Александр Усенко - ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ВЕЧНОСТЬ
А, может быть, если верить в то, что Вселенная бесконечна во времени и пространстве, где-нибудь когда-нибудь атомы и молекулы соединятся в такую комбинацию, из которой получится новый Виктор Острович. Значит, душа бессмертна…
Зондерфюрер СС Вилли Крюгер медленно прохаживался перед строем обречённых. Он не спешил: пусть они прочувствуют страх смерти, а он насладится их страхом. Древние легенды гласят, что тот, кто питается чужим страхом, дольше живёт. А Крюгер собирался жить долго.
В декабре темнеет рано, и в лиловом небе уже отчётливо проступали звёзды. Сегодня они светили как-то особенно ярко, словно стараясь осветить всё, что происходит здесь, внизу. «А что происходит там, вверху, на каждой из этих звёзд?» – вдруг подумалось Крюгеру. Если, конечно, там вообще что-нибудь происходит. Есть ли там вообще какая-нибудь жизнь? На них, или на планетах, которые их окружают и которые отсюда не видны. Может быть, и нет, но за ними есть ещё миллиарды звёзд и планет, свет которых не доходит сюда. А за ними – ещё! А за теми – ещё!… И так до бесконечности! А как это «бесконечность»?! Ведь всему должен быть конец, это ясно! А всё вместе – бесконечно! Как это?! Нет, лучше не думать об этом, иначе мозги начинают испаряться!
Он заметил, что один человек в строю тоже смотрит на звёзды, запрокинув голову. Крюгер узнал его: это был тот самый пожилой еврей в длинном чёрном пальто. Тот, которого позавчера сбил с ног весёлый русский полицай. Славный малый! Крюгеру вообще нравились славяне. Он никогда не высказывал этого вслух, но про себя был не согласен с теми, кто считал славян неполноценной расой. Да, они, конечно, – не арийцы, но гораздо ближе к арийцам, чем многие европейские народы. Такие, как румыны, или итальянцы. Какое может быть сравнение?! Да если с ними хорошенько поработать, их вполне можно ариизировать! Пусть поразмыслят над этим учёные!
Крюгер поймал на себе пристальный взгляд старого еврея. Какого чёрта он уставился, интересно знать?! И, вообще, не слишком ли затянулась процедура?!
Крюгер махнул рукой. Прозвучала команда: «Раздевайся!» Обречённые на смерть стали окоченевшими пальцами стягивать с себя одежду. Один этот старый ублюдок стоял, не шевелясь. Крюгер хотел отдать команду, но слова застряли у него в горле. Он вдруг понял: этому еврею больше нечего бояться! И правда, что он ему теперь может сделать за непослушание? Убить? Но ведь и так убьют! Оба они это понимают. Парадокс! Убить можно, а унизить нельзя! Скверно то, что и другие евреи, глядя на своего соплеменника, замерли и перестали раздеваться. Нарушался порядок! Нужно было что-то предпринимать.
Подняв «парабеллум», Крюгер, почти не целясь, выстрелил дерзкому еврею в голову. На мгновение пёстрая пелена застлала ему глаза. А когда пелена спала, он вздрогнул: на снегу лежало одно лишь чёрное пальто. Старик исчез, будто его и не было. А, может быть, его действительно не было? Ведь все вокруг стояли, не выказывая ни малейшего удивления.
Яркий свет откуда-то сверху резанул по глазам. Крюгер поднял голову. Ничего! Одни только звёзды. Лишь одна из них светила намного ярче остальных. Чёрт, мистика какая-то! Надо срочно пойти выпить! Сами справятся, без меня.
Махнув рукой, он быстро пошёл прочь от этого места. И ни разу не обернулся, слыша за спиной автоматные очереди.
В эту ночь по всему Харькову, на чердаках больших и красивых домов по Сумской и Пушкинской, по улицам Артёма и Свердлова, особенно неистово завывал зимний ветер. Иногда этот вой был похож на сдавленные рыдания, иногда – на поминальную молитву старого раввина.
Год 1943-й
– Крюгер, какого чёрта мы здесь торчим?! Пора сматываться! – орал Шульц, огромный рыжий горлопан в измятой грязной пилотке. – Провались он, этот Харьков!
«Трус, – отстранённо подумал Крюгер, – большой рыжий трус». Как-то даже странно было видеть такого здоровяка в панике. Представитель нордической расы должен быть спокойным и бесстрашным. От этой мысли Крюгеру на секунду стало смешно. Он представил Шуль-ца в рогатом шлеме с древнегерманским мечом в руке. Да уж, Барбаросса из него никудышний! Хотя посмотреть бы на Барбароссу, если бы на него пёрло несколько дивизий озверевших русских со всей их артиллерией, авиацией и бронетехникой!
Да, Шульц был прав: отходить надо как можно скорее, иначе мокрого места от них не останется. Но Крю-гер не торопился. Он почему-то не мог оторвать глаз от большого серого дома, как бы отступившего подальше от края тротуара, чтобы не подавлять соседние дома своими внушительными размерами. Этот дом будто что-то говорил Крюгеру, звал его подойти поближе. Если можно сравнивать дома с музыкальными инструментами, то этот напоминал гигантский орган. Его мощная музыка не была слышна уху, она возникала прямо в мозгу, одновременно приподнимая и подавляя.
Крюгер вдруг понял, чем его влечёт к себе этот дом. Чем-то неуловимым он напоминал его дом в родном городе. Дом, где ждут его любимая Анна и маленький Отто. Чёрт, глаза защипало! Наверное, от пыли.
Шаг за шагом Крюгер подходил ближе к дому. Да, настоящая европейская архитектура. Можно даже сказать, арийская. Все украшения, скульптуры, барельефы не слащаво-вычурные, а строгие и мощные. Такой дом и Берлин бы не опозорил. Интересно бы узнать, кто архитектор. Не иначе, как немец.
«Архитектор Вилли Крюгер!» – будто кто-то отчётливо произнёс слова в его голове. И в этот момент он постиг смысл своей жизни. Строить дома! Не воевать, не убивать, а строить дома! Впрочем, навоевался он тоже достаточно. Пора бы и заняться делом, к которому его подсознательно тянуло всю жизнь. Он ещё молод, ещё не поздно учиться. Ведь и так можно служить великой Германии! А что?! Фюрер – тоже архитектор, да ещё какой! Поскорей бы война закончилась! Хотя где там поскорее! Конца ей не видно…
Грохотало уже совсем рядом. Шульц ощущал спазмы в животе. Он невольно присел, когда в воздухе просвистел снаряд и разорвался где-то у него за спиной, угодив прямо в фасад большого серого дома. Далеко вокруг разлетелись куски кирпича и обломки одной из скульптур. Небольшой кусок кирпича больно стукнул по загривку Шульца, который стоял спиной к дому. Окончательно потеряв терпение, Шульц завопил не своим голосом:
– Крюгер, чего ты ждёшь?!! Уходим! Слышишь меня?!… А, чёрт!…
Вилли Крюгер лежал, широко раскинув руки, уткнувшись лицом в мостовую. Рядом с его головой в луже крови лежал огромный каменный кулак.
Серёга Ромахин, как и все, несколько раз крикнул «Ура!», но бежать старался помедленней. Мимо него на полной скорости промчался Павло, плечистый сельский хлопец, с винтовкой наперевес. Серёга видел, как перед Павлом из вечернего сумрака возник, будто из-под земли, немецкий офицер и почти в упор расстрелял его из «парабеллума». Но Павло нёсся, как паровоз; его даже мёртвого нельзя было остановить. На бегу он проткнул немца штыком, как жука булавкой. Оба упали. «Выполнили свой долг перед родиной. Каждый перед своей…» – про себя усмехнулся Серёга. Он тоже упал неподалёку, хотя ни одна пуля его ещё не задела. Надо было срочно что-то предпринимать: быть убитым не входило в его жизненные планы.
Именно поэтому скрылся он из Харькова ещё до начала августовских боёв. С немцами он закончил дела навсегда. Дураку ясно, что войну они продуют. Раньше, позже – какая разница? Не смогли победить сразу, значит, не победят никогда. Кишка у них оказалась тонка свалить такую махину, как Советский Союз, а теперь эта махина их раздавит. Это она ещё только набирает обороты.
Что было делать Серёге? Отступать с немцами – глупо. Сдаваться нашим – опасно. Попробуй докажи, что крови на тебе нет! Серёга и вправду никого не убил за всю свою службу в полиции. Ну, а дать кому-то по морде кулаком или под зад ногой, – разве это серьёзное преступление?! Но кто там будет разбираться? Предатель, и всё тут! В лучшем случае отправят с кайлом в тундру лет на десять. А в худшем – к стенке! Очень даже запросто, время военное…
Потому-то Серёга переоделся в гражданское, сжёг свою форму и подался в дальнее село, где жили его бабка с дедом по материнской линии. Матери сказал: «Сиди тихо! Спросят: «Где сын?», говори: «На фронте!» А я, если жив останусь, дам знать!»
В селе Серёга, к удивлению своему, обнаружил немало парней призывного возраста, которые сидели по домам, вместо того, чтобы быть на фронте. Многие из них приходились Серёге дальними родственниками. Собственно, удивляться здесь было нечему. Это было настоящее украинское село на самой границе с Полтавщиной. И, как в любом настоящем украинском селе, советскую власть здесь, мягко говоря, не сильно любили. Да и за что её было любить? За коллективизацию? За 33-й год, когда от голода вымерла чуть не треть села? Потому и не спешили хлопцы и молодые мужчины становиться на защиту Советской Родины. Тем более, по всему выходило, что большевикам – конец. Ну, туда им и дорога! Теперь надо было ждать, что принесёт новая немецкая власть.
