Андрей Бычков - Люди на земле
– Я здесь, – тихо сказал Ариэль.
– Однажды, – сказала она, – я попала не туда. Я рассказывала про Ариэля…
– Это я Ариэль, – сказал Ариэль.
– Вы Ариэль?
Queen. Он положил трубку рядом и поставил Queen. Фреди Меркюри пел про СПИД счастья.
– Вы слышите? – спросил Ариэль.
– Да, – сказала она.
– Вы мне не нужны, – улыбнулся ласково Ариэль.
– Я позвоню еще.
– Нет.
На клавиши разъединений он положил телефонную трубку. Счастье сияющее и слезы его, он не хотел переводных картинок. «Счастлив один». Был Queen. Мэй пел, и пел Фреди Меркюри. И Ариэль – он вдруг вспомнил – «Когда-то…» У каждого – «когда-то». Как попона яркая после лошади. Как пыль… И снова рты озабоченых, начинающих рвать: «Вчера й-а купила». «Вчера й-а купил». «У меня й-эсть». В никчемности не защищался, ведь были еще предметы – велосипеды и мотоциклы, они не менялись.
Но звук мантры был чист и, очищая от овеществлений… Ариэль – Queen, и счастье было как когда-то, и -...
– Я могу… могу один. Queen…
Он плакал и – из пепла, с Фреди Меркюри, попирая СПИД счастья, казнясь и наслаждаясь: «Без тебя…» Было странно, что невидим огонь, что не тело, что пламя невидимых сводит с ума, что еще чуть-чуть – и безумие наслаждений, изливаясь в твердость овеществленного… Он нажал, он нажал. «ВЫКЛ» вещи – встала покорно кассета, встала тишина. Он посмотрел в окно. Параллелепипеды домов, словно его овеществления; фонари – высокие и сутулые с искусственными ягодами ламп; коробочки блестящие машин… Словно все это выдумал он, выдумал из себя самого и оставил. «Как же так? Ведь если спуститься, если выйти на улицу, то улица будет – меня… Если навстречу поедет машина, тело мое отстранится и пропустит, а сейчас у окна я стою недвижим, а если там и женщина с коляской или мальчик с ведерком песка, то тело мое опять отстранится, и в кассе отстранится, и если бандит, а здесь, здесь…»
Телефон.
Он вздрогнул: «Это та женщина…»
Телефон был как машина, как фонарь, как женщина с коляской, как бандит. И надо было пропустить, посторониться, взяв трубку рукой. «Я не возьму… Я один… Есть имя – Ариэль, и мне ничего больше не надо…» Но телефон звонил, и звонил, и звонил, и звонил, и звонил, и звонил… Ему стало страшно, что он уже сошел с ума, ведь он не отрывал взгляда от аппарата и аппарат не двигался, и, если бы не было слуха и нельзя было бы слышать, то никак нельзя было бы догадаться, что есть звук. Зуммер аппарата настойчиво продолжал вызывать. «Он звонит как когда-то… Быть как коробки… Как земля…» Ариэль не выдержал, не удержался, взял рукой вниз.
– Алло, – сказал человек с лицом козы. – Я уже думал, что ты умер.
– Почти, – тихо сказал Ариэль.
– Матрац, – засмеялся человек с лицом козы. – Ты не забыл, что нужно принести матрац и одеяло? В среду начнем полеты.
В среду в спортзале Организация стала учить. Два способа дышать: сначала быстро-быстро, убыстряя и убыстряя, недолго, а потом медленно-медленно и осторожно, длительно. Канадцы готовили ариэлей к освобождению. Ариэли сидели на матрацах рядами и волновались, они трогали пальцами матрацы, как бы не было больно падать. Ариэли смотрели вверх на крюки, за которые цепляли кольца и гимнастический канат. Было открыто окно наверху, под самым почти потолком. Были зарешечены другие изнутри от мяча играющих (баскетбол). Ариэли знали многое уже, знали звук и пользование им, знали, как в пустоте начинать подкрашивать. Знали ключ. Ключ был слово «доброта», и, наверное, потому Учение не возражало, овеществляясь в этой Организации. Кричали предводители: «Сядьте ровно!» И раздавали анкеты по проверке опыта ощущений. У канадцев были специальные бланки, нарядные, с печатями. «О-го-го, потолок», – волновались ариэли. «Сядьте ровно, вам говорят! Вы что, не слышите?» «Вы наводите стресс!» «Из-за вас нервничают другие и не полетят, а вы полетите как эгоист!» Так говорили, насилуя, предводители. Ариэль не насиловал. Он не знал, что зорко следила за ним Организация, удивляясь, почему он не насилует, ведь можно же.
Сели ровно, стали дышать. Стали легкие. Тогда Организация продолжала обучать. Через тела, уже наполненные, учить продолжала, как выгибаться, как в «замок», три позы змеи… Человек с лицом козы хотел первым, как Гагарин. Он следил за Ариэлем, чтобы всегда немножко опережать, первым начинал дышать, первым из «змеи» поднимался в «березку». Ариэль замечал, конечно. Но для него полет сам был не как полет, а чтобы жизнь начала получаться сама, не навязывая, а раскрываясь, а полет лишь как начало. Но уже как за предгорьями первые горные хребты, а за теми – открывающиеся ледяные пики – так просыпались другие сознания. Неясное «без тебя…» было среди них, страшное и великое в своем одиночестве. Великий отказ открывался, плакал Ариэль, сидя на матраце в спортзале, и не видел его слез человек с лицом козы, рядом сидящий в позе козы, потому что лицо Ариэля улыбалось как часть тела, готовящегося.
– Теперь тишина, – сказала Организация. – Кончили асаны.
Крик было имя канадца, Крик Колл.
– Двадцать минут медитации, – сказал Крик Колл (Организация). – По колокольчику – к сутрам, пятнадцать сутр. На очищение тела по пять раз. Колокольчик – и начинаете сутру полета. Снова колокольчик, и – под одеяло, сорок минут отдыхать, спать. Потом обед, а после обеда по видео – лекция Великого на балконе, вон там, – он показал на балкон. – Вечером – снова работа с сутрой полета.
– А как быть, если ты полетишь? – спросил кто-то.
– Сразу не бывает, – сказал Крик.
– Ну а если?
– Нет.
– А у женщин, – сказал этот кто-то, – одна сразу полетела в прошлой группе. Она даже вскрикнула от внезапности, и был эксцесс в тишине.
– Нельзя подглядывать за женщинами, – сказал Крик. – Мы учим вас раздельно, потому что пол… Это пол, вы же через пол…
– Я не подглядывал, – смутился тот.
– В юности, видно, – шепнул Ариэлю Коза, – иногда забегал в туалет, будто бы перепутав мужской и женский от нетерпения, и выбегал.
– Я не подглядывал, – повторил мучина. – Мне рассказали. Еще рассказывали – у них там был шабаш, когда они под конец все полетели. У нас что, тоже будет шабаш?
– Вы слишком много знаете, – обрезал Крик. – Кто предводитель?
– Я, – сказал Ариэль.
– Почему просачивается информация?
– Я не знаю, – сказал Ариэль.
Крик помолчал.
– Он должен помыть пол в мужском туалете.
– За что? – обиделся тот.
– Вы давали подписку, помните? – Крик обращался уже ко всем. – Никто не должен знать, как летают.
– Что, нельзя даже говорить другим людям, что умеешь летать? – спросил другой, тоже смелый, в тишине оставшейся круговой поруки, но остальные уже напряглись, стали раздражаться:
– Кончай выступать.
– Юннаты любознательные.
– Никогда, – сказал Крик Колл. – Никогда, запомните, братья. А теперь – тишина.
Они стали спускаться, вычищая мантрами завалы сознаний, освобождая ходы. Мысли еще жужжали (мысли были слышны изнутри, в сознаниях, не в спортзале). В спортзале была тишина, только похаживал Крик, внимательно вглядываясь в лица и еще иногда зевая на баскетбольные кольца и на гимнастический канат.
Отпускал мантрой тело Ариэль. Спускался. Мысли пытались: «Й-а тебе говорю! Й-а!» «Нет, ты присядешь передо мной! Прогнешься!» «А-а, он молчит, потому что нас презирает!»
Организации разных нарастали.
Чистила мантра:
«Аум, Аум…»
«Аум», – повторял Ариэль.
«Нет, положи! Положи!»
«Аум».
Снова вспыхнула ярким Организация. Лица куриные их, что с курами, нет кур, не защищаться от кур, быть благородным, куры проникали в поры лица, куры давали вещи, приговаривая: «На! На! Это мое! На мое! У тебя будет твое мое! Ну же, нагнись…»
«Аум», – дробил и выбрасывал Ариэль.
«Аум…»
Куры наплывали, наплывали огромные… И туманы кур развеивались.
«Аум…»
«Куд-куда, куд-куда… тах-тах-тах… За что ты нас развеиваешь? Мы же тебе давали!»
«Аум».
«Аум».
Тело терялось, и мысли терялись. Поднималась великая пустота. Ариэль раскачивался. Куры черные вылетали, хлопая крыльями, в форточку. Крик Колл следил в зале тишину.
Он посмотрел на циферблат и позвонил в колокольчик.
Силой слона стали наполняться через неясное, стали огромности переживать, переваливаться через рампы, через границы… Ариэль боялся задавить и человека с лицом козы, и Крика Колла, канадца. Коза не боялся. Слоны наполняли спортзал.
Потом, перейдя к сутре «Бронх», сдувались до маленьких, незаметных. Боялся Коза, как бы не потеряться. А Ариэль удивлялся священной малости своей и успокаивался в малом.
Потом – «Солнце», «Луна»… Стали переживать экстазы, огибая, чтобы не врезаться, обгоняя, чтобы чтобы не запутаться.
Путешествовали в телах, забавляясь пинг-понгами эритроцитов, скользили по венам и обмягчали их против атеросклерозов. Организмы, организмы улучшались.
Попробовали расширять сознания. Сознания расширялись, угадывая далеко и легко.
