Лоренсо Сильва - Слабина Большевика

– Ладно, хватит, приступим.

– Не обращайте на него внимания, – проговорила женщина, неожиданно успокаиваясь. – Конечно, следовало бы этого типа проучить.

И тут я посмотрел на нее повнимательнее. Баба лет тридцати пяти, крашеная блондинка, пожухлая, кожа загорела под кварцевой лампой. Темные солнечные очки раза в три больше самого лица, блузка расстегнута чуть ли не донизу, чтобы светлая ткань контрастировала с ее обгоревшей шкурой, а мужики заглядывали бы в ложбинку между грудями. И, видно, чтобы иметь в таких случаях возможность наливаться праведным гневом, над этой самой ложбинкой у нее болталось золотое распятие. Еще на ней было множество колец и браслетов, а ногти наверняка никогда не отскабливали со сковороды жирный нагар, который не берут никакие специальные моющие средства.

– Чего смотришь? – опять пролаяла она.

– Прошу вас, займемтесь делом, – настаивал полицейский.

В этом вонючем городе миллион машин, а я еду и налетаю на эту скотину, подумал я. А вдруг это что-то означает. Однако не похоже, чтобы складывалось в мою пользу, а потому я решил послушаться полицейского.

– У вас нет шариковой ручки? – попросил я. – Заполнить бланк. – И я обнажил перед ними свой “Мон-Блан” в подтверждение его полной бесполезности.

Полицейский дал мне шариковую ручку, и я написал свой адрес и все остальное, что следовало написать на бланке. Признал полностью свою вину за учиненный разбой и принялся зарисовывать положение машин относительно друг друга. Но остановился, не закончив рисунка. Мне вдруг подумалось, что она может представлять дело иначе.

– Дорисуйте сами, если хотите. Я уже написал, что признаю свою вину.

Женщина достала серебряную ручку “Дюпон” и, недовольная тем, что не может поручить это кому-то еще, небрежно закончила рисунок. Полицейский сверил данные, выписал что-то на свой бланк и дал нам на нем расписаться. Разумеется, прежде чем переписать на свою бумажку номер моей машины, он внимательно посмотрел на номер. Он и раньше смотрел на него, когда попросил меня предъявить документы. На номер ее машины он даже не взглянул. Потом отделил листки друг от друга и отдал каждому по экземпляру.

– Порядок. Можете ехать, – сказал он женщине.

– С удовольствием. Чтоб больше тебя не видеть, – попрощалась она со мной.

– А почему мне нельзя ехать?

– Вам я должен выписать штраф.

– Послушайте, шеф. Если я совершил проступок, то Бог меня уже достаточно наказал. Надо ли вдобавок терзать меня штрафом?

– Это моя обязанность. А ваша – ездить внимательнее.

Сучка в костюмчике от Шанель уже сидела в белом кабриолете, в каких всегда разъезжают такие сучки, и я должен был терпеливо смотреть, как она устраивалась – поправляла зеркало заднего вида, волосы, откидывалась назад, пока вонючий полицейский измывался надо мной и отрабатывал свое вонючее жалованье, более-менее такое же, какое получает любой из нас, засранцев, независимо от того, был он таким с самого рождения или стал им в конце концов.

Когда я наконец сел в машину, стало ясно: потеряно двадцать минут и все то, ради чего я поднялся ни свет ни заря в надежде, что затор, в который попаду, не будет тошнотворным затором, какие случаются по понедельникам в половине девятого утра; было уже половина девятого, а я все еще торчал в самой гуще тошнотворного затора и в довершение опаздывал, отчего понедельник становился еще мрачнее, а в мошонке давило вдвое тяжелее обычного. И тут я вспомнил, что в папочке со страховкой лежит теперь и бумажка с именем и адресом этой сучки в костюмчике от Шанель. Вокруг меня надрывались-гудели машины, таксисты каким-то образом просачивались сквозь затор, а поток не продвигался вперед ни на метр. Я открыл папочку и прочитал имя этой скотины: Сонсолес. И первую фамилию: Лопес-Диас. И вторую: Гарсиа-Наварро. Другими словами: какой-то Сонсолес Лопес Гарсиа показалось мало говна называться просто Лопес Гарсиа, и тогда она вспомнила своих дедов. Или же это сделал ее отец, или отец отца, что еще хуже. Судя по улице, которая значилась на бланке, она жила рядом с Лос-Херонимос1. Когда я был еще чувствительным кретином, мне нравился этот район. Ночью тишина и покой, а днем его нарушали немного только стада желтолицых, которых привозили на автобусах поглядеть картины.

Пока я двигался в потоке к своей ежедневной помойке, я не переставал думать о случившемся, и вдруг мне ударило в голову: да ведь эта Сонсолеc Лопес Гарсиа отвлекла меня от смертельной повседневной скуки. В судьбу я не верю и вообще считаю: почти все, что происходит с человеком, происходит оттого, что он сам этого добивался, в результате, правда, случается, это выходит ему боком, но все равно – ответственности с него не снимает, но и вины не добавляет. И все-таки в то утро нарвался я на эту сучку Сонсолес по-глупому, я этого не добивался. Как будто мне ее подставили, и я на нее напоролся. Пока что результат – разбитая машина, это неприятно, однако, как знать, глядишь, из этого что-то выйдет. Я имел в виду забаву, но легонькую, потому что если бы в ту пору мне могло прийти в голову, что жизнь и на самом деле может быть интересной, я бы не похоронил всего Моцарта под гитарным завыванием Джюдаса (а заодно и Крейтора и 77 Fucking Bastards иBlame It On Your Dirty Sister). И пока моя раздрызганная машина двигалась вверх по Кастельяне, в голове зрел гнусный план. И я ржал, клянусь, ржал до колик, как над самой остроумной в жизни шуткой.

Вот таким непонятным образом вошла Сонсолес в мою подлую жизнь, и я играючи, по-дурацки от пустяковой дорожной аварии дошел до того, что все, абсолютно все пустил к чертовой матери под откос.

А ведь интересно, думаю я теперь, что все началось с машины. Современный человек зависит от машины, и из всех машин, от которых он зависит, крепче всего держит его за глотку собственный автомобиль. Современный мужчина тратит на автомобиль часы: сперва лезет вон из кожи, чтобы его купить, потом ему не спится, если в моторе посторонний шумок или машина дергается при переключении передачи. Многие современные мужчины не проводят столько времени со своей семьей, сколько с машиной, на семью тратят меньше, чем на автомобиль, и по фигу им, когда у сынишки поднимается температура, что для ребенка может означать, выражаясь этими терминами, неисправность гораздо более серьезную, чем скрежет амортизаторов для автомобиля.

Современный мужчина, чуть только меняется в лучшую сторону его материальное положение, сразу же покупает автомобиль. И если через четыре или пять лет после этого он не покупает нового, то большинство остальных современных мужчин начинают считать его последним говноедом. Один из немногих мотивов, по которому современный мужчина может убить себе подобного,- если тот своим автомобилем перекроет проезд его автомобилю. Одна из немногих причин, по которой современный мужчина, не достигший тридцатилетнего возраста, перестает платить взносы в Социальное страхование, – дорожно-транспортное происшествие.

Лично мне мой первый автомобиль достался тяжело, потому что у меня было Х песет, а автомобиль стоил Х плюс еще 500 000. К тому же у мерзавца был заводской дефект в зажигании, так что каждые три дня мне приходилось навещать авторемонтную мастерскую и глотать лапшу, которую мне вешали на уши, мол, бензин у нас грязный, не то что в Германии, – за отсутствием воображения талдычили одно и то же, вместо того чтобы придумать более убедительную чушь.

Второй мне достался легче, поскольку денег к тому времени у меня было больше, а зажигание оказалось таким, каким ему и положено быть, то есть вполне стойким к любой гадости, которая может содержаться в бензине той страны, где продаются эти автомобили.

К третьему, тому самому, на котором я въехал в Сонсолес, у меня не было никаких особых чувств. Во всяком случае, мне так казалось. Насколько мне помнится, я купил его только потому, что он оказался дешевле всех остальных, у которых был кондиционер и мощность, необходимая для обгона грузовиков без риска для жизни.

И тем не менее однажды ночью, когда у меня расстроился желудок, я неожиданно обнаружил, что во внутренностях у нас с ним есть что-то общее и настолько специфическое, что впору встревожиться: мои собственные газы под простыней пахли точь-в-точь как бензин без свинцовой добавки, прошедший через катализатор моего автомобиля. Я купил его всего несколько недель назад и все эти недели мучился, не мог понять, что мне напоминает вонь, которая остается от моей машины в гараже. Таким образом (хотя это не имеет никакого отношения к последующей истории), ко всем моим неприглядным свойствам, которые не следует выставлять напоказ, добавилось еще одно- враг экологии.

Я одинаково ненавижу педагогику, либеральный капитализм и спорт. Не знаю почему, но все, что стремится – или заявляет, что стремится, – улучшить жизнь людей, в конце концов рано или поздно, наоборот, ухудшает ее.