но солнце? Врач сказал…
— Солнце, когда в меру, полезно. «Нам без солнышка обидно — В поле зёрнышка не видно»*. Доверься мне!
Он привёз Алю сюда на страх и риск, когда отступила надежда. Когда врач сказал, по–прежнему не глядя в лицо:
— Мужайтесь! Мы сделали все, что могли… — И Андрей почувствовал, как сдавило горло.
— Сколько осталось, доктор?
— Это не у меня спрашивайте — в храме.
— Но, доктор… Неужели совсем ничего… — Стены поплыли. Андрей схватился за дверной косяк.
— Пожалейте жену, она устала. Пусть уйдёт… счастливая…
И тогда он решился! Давно знал, как Аля мечтала побывать на океане, спрашивала, правда ли волны там гигантские — несколько метров высотой, протяжённые, длинные? А вода вязкая, изумрудная? Правда?
Всегда находились дела более важные, неотложные, срочные траты. В последнее время из–за болезни об этом уже и не думали — и так не хватало денег. И сын подрастал. Теперь же, услышав Алин смех, Андрей воспрял духом.
О! Как нелегко было решиться на эту поездку! Сначала восстали родственники. «Ты думаешь? Ты просто сошёл с ума!», — говорили. Да и врач был не очень доволен затеей. Из снежной Москвы — на солнце? В тропики? В таком состоянии?
Он собирался в дорогу, яростно отметая все возражения.
Да, это безумие! Согласен, может наступить ухудшение. И тратить последнее, что осталось, бессмысленно. Ведь могут понадобиться лекарства, дополнительные процедуры. Да, да. Да!!! Тысячу раз — да! Но разве Андрей сможет потом… (Потом? — Он с силой зажмурил глаза)… потом простить, что разум, как всегда, оказался твёрже сердца? И этот остров — разве приедет он сюда без Али? И горькой виной станет отчаянье, что не покачал жену на гигантских волнах, бережно поддерживая хрупкое тело…
Андрей все понимал — не дурак же, в конце–концов, что, возможно, ещё не добравшись до места, он сразу же пожалеет о своей затее, и что риск огромный, и это путешествие уж точно не придаст здоровья, а может, даже наоборот — что тогда?
Но ведь был шанс, маленький, микроскопический… нет, не вылечить — Андрей давно стал реалистом — сделать жену счастливой. В последние земные дни…
Они укрылись от посторонних глаз на небольшом, но собственном пляже. Здесь можно было целый день ходить по берегу и плавать нагишом, не стесняясь синюшно–бледного цвета кожи — все равно никто не увидит. Персонал тактичен, отдыхающих в этом сезоне немного.
Он лежал под навесом и наблюдал, как Аля плещется в океане, готовый, как обычно, бежать на подмогу.
— Андрюшка! Я похожа на рыбку?
Лежа животом на песке, жена выгнула спину, пыталась вытянуть и руки, как её с силой накрыло волной. Пена–шипучка на секунду превратила в снеговика. От удара водой у Али закружилась голова. Жена с трудом поднялась. Пригибаясь, с усилием отпрыгнула, боясь, что следующая волна захлестнёт и собьёт с ног. С трудом побрела к берегу, утопая в песке. Худые плечи, тонкие руки. Вдавленный живот. Грудки — куриные!
Стойкий оловянный солдатик!
А когда–то она танцевала! Зажигательно, искромётно. Оставляя подле себя шлейф запахов, головокружительный треск юбок, бешеный стук каблуков. Возбуждала, звала, сулила испепелить!
Её маленькие ловкие ножки выделывали умопомрачительные па, извивающийся корпус захлёбывался в бешеном ритме — только успевай следить, не зевай. Руки, спина, голова — он однажды увидел Алю танцующей — не отвести глаз…
— Да, ты похожа на русалку… — Андрей протянул руку навстречу — Иди, малыш!
— Русалки красивые: хвостатые, волосатые, — Аля закашлялась. Подняла к лицу ладони, стирая со щёк прилипший песок. И он увидел вены, покалеченные капельницами, зажмурился.
Жена бесшумно опустилась к нему на ложе.
«А ведь она так слаба, что и воздух вокруг не колышется, когда идёт, — подумал Андрей и нервно выдохнул. — Боже! Правильно ли я сделал?»
Аля легла рядом. Андрей почувствовал на плече мокрый ёжик. От густых пшеничных кос, в которые он так любил прятаться лицом, вдыхая аромат, не осталось следа. Как моль, изъела химеотерапия.
Они долго оставались на узкой лежанке под навесом из тростника, переплетясь ногами. В дырявые отверстия крыши просвечивался клок неба. Когда затёк бок, Аля взобралась сверху, заполнив впадины на теле — Андрей и сейчас не почувствовал веса.
— Андрюшенька! Сколько мне осталось? Врач что–нибудь говорил? — Жена пальцем провела ему по лбу, нарисовала брови.
— О чем ты, малыш? Кто может знать? А мне сколько?
— Но почему… Андрюш, почему так… рано? — Аля впилась взглядом, требуя разъяснений. Казалось, вынимает душу. — Я ведь и не жила ещё, — сказала тихо, и положила голову ему на грудь.
