Коитиро Уно - Бог китов
Поднялся ветер. Холод пробирал до костей. Солнце, наполовину погрузившееся в море, отливало красным блеском. Жители поселка еще не вполне пришли в себя после недавнего исступления и теперь замерли, словно чего-то ожидая. Вдруг небрежным тоном заговорил невысокий, крепко сложенный ^мужчина, приехавший дней десять назад из Кисю. Оттопырив губы, что придавало насмешливое выражение его лицу, он спросил хозяина:
– Верно ли я вас понял? Вы говорили ведь не только о жителях поселка? Если чужой прикончит кита, хозяин исполнит свои обещания?
– Я не бросаю слов на ветер, – вспыхнул старик, Откинув седую голову, он почти закричал: – Пусть это будет самый дрянной человечишко, которого я и на порог бы не пустил, но, если он одолеет Бога Китов, я отдам ему дочь и усадьбу.
– В таком случае, – продолжал человек из Кисю все тем же насмешливым голосом, – он может сделать с ними что захочет?
– К чему глупые вопросы? Самурай не изменяет слову. Пусть наследственную усадьбу он проиграет в карты, а дочь продаст в проститутки! Тот, кто победит Бога Китов, может делать с ними что захочет. Ты понял? Или тебе хочется отведать моего гарпуна?
…Так началась открытая вражда между человеком из Кисю и младшим братом погибшего, которому принадлежало законное право на месть. Приезжий все свободное время проводил в кабаке. О нем рассказывали всякие истории – что он изнасиловал жену какого-то матроса, что в Тайдзиура убил гарпуном человека и сбежал. Но никто так метко не кидал гарпун, как он, а в Вадаура гарпунеров ценили за их мастерство и человеческие слабости им прощались.
Ну а Сяки, у которого Бог Китов погубил деда, отца и старшего брата, за три года изучил это искусство и стал настоящим гарпунером. Хотя в меткости он и уступал человеку из Кисю (его так и прозвали Кисю), зато по выносливости и по силе броска никто в Вадаура не мог с ним сравниться.
На этом хозяин закончил свой рассказ. До ужина еще оставалось время, и, сунув ноги в гэта, мы спустились на берег моря. На месте сараев, где прежде обрабатывали китовые туши, теперь построили детский сад. Когда взрослые уходят в море, сюда приводят ребятишек.
Песчаный берег лишь кое-где порос соснами. Белый мыс далеко вдается в море. На конце мыса стоит маяк. Стекла маяка ослепительно горят, отражая угасающее солнце.
Любуясь красотой зеленого моря, я обдумывал только что услышанную историю, и у меня слагался рассказ о том, как один на один встретятся кит-великан и молодой смелый гарпунер, о его страшных муках и о том, как перед смертью он вообразит себя китом. Я еще не знал, какие возникнут у меня слова, но рассказ уже созрел в душе. Образ юноши Сяки преследовал меня так отчетливо, как будто я сейчас видел его перед собой. Рядом с Сяки возник мужчина средних лет, с дерзким, загорелым лицом, с оттопыренными губами. Это, конечно, Кисю. Перед моими глазами ожили хозяин артели и все остальные. В лучах вечернего солнца, через пятьдесят лет, они туманными призраками вновь возвращались на берег моря. Садик, где рыбаки оставляли своих детей, опять превратился в сараи. Воображение дорисовало подробности, которых не было в легенде. И вот уже, взбивая золотистую пену, ко мне по волнам подплывает исполинский призрак Бога Китов!
Над морем стоит белесый утренний туман. Он ползет по коричневой полосе берега, которая дальше переходит в темно-зеленую полосу соснового леса. На песке лежат перевернутые вверх дном лодки. За изгородью тянется ряд длинных сараев, над которыми поднимается густой дым. Рыбаки накручивают сеть на огромную лебедку. В воде мокнет что-то черно-красное, похожее на гигантское веретено. Между сосновым лесом и крутым обрывистым склоном горы протянулась неширокая равнина, где и разместились шестьдесят деревенских домиков. Тишина, никаких признаков жизни. Все с рассвета ушли разделывать китовую тушу. Те же, кто вчера наработался в море, еще не оправились после усталости и отсыпаются в своих бедных лачугах под пологом густого тумана.
У подножия горы стоит старый дом с пристройкой и узкой верандой. В доме всего две комнаты под низкой соломенной кровлей, которая почти касается головы. Здесь живет молодой гарпунер Сяки.
В тусклом свете, проникающем сквозь щели ставен, под тонким футоном корчится тело крепкого, худощавого юноши. Он стонет, он пытается прогнать усталость, которая притаилась, кажется, в каждой мышце. Вчера, сражаясь с китом, он отдал все силы, и вот приближается полдень, а силы не возвращаются.
С тех пор как Сяки, вслед за отцом и старшим братом стал гарпунером, он ежегодно получал от артели шестьдесят иен и девять коку риса и не бедствовал. Но мать, скончавшаяся от сердечного приступа, любила повторять при жизни слова его отца: «Человек должен работать до тех пор, пока стоит на ногах». Вот и Сяки вчера охотился на кита, а сегодня пойдет разделывать тушу. Сестра ушла на берег еще спозаранку. В доме стоит мертвая тишина. Осенью сестра выходит замуж за школьного учителя Касукэ, и ей хочется купить что-нибудь к свадьбе.
Сяки еще бы полежал, но в комнату влетела курица и принялась, наклоняя голову и чувствуя себя как дома, расхаживать по татами. Он вскочил, чтобы прогнать ее. Раздвинув ставни, взглянул на угрюмое, серое небо и свинцовое, густое море. Ветер донес грохот барабана и пронзительный смех женщин. Ему почудился знакомый голос бедной девушки, подруги детства, и смуглые щеки вспыхнули румянцем. Пошарив за пазухой, Сяки нащупал монету в пять иен, которую отложил из полученных вчерашних денег. Успокоившись, он пошел в соседнюю комнату, где на низеньком столике его ждал завтрак.
Большие низкие сараи обнесены бамбуковой изгородью. Перед изгородью толпились мужчины и женщины из окрестных селений. Они шумели, громко смеялись, спорили о чем-то. Одни уже поставили на головы большие корзины, ожидая раздачи китового мяса, другие приготовили фуросики. Поздоровавшись со сторожем, Сяки вошел во двор. У входа в сарай его обдало горячим паром.
Внутри на всем лежали красноватые отблески. Возле печей суетились раскрасневшиеся от жары молодые женщины. Сильные парни, обливаясь потом, тесаками разделывали тушу на большие куски прямо на полу. Под надзором скупщиков старшие члены артели складывали нарезанное мясо в корзины, взвешивали и выносили во двор.
У длинных столов стояли почти все женщины и старики поселка. Опуская ножи в такт барабанной дроби, они крошили на мелкие куски кожу и мясо. В огромных котлах клокотал жир. Несколько дюжих мужчин подбрасывали дрова и большими ковшами сливали ворвань в бочки. Их вспотевшие тела поблескивали. Ритмичный стук множества ножей по деревянным подставкам сотрясал стены. С ним сливался гул разговоров, смех, громкие голоса женщин, треск полыхающих печей. Воздух был пропитан запахом пота и горелого жира. Найти в этом шумном хаосе нужного человека было невозможно. Сяки так и не смог свыкнуться с этой грубой суматохой тризны. Каждый раз, когда он приходил, ему хотелось бежать прочь. И каждый раз он мысленно молил судьбу, хотя и знал, что его желание неосуществимо: «Пусть оставят, в покое хотя бы Бога Китов! Я не вынесу, если его похороны будут похожи на эти. После того как месть свершится, мне хотелось бы тайком переправить его в северное море. Никто из наших, ни дед, ни отец, ни старший брат, не надругались бы над ним. Неужели, когда я убью его гарпуном, его выволокут на сушу и руки этих людей раскромсают его тело, растопят его жир, наделают безделушек из его костей! Неужели? Все же он бог!»
В калитку, кивнув сторожу, вошла красивая девушка. Все, кто стоял у ограды, проводили взглядом ее высокую, стройную фигуру. Узнав Toe, дочь хозяина, молодой человек сдернул с головы повязку и низко поклонился. Остановившись напротив Сяки, она пристально посмотрела на него большими красивыми глазами. Такая у нее была привычка: пристально смотреть на собеседника. Под взглядом этой девушки, дочери единственного в поселке самурая, молодой человек совсем растерялся, и его охватило неодолимое желание убежать.
– Я бы хотела видеть отца, – сказала она с некоторым высокомерием, – вы не знаете, он здесь?
Сяки пробормотал что-то невнятное и опомнился, лишь когда оказался за изгородью. Девушка, понимая, что все на нее смотрят, грациозной походкой вошла в главное помещение. Эта гордая красивая дочь самурая не зналась со своими сверстницами. Когда однажды девушки пришли к ней за пожертвованиями, она не пригласила их войти в дом. Но жители поселка считали ее поведение естественным и не осуждали Toe.
Сяки, отдышавшись, не спеша шел по бедному поселку. Крыши низко нависали над стенами припавших к земле домиков, и палящее южное солнце, которое ярко освещало поселок даже сквозь облака, внутрь домов не проникало. Там всегда царил полумрак. Обычно хозяйки этих домиков смотрят из сумрака на улицу и в полутьме блестят их глаза, но сегодня поселок пуст. Все работают на разделке туши.
