Макс Гурин - Душа и навыки
Есть подтвержденья и снизу: говорят опытные и деловые мужчины (см. любое издание Словаря Дюжестранных Слов, слово «бизнесмен». (Прим. Сквор.)): «Чтоб наварить, надо вложиться!»
Иначе, самообман. Нам снизу, когда истинно видим, а не представляем, что бы мы видели, когда б смотрели из другой сигареты, не уставая задумываться о том, кто мы теперь, раз мы тут, а не там, откуда смотрим на самом деле, — нам тогда, когда не выпендриваемся, оченно видно, что девочка снизу, держится за то-онюсенькую тесемку, сколь бы на высоте себя не считала (полагая, что она НА шаре, в то время, как когда б не выпендривалась, поняла бы, что ПОД).
Шару польза от нее, в принципе, есть кое-какая. Не может от любой хуйни пользы не быть, как и счастья (см. ДИ-ДЖЕЙ ГРУВ «Счастье есть» (Прим. Сквор.)). Она, девочка, ведь не дух бестелесный; покамест, во всяком случае. Посему тянет к земле пустотелую круглую птицу, а с физикой дружен кто, так тому оченно видно, что вся сила, ибо вес вам не масса, а сила, именно что, приложена слабенькой, в сущности, как и все они, девочкой к самому горлышку дерзновенного того, на кого если сверху смотреть, что нам не дано от Природы, так тот — спираль как бы.
Но шар — мужик. Он вытерпит. Вынесет из любой преисподней, хоть лоб себе расшиби. Кто?
Это мы ведь все об одном только шаре столько уже говорим, а ведь шар — это все: небо, земля, океан и небесные СФЁРЫ.
Впрочем, если вы наблюдательная читательница, то ты уже, наверное, отсекла, когда впервые появился второй. Знаешь когда?
А спонтанно с девицей нахальной! Единовременно, блин. Как только она, девочка, появилась, так сразу НА шаре! Это потом поняли мы, что она в заблужденьи великом. Но появилась то НА! Никак не иначе. А коли НА, так нате и второй шар, второй из всех, в себя же все шары и вмещающий, вместе с первым, и пребывающий ими и иже с ними, шарами, а шар — это все…
Но второй, он же первый, не пустотелый, хоть и одно и то же они. Второй все же твердый; внутри корпускулы у которых решетка прочней (не поможет пилочка в хлебе (см. что-нибудь про пиратов, тюрьмы и приключения (прим. Сквор.))). А тот, что гавчет и летает, будучи уже едва различимой точкой, если мы не обманываем себя и продолжаем видеть реально, — тот корпускулами послабже. Что они у него? Так, воздух…
И так всегда. Если девочка хочет НА, то тут корпускулы, привлекшего её шара, не последнюю роль играют, да только роль то у всех одна. Все — шары. Даже те же самые девочки, каковые столь правы, когда они утверждают, ибо знают они априорно; чтоб на шар, чьи корпускулы — воздух, как следует опереться, надо самой слишком духовной быть, а иначе только висеть в пустоте, уцепясь за тесемочку…
Расстояния тоже имеют значения, потому как если очень свысока смотреть, то шар да, возможно он и спираль, которой не видим, но представить можем заведомо все. А если сигаретами ты не вышел, вследствие чего, хоть и сверху, глядишь, да сам не на высоте, если совесть иметь и по ней сказать, то видишь, что он какой-то не круг нам вовсе, но купол, каким бы мы его, купол, видели, ежели б опять-таки сверху смотрели. Неужели?
Ну, а как?! Определенно, ежели б мы смотрели не сверху, а сбоку, то видели б треугольник пузатый. А ежели б снизу, то воронку, нависшую над нами не тем концом, которым ее, воронку, обычно в бутылку суют, если горлышко слишком узенькое (девочка какая-нибудь слишком долго на тесемке висела — вот и пережала чуток). Мы бы боялись упасть в нее вниз запрокинутой во взгляде своем на нее головой, каковая, кстати сказать, тоже шар, пока мы дети, и не устаем рисовать себе подобных в истинном свете, хоть и несколько схематично.
И как раз вертикаль! Низ — это низ, а верх — это верх. У кого так, падение тому не грозит.
Хорошая моя, ты спишь ли? Тебе, кажется, вставать в восемь тридцать. Поэтому хватит с тебя на сегодня шаров. А представляешь, и в крови у нас тоже какие-то шарики, тельца всякие… Ужас какой-то! Не слушай меня, чепуху я какую-то говорю. Чепуху чепух. Это просто моя манера кусаться…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Коля Лене дарит цветок
Коля. Маленький. Лет десяти. На цыпочках. Подкрадывается к мамке. Смотрит, как спит, полуголая… Та сквозь сон: «Как не стыдно!», и вялая вся. С кухни отец: «Николай Николаич, завтрак готов! В школу опоздаешь!»
Самодовольный, что из сыновнего имени следует наблюдательным, опытным и пытливым. Очень худой. Комплекс, следовательно.
Днем Коля домой спешит во всю прыть. Знает он, чисто там: на ковре ни пылинки, стол накрыт, белая скатерть, фужеры, как они, кажется ему, называются, если он ничего не перепутал, что для десяти лет в нормы пределах (чертогах (см. что-нибудь про гномов и братьев Гримм. (Прим. Сквор.))).
Праздник! Папа Коля с цветками возится; преподносит супруге, словно медведя на охоте убил. На тебе, мол, цветочки, с праздничком, единственная моя как бы вот какой я у тебя сильный, смелый и мужественный, и сын моё имя носит. Вон какой Николай Николаич у нас веснушчатый, как у чайника дно, как звездное небо, когда б оно белое было, а рыжими — звезды.
Гости и шум. Ночью, в соседней комнате, колина мама, как резаный поросенок. Отец, как долдон: «Ленка! Ленка! Перевернись на животик, зайка!»
Проходит время. Коля идет по весенней улице и обретает дар красноречия, случайно, и как потом оказывается напрасно (см. А. С. Пушкин «Стихи», любое издание (Прим. Сквор.)), увидав на соседней улице некую первую Ленку, подсознательно конечно, но уже желая видеть её резаным поросенком. Наследственность. Но сначала цветок. Вот и дарит. Она берет. Цветки — диковинка. Вот оно как, оказывается. Спасибо тебе, Коля. Значит мама моя, думает Ленка, это не то, чтоб уж прямо и бог мне и царь, — а всем цветки дарят, чтоб мы потом вдохновенней визжали. Вот и я стала взрослой. Но ты, Коля, продолжай в том же духе: дари, дари, я все приму, все стерплю, потому что я, Коля, тебя тоже люблю. Чего поделать? Жизнь.
Да, дорога у всех кривая, да только мы — шары воздушные. Нам дороги и вовсе нет, потому что мы полетим.
Выходит, однако, срок. Все-таки, что ни говори, это было вранье. Никто не летал. Никто не был шаром. Ленка давала, Коля брал. Коля давал, Ленка брала. А как иначе. Ежели б они одновременно давали, то кто б принимал? Ежель б напротив, всегда брали бы оба, — в какие ворота?! Но… к чести сказать, всегда цветок при этом. Шары — дело хорошее, а цветок все же в большей степени символичен; более он располагает девочку к ощущению счастья. Пьер Ришар — это очень клево, смешно, но Жерар Депардье — это зато серьезно.
И стал Коля другой Лене цветок дарить. Форма цветка изменилася также. Цвет тоже поменялся и марка автомобиля. Номер лишь трудноопределим, потому что слишком стремителен диск. У счетчика, например. Например, у спортсмена, когда он кидает. Летит далеко довольно, но все же не шарик. До него ещё дорасти, то есть докинуть, то есть докидать.
Вновь дарит Коля Лене цветок. Вновь думает Лена, подозревая уже, конечно, что она не одна на свете; что, прямо скажем, не Клеопатра, каковых тоже немало, а что уже о Еленах-то скажешь. Их много. Одна другой краше.
Но… все ж таки принимает цветок, полагая, что уж явно не впервой ему общение со всяко разными ленами, а сила сильная и мужская в нем велика настолько, что продолжает все в одну и ту же дуду: цветки то есть дарит. Потому и принимает. И все довольны. Оба правильно рассчитали. Оба потом с удовольствием, а поскольку уже не дети и, как я уже говорил, не впервой, то удовольствие ещё круче, потому что с такой примитивной, в сущности, горчинкой, блядь, которую так все превозносят и (хлебом их не корми!) норовят какой-то из этого пафос устроить. Не думают друг о друге. Но Коля дарит, Лена берет. Лена берет, Коля дарит. Любят они друга друга. Заводят плюшевых медведей, возвращаются в детство. Их туда не зовут. Скитаются по детству бездомные, голодные, совершенно ни к городу, ни к селу.
Лена тогда, наконец, внезапно выгоду извлекает, то есть находит-таки повод поплакать и поскандалить, а то Счастье затянулось чего-то, подустала она. Вот и последний день. Последний цветок. Последняя резаная свинья. Последний совместный долдон. Ути-пуси. Утром опять Николаю в дорогу. Только до Р. не дотягивает по-прежнему. Да он уж и так придрочился. Это мама у него дура… И папа долдон.
И бредет по своей дурацкой кривой, уже ничего не желая, постепенно превращаяся в шар. И вдруг — добрый вечер! Японские водолазы штурмуют новые бастионы! Как звать-то тебя, красавица? Еленою я нареченная… И глазки — хлоп! — вниз… Опытная.
Вполне естественный, и, к сожалению, по-прежнему приятный холодок. Конфетку хочешь, Леночка? Нет, я не хочу конфетку. Я сладкое не очень люблю. Я хочу цветочек, а?..
Нет у меня цветочков. Только цветки одни. Вот, на тебе! Вот тебе и раз. Первый… И в первом круге. Давай-ка вместе кружиться! Идет?
Хорошо. О'кейно. Согласная я. В принципе, так и случиться было должно. Не могло быть иначе. Ты заебан, я заебалась по жизни не меньше, — согласна я, давай вместе кружиться, постепенно вверх подымаясь, потому как вдруг это и впрямь Оно, спираль то бишь, нет? Вдруг?..
