Жак Шессе - Покой мертвых
Это он, больной, ненормальный, притащил девицу на кладбище, привил ей интерес к надписям на могилах. Обычно хранивший молчание, он так хорошо рассказывал истории об англичанах-смертниках, о телах, летящих в пустоту, о головокружении в горах, о черепах, расколовшихся о голубые камни. Мой ли это голос или его – я уж и не знаю. Элла – в ветре, в запахе ванили, в альпийском пастбище. Служащий инженерной конторы нашел клок волос на шиповнике. В лаборатории его исследовали, оказалось, это волосы той блондинки, как будто и так не ясно было. Обо всем этом узнаю от забулдыги – кладбищенского сторожа. Он только посмеивается над полицией и химиками, он знает одно – по ночам на могилы стекается всякий сброд, и утром там полно всякой дряни – трусы, платки. Конечно, убирать-то не им.
– А вы никогда не подсматриваете?
– А чего прятаться? – недоверчиво отвечает сторож, от которого несет потом.
– Ну, чтобы застукать их, испугать.
– Вначале было дело. Но меня схватили полицейские из патруля и обвинили в порочных наклонностях, грозились лишить места. Думаете, просто работать в таких условиях?
– А эти двое были вам знакомы?
– Ну, если только это можно назвать знакомством…
– Они с вами разговаривали?
– Да нет. У них и без меня было о чем поспорить и подрать глотки.
– Они что, ссорились все время?
– Не все время, а… потом, стоило им закончить заниматься тем свинством, ради которого они сюда приходили. У дамочки была мания: еще не одевшись, в чем мать родила обходить обломки могил с блокнотиком в руках и записывать имена.
– В блокнот? Вы в этом уверены?
– А чего мне быть уверенным, я даже нашел один из ее блокнотов, весь исписанный именами и эпитафиями с могил.
– И это можно было прочесть?
– Должно быть, у нее на это ушла уйма времени, но она старательно зарисовывала все эти могилы или то, что от них осталось, и переписывала имена и даты.
– А блокнот у вас?
– Хотите показать его полиции? – недоверчиво отпрянул он.
– Да нет. Просто захотелось взглянуть.
– А можно узнать почему?
– Чтобы понять. Ну вот, к примеру, свинством, как вы говорите, они могли бы заниматься и в другом месте.
– Не скажите, некоторых кладбище возбуждает. И не только ночью. В Монтрё полно людей, которые приходят на могилы, ложатся, принимают необычные позы и просят фотографировать их, это уж поверьте мне.
– Вы говорите, необычные позы?
– Ну да, и мужики, и бабы заставляют связать их по рукам и ногам посередь бела дня в любое время года и даже предпочитают, чтобы был снег.
Хочется спросить: «А вы что же? А сторожа с железной дороги, а хозяин здешних мест?» Но я ничего не говорю, лишь смотрю на сухую траву вокруг могил и представляю себе снег. Завтра он обещал показать мне блокнот, я дал слово молчать. Вода залива внизу сверкает, переливается, небо и земля меняются местами, кажется вдруг, что озеро переместилось наверх, в небо над хребтами и снегом.
Позже сторож усаживается на скамье нового кладбища и разворачивает на коленях иллюстрированный журнал: видны фотографии голых женщин с выбритыми лобками, с грудями словно надутые шары – еще миг, и они взлетят.
Пока на чердаке было достаточно светло, я мог читать дневник, теперь он лежит на столе передо мной, а я медлю спуститься в единственную комнату, куда, не считая кухни, проведено электричество. Судебное разбирательство уже два дня шло своим чередом, завтра должно закончиться. Никому ничего не узнать ни о самом убийстве, ни о его причинах, ни о мыслях взятого под стражу человека.
Я снял шале на два месяца. По утрам ходил в суд, присутствовал при разбирательстве, приклеившись к дубовому стулу, как и тот тип, которого судят, – тупой болван, почти не раскрывающий рта, без страха перед чем-либо, без угрызений, он даже не понимает, где он и кто эти люди, которые вот-вот вынесут ему приговор.
Шале окружен рощицами, много папоротника, а далее до самых гор – трава. В первый же вечер сосед интересуется у меня по поводу суда и молчания подсудимого.
– Он сказал лишь одно: что не выносил, когда не мог расслышать ее.
– Кого?
– Эллу, призрак, называйте как хотите.
– Он только это сказал?
– Еще сказал, что ненавидит солнце на закате. Вообще вечернее солнце. Или что-то в этом роде. Председательствующий попросил его повторить, но он вдруг замер и умолк – ну, форменный истукан.
– В газетах об этом не писали.
– В газетах о таком не пишут.
На втором заседании председательствующий вернулся к тому немногому, что произнес обвиняемый, – это были даже не фразы, а обрывки, из них выяснилось лишь, что Элла, некий призрак, появлялась в основном по вечерам, на закате, только тогда ее можно было увидеть и попытаться не упустить из виду. «Убивают и за меньшее», – повторял авторитетно один из присяжных по выходе с заседания.
В этот второй день зал был настроен весьма враждебно: хмурые лица, суровые глаза, вчерашнего любопытства и след простыл, в зале уже витало «Да, виновен».
– Виновен?
– Да.
– Убийство преднамеренное?
– Да. Он знал, что убьет ее, ведя в такое пустынное место.
– С отягчающими обстоятельствами?
– Да. Он ударил ее несколько раз. Оттащил тело подальше от могил, чтобы было сподручнее, и даже отбросил один камень как недостаточно острый и воспользовался другим.
Во время заседания показали слайды: голова убитой, ее волосы все в крови, следы побоев, черная полоса на шее. Сперва ее били кулаком по лицу, затем камнем по голове. Суду было представлено два вещественных доказательства: куски мрамора, пронумерованные 1 и 2. Но смерть наступила в результате удушения. Во время показа в зале стояла гробовая тишина, шторы были задернуты, кто-то медленно комментировал («Секретарь, читайте»). Лампочка председательствующего оставалась во время чтения зажженной. Затем шторы подняли. Люди избегали смотреть друг на друга. Никто не фыркал, как после просмотра кинофильма.
– А обвиняемый? – интересовался тот сосед, который не ходит на заседания.
– Даже не шелохнулся. Смотрел на все не мигая – право слово, китайский болванчик. Это вызвало в присутствующих бурю негодования не меньшую, чем просмотр слайдов. Ах да, кое-что всех просто шокировало. На одном из кусков мрамора, которым он орудовал, был виден англиканский крест, хотя время его и не пощадило, сперва показалось, что он забит землей, но нет – он был чист: протерт, промыт. Этот крест с английского кладбища словно некое видение – просто ужасен.
– А вам приходилось посещать английские кладбища?
– Они повсюду одинаковы. С косыми крестами, похожими на кривые зубы, травой по пояс, всякой живностью по ночам.
– Животные, говорите?
– Но животные не так опасны, как кое-кто другой, вам не кажется?
У председательствующего было выражение лица отца семейства, напуганного увиденным. Присяжные были все как на подбор бесцветные, тусклые, такими же были и журналисты на скамье для прессы и их статьи, появившиеся в газетах на следующий день. Этого нельзя было сказать лишь об изображениях на экране… Да и об осужденном с его упорным нежеланием говорить.
В это время я тесно сошелся с одним индейцем, которого встретил на почте в Монтрё, что рядом с Центральным вокзалом: он оплачивал какие-то счета. С ног до головы в коже с бахромой, конский хвост, кольцо из голубого стекла на шее. Он мне рассказал, что уехал в США, терпением добился принятия в племя дакота, изучил их язык, обычаи, ритуалы, освоил их ремесло и вернулся на родину в Швейцарию уже как индеец: жил с женой – из племени дакота – в вигваме на опушке леса у озера Невшатель, там, где не видно цивилизации. Как-то перебивался, продавая то, что они изготавливали: пояса, ремни, какие-то побрякушки, одежду, которую его жена шила на манер индейской.
– И это продается? – спросил я.
– Да, понемногу. Кроме того, бывают ярмарки, местные праздники, ездим к тому же на север Франции и в Бельгию. Теперь, по прошествии трех лет, могу сказать, что дела пошли лучше с тех пор, как стали устраивать турниры по метанию карликов.
– Вы и не догадываетесь, о чем можно попросить индейца, – говорил позже Пума своим охранникам.
Настоящее его имя был Циммерман, Жан-Поль. Его посадили. А дело было так. Он похитил девушку по прозвищу Ивовая Веточка (по паспорту Анита Кош), служившую продавщицей в лавке булочника в Зейланде. Зейланд – это край торфа и торфоперерабатывающих заводов. Аниту нашли с перерезанным горлом, это произошло после убийства в Террите. Индейца Циммермана арестовали, он признался во всех преступлениях, оставшихся нераскрытыми, не доведенными до конца за последние несколько месяцев. А в этом году в Зейланде произошло немало убийств. Пума все брал на себя, рассказывал в том числе и о своей ревности к Аните, которая вернулась в булочную за своими вещами и была изнасилована хозяином.
– А Ивовая Веточка… ну, Анита Кош – это вы ее зарезали?
