Андрей Бычков - Феникс

Андрей Бычков

Феникс

Вот теперь я им докажу, сказал он себе…

И ты – Король. Просто ты родился не в свое время. Как же быть? Но короли не доказывают, что они короли. Они знают об этом. И некоторые из них даже иногда переодеваются, чтоб побыть как конюх, как повар. И это все вранье, что они потом признаются на конюшне или в кухне, сказки это, будто бы они скидывают тряпье и обнажают сияющие камзолы. Нет, они не признаются, никто из лакеев, среди которых они жили, никогда так об том и не узнает. Вот в чем весь трюк. И я тебя научу, я тебя научу, как быть. Я же не Бычков Андрей, как там перед заглавием поставлено. Я в этого Бычкова Андрея просто… да, потому что ему надо о чем-то писать, чтобы деньги на житье зарабатывать. ВЕРЬ МНЕ, не ему. Не сон, не сон…

Замри, о Король. Не трать силы. Они навязывают тебе не тебя, а сами вопят о цельности. Хитрая штучка. Это чтобы вычесть из тебя Короля, твоим же сопротивлением вычесть. А ты и будь не собой среди них. Разорвись. Не как бумага, а как вода. Лги им, ложь не погубит тебя. ТЫ ЖЕ КОРОЛЬ. Будь я проклят, если это не так, будь проклят и этот Бычков. Я научу тебя, я научу… Замри, о Король, в отсветах тьмы проносит несметность богатств своих Время, листья бронзовых птиц, жаркие губы влагалищ, в каретах карлики в черных плащах, вереницы ослов голубой кожи, белые слоны, мякоть персиков в жирной грязи, бриллианты, гордые факелы воинов, лица принцесс под вуалями, блестящий пот мавров, их бег, парча балдахинов, тяжелые золоченые кисти, не сон, не сон, вся тайна в том, что не сон…

Но только одного не делай. Король, заклинаю тебя, о Король, оставаясь один, не делай этого, не смотри так на фарфоровую вазу с узким горлом, с вензелем не то креста, не то звезды, не бери ее с собою в постель… Заклинаю тебя, о Король.

– Бычков, почему вы опять не были с нами там?!

– Да идите вы на хуй.

Я научу тебя, Король, я научу. Пот мавров. Куда они идут? Я знаю. Пот мавров. И на что смотрят принцессы. Успеть. Десятники погоняют бичами. Свист. Невидимые бичи. Ночь. Горящая смола срывается с факелов, разбивается о камни. Падающие огненные шмели. Словно они прожигают ночь. Слоны. Белеет дорога. Дых горячий и шумный. Резкий неприятный запах, который несут с собой эти животные в складках кожи. Крик. Вечная кожа. Слоны. Даже ночь состоит из подробностей. Дорога. Говорят, есть растения, которые распускаются ночью. Вместо тебя погибнет другой. А ты должен достичь своей цели. Король. Отпуская коня, ты решил идти среди воинов. Они знают, что ты – Король. Им так легче идти. Черные полупрозрачные вуали. Яркие факелы. Взгляды принцесс. Никто не спит.

– Андрей Георгиевич, вот тут этот Бычков не умеет с начальником разговаривать! Не хочет быть, как все. Объясните ему, пока по-хорошему.

– Что ты из себя мнишь, гаденыш?! Ты как с начальником разговариваешь, падла!

– Да пошел ты в пизду.

Быт комнаты? Но ты не в комнате. Король. И потому – не сон. В комнатах закрывают двери, закрывают глаза. Комнаты – для спанья. Бывают комнаты с иллюзиями. Бывают комнаты со служебным эдиповым полем. Да пошли они к черту. Король. Не ты. Ты был у бабушки в больнице. «Я не был с вами там, потому что был у бабушки в больнице». Ночь, Король, ночь. Ты видишь, как ярко светит солнце? Потому что ночь. Тротуар дороги к метро. Вход. Ты не слышишь, как каркают старики в красных и черных фуражках, вцепляясь в рычаги управления эскалаторами, как бы громко ни кричали они в мегафоны: «Стойте справа! Проходите слева!» Ты не слышишь. Ночь, Король. Они думают, это их страна. Но это не их страна. Замри, о Король. Это твоя страна. И эскалатор – сам по себе эскалатор. Хочешь – твой. Вниз – вверх.

– Значит, вы, Андрей Станиславович, говорите «нет»?

– Нет.

– В последний раз спрашиваю. Подумайте, жизнь дороже. Детишки, семья. Молодая красивая жена собирает вечером на стол. Еда вкусная, свежая – укропчик, петрушечка. Младшенькая карабкается к вам на колени… Подумайте. Кто не с нами, тот против нас.

– Да пошли вы все на хуй.

– Все! Терпеть не намерен. Андрей Георгиевич, делайте. Срежете потом (или сразу, как хотите) лицо, чтобы затруднить опознание тела, если случайно все же найдут.

– Гнусный палач.

– Гаденыш, сначала я вырежу тебе на лбу свой знак. Ну-ка! Может, все же попросишь кончить тебя сразу? А-а? Ну-ка, на коленках?

– Да пошел ты на хуй.

Он умер. Значит, Король – ты. Остановитесь, воины… Приглушенное звяканье лат. Потрескивание горящей смолы. Неподвижные лица принцесс. Крик слона. Глухой удар шестом. Замолчал, складывая уши. Факелы. Капает желтая фосфоресцирующая слюна. Дых. Ночь. Теперь можно начать. Теперь ты мне веришь.

Раковина станции метро «Сокол». Этот балкон, ведущий на выход. Эти поезда под тобой. Бесплотные тени с газетами в безразличных вагонах. Царство Аида. «Я люблю одну девушку». Крыша поезда выбегает коричневой лентой. Но если доказывать, то себе самому. «Я был у бабушки в больнице». Ха-ха! В царстве Аида, среди бесплотных теней ты станешь снова самим собой. Ты сделаешь это для Короля. Только себе самому Король доказывает, что он – Король. Магда? «Моя девочка… моя принцесса… моя королева». Ты сделаешь это и ради нее, потому что она – солнце. Вот жерло туннеля. Гаснет красный. Медленно загорается зеленый. Магда, Магда. Она показывала тогда свои фотокарточки. Она смеялась. В деревянной кроватке голая пухленькая малышка ощупывает себе голову, а потом, изгибаясь, морща тельцем пеленки, смотрит назад, пытаясь увидеть то, что только что трогала. Магда, Магда, она издевалась тогда над тобой, соблазняла. Ее монгольские кошачьи глаза. «Vous savez lire les livres?»[1] Но ты не знаешь этого языка, черт бы его драл! Она читала тогда Пруста по-французски. (Они посылали нас в ночь на гниющую овощную базу.) Она читала, уютно устроившись меж пыльных мешков. Она смеялась: «Маркиз де Сен-Лу-ан-Бре у контейнера с разлагающейся свеклой, барон де Шарлю под ящиком с тухлыми огурцами! Ах, мое платье из барежа, оно испачкалось в морковной грязи». Магда, Магда. Ты двигал контейнеры в чугунных рамах. Ты таскал занозистые ящики, прижимая к шее, передавал неудобно и осторожно, как бы не выскользнули, не упали, дробя фаланги других незнакомых пальцев в темноте. Тот взгляд начальника, мерзкого желтенького старичка, шепелявого жука-наездника. Он смотрел на Магду. Его брюки. Его шебуршащий в кармане маленький кулачок. Его подрагивающая щека. Ты встал. И этот толчок в спину: «Иди». Магда, Магда. «Моя девочка… моя принцесса… моя королева…» Ее звонкий и чистый, певучий и ясный, словно над полем, голос: «О, мой государь, вы встали только за тем, чтобы передать мне вон тот железный кубок, единственный в моей коллекции драгоценностей, не правда ли? Вы встали только за этим, мой добрый государь». Тогда. А сейчас? Станция метро «Сокол». «Но я действительно Король, Магда!» И сейчас ты сделаешь это и ради нее. Не сон. Чернота туннеля. Зеленый. Солнце зеленого. Ночь. Уже слышен неясный гул поезда. Вот ветер. Всегда перед поездом ветер. Рельсы немного размазаны, видишь сверху. Кажется, что дрожат. Сияние? Царство Аида. Поезд. В других поездах – другие тени, а в этом – эти. Развратный Нерон, властолюбивый Калигула, гордый Петр, модный Людовик, смелый Карл, гениальный Наполеон, хитрый Ленин… «Магда, Магда, моя девочка, моя королева, живущая в многомерном пространстве вымысла, в комнате с иллюзиями вместо подчас необходимых вещей, я никогда не был у тебя в комнате, но я, конечно, догадываюсь, Магда, Магда, этот бессмысленный подвиг я посвящаю тебе. Во имя реальности, и это не сон. И если останусь жив, Магда…»

Было часов около двенадцати ночи. Поезд в сторону «Аэропорта». Он вырвался из туннеля, прошел под балконом, издал жужжащий звук торможения, остановился, постоял, всасывая редких людей, и тронулся снова. Тогда ты прыгнул. На крышу. Какая-то черная женщина закричала. Вцепившись руками в воздухозаборники и распластавшись, умчался в туннель. В туннеле лязгнули стрелки и яркие лампы осветили тебя мертвым светом. Потом темнота, только слабые отсветы снизу из окон вагона, с неясными тенями прислонившихся к дверям пассажиров. Потолок несся совсем низко (какие-то белые и черные провода), иногда почти касаясь твоей оттопыренной и полусорванной встречным ветром незастегнутой (дурак!) куртки. Глубже, там, между станциями, потолок стал вдруг пикировать на тебя. Ты хотел кричать: "Почему неровно так сделали!" Боялся поднять голову. Вагон дико качало. Ты нащупал ногой забрало воздухозаборника с другой стороны и до боли врезался в него подъемом стопы. Уже на «Аэропорте», когда поезд затормозил и ты отпустил руки чуть раньше, чтобы успеть спрыгнуть и удрать, чуть не скользнул по слежавшейся пыли вперед. Да, крыша поезда оказалась скользкой и грязной.