Иван Булах - Курортный роман

С шумом, смехом, ну чисто цыгане, забираемся к черту на кулички, а там здоровенный плоский камень, уже очищенный от снега. Всем скопом наваливаемся и собираем сучья, хворост. Полыхает костер. Когда камень хорошо прогреется, его заваливаем сосновыми ветками и вповалку лежим и греемся. Это просто чудо!

Дух разогретой смолистой хвои, живительное целебное тепло разливается по телу. Обязательно чай. А чай особый: из каких–то корешков, шиповника и черенков смородины. Причем все собирается тут же. А какой запах! Куда там Цейлону с Индией до нашего сибирского!

Когда возвращаемся в санаторий, за сто метров лесной запах и все встречные оборачиваются на наш колхоз. Это как же надо умудриться, чтобы зимой пахло летом?

Вечером танцы. Свой круг, все свои, и все дурачатся, смеются. Если кому–то из отдыхающих это не по вкусу или мужики косоротятся, то куда же попрешь на эту ораву?

На другой день новое мероприятие — поход в кафе. Там, кроме всего прочего, стихи, анекдоты, разные викторины, игры…

В следующий раз — шашлыки в тайге! Костер, музыка, песни, фотографирование.

Никто не интересуется, кто ты, кем работаешь и сколько получаешь. Обычно на вопрос о профессии ответ: «Скотник», «Техничка», «Сантехник», «Сторож»…

Ценят по общительности и преданности нашему братству. Каждый должен что–то внести свое, оживить атмосферу. А если у тебя нет талантов, то пой, когда все поют, пляши, играй со всеми, и этого с тебя достаточно.

Помню, как–то Николая Васильевича в санатории «Россия» узнала его сослуживица и очень удивилась, что мы с ним пели, балагурили запросто.

— Вы у нас в Академгородке ведете кафедру, серьезный человек, а водите дружбу с какими–то, простите, проходимцами.

— Мария Сергеевна! Вы только не удивляйтесь, я так опустился, что я у них за главного.

У той глаза на лоб. Вот так номер!

Выпивали мы? Врать не буду, символически, но иногда и крепко.

Блудили мы? Врать не буду, может, вы и не поверите, что этого не было. Как можно? Это аморально. А может, и блудили. За себя молчу…

Перед приездом обычно заранее списывались, кто когда может, и назначали время. Все было добровольно, и каждый мог уходить, приходить. Но было так интересно, и время летело так незаметно, что редко кто откалывался.

Меня приняли и признали за своего быстро и охотно. Дело в том, что я баянист, и неплохой. Играю, пою, пляшу с баяном. Я в свое время служил на границе и даже играл в ансамбле песни и пляски погранокруга. Так что поверьте на слово, это дело люблю и играю хорошо. А музыка — это магнит. А если еще подходящая компания? О! Это здорово.

Дома играть нельзя. Я хоть и небольшой, но руководитель, и считается это плохим тоном. А поиграть и размагнититься охота. Вот я здесь и беру на прокат баян и завихариваю. Как дашь проигрыш да запоешь песню, что у всех на слуху, что самая, самая… Смотришь, полезли из палат, да как подхватят! Дух захватывает! Было дело.

Ну вот. Лежу я как–то после ванны у себя, отдыхаю, перевариваю радон. Вдруг стук в дверь.

— Можно? — входит женщина, представляется: — Я из «Катуни» — культмассовик. У нас беда, запил баянист. Выручайте. Объявили вечер народной музыки, подготовили программу, а играть некому. Подвел так подвел.

— Да не переживайте. Я со своими посоветуюсь, и если они согласны, то придем.

И вот мы в гостях. Санаторий большой, народу — полный зал. Акустика хорошая, играть и петь одно удовольствие.

Культмассовик по своей программе затеяла всякие игры, а мне по ходу надо было то подыграть, то закрутить вальс или танго «Утомленное солнце», или что–то в этом роде. Конечно, наша братия и тут задавала тон.

Интересно прошел конкурс на лучшее исполнение частушки. Правда, массовик ругалась, что поют с эротическим уклоном. Мы с Петром Иванычем (помните молоко и как «Агдам» с мочой спутали?) взяли приз за исполнение литературно–эротических страданий… Слеза прошибает.

Все было построено на контрасте. Печальная музыка с цыганским надрывом, но слова! Все литературно, пристойно, но с намеком. Да вот они. Хотите читайте, а если нет, то перелистните страницу.

Я по речке плаваюС медсестрою Клавою.А на берег не могу,Клавкин муж на берегу.Через тын, через плетеньПрыгали апостолы.Мою милку трахнули,Слава тебе господи.Прощай, милка дорогая,Уезжаю в Азию.И учти, в последний разЯ на тебя залазию.Мимо нашего окошкаПровезли покойника.У покойника стоял…Выше подоконника.

Ну и так далее и тому подобное, а кончили так:

Ой, каки высоки горы,Петухи на них поют.А хозяева скупые.Водка есть — не подают.

И после каждой припев: «Эх, раз, еще раз…»

После каждого куплета — взрыв хохота, оживление и опять внимательная тишина. Народу набивается все больше и больше. Санаторий колхозный, в основном народ деревенский, простой. Стоят плотным кольцом. Изголодались по живой музыке. Все дискотеки да магнитофоны, и норовят на заграничный манер, все на один мотив. А тут со всей России- матушки.

Пели, плясали, пол гудит. Одна бабенка сбросила туфли и босиком, только шлепоток стоит.

А со мной, когда войду в азарт, что–то делается непонятное. Ну как артист! Сам себя не узнаю и удивляюсь: «Я ли это?» Пальцы такие чудеса выделывают, самому завидно. Ну представьте, поет многоголосый хор (теперь же это редкость), поет с удовольствием и все это чувствуют. Всех охватывает забытое единение, теплота и сердечность.

Мне, как музыканту, надо все паузы заполнить проигрышами, всякими украшениями… Да вы прислушайтесь сами, когда поет хор, и услышите, что выделывает баян, так это я, и вспомните мои слова!

Самое трудное для меня это «завести», «раскачать» публику, настроить, заставить раскрепоститься, забыть на час все заботы, болезни. Если это удается, то все идет как по маслу.

Многие с удовольствием слушают, смотрят, смеются, а сами не участвуют. То ли застенчивые, то ли по характеру такие.

В основном же все поют с удовольствием. Есть просто чудесные голоса, вокруг них сразу кучкуются. Я на них обращаю особое внимание, это моя опора.

После того как обзнакомились, я их огорошил:

— Пойте лучше, товарищи, не раздражайте меня. Я такой же отдыхающий, как и вы. Если мы сами себя не развеселим, никто не сможет.

Подействовало. Хохочут. Поют во все лопатки. А на меня уже с любопытством поглядывают, перешептываются. А мне как будто под ложечку меду с маслом плеснули и тепло по всему телу…

Ох и хвастун! Это за мной водится, но сейчас не вру. Честное слово!

В этот вечер я превзошел себя. Ну как вам передать, что было? Вы сами на чем–нибудь играете? Нет? Жаль! А то бы вы поняли меня. Это надо видеть и слышать. Вот в кино или по радио можно передать, а буковками звук и красоту музыки, песни, танца не представить. Простите, опять хвастаю. Ну, честное слово, все так и было.

Сценарий вечера, конечно, изменил. Все в моих руках. Разделил зал надвое, мужчины и женщины отдельно. И вот она знаменитая шукшинская. Запевают женщины:

Миленький ты мой,Возьми меня с собой.Там, в краю далеком,Назовешь ты меня женой.К–а–к рявкнут басом мужики:Милая моя,Взял бы я тебя,Но там, в краю далеком,Есть у меня жена.

Хохочут, понятно, что это шутка, но у многих закручиваются тут от жира романы, и песня как раз про это.

Вечер удался. Все довольны. Раза три кончал, прощался, и снова кто–то начинал:

Сиреневый туман Над нами проплывает…

Все подхватывают и грех не поддержать. Когда отыграл последнее и пальцы пробежали по клавиатуре в размазанном тягучем аккорде, который сходил на нет, а рука устало сорвалась и повисла, говорю:

— Все, ребята. Спасибо за компанию. Если было что не так, простите. Играем, как можем.

Ох, ну не подлец ли я? Ну не хвастун ли после этого, а? Знал, что будет. Зал зааплодировал, у бабенок глаза как луковицы, прямо поедом меня едят. То–то, знай наших!

Стали нехотя и с шумом расходиться. Вдруг вижу, от одной компании отделяется женщина и прямо ко мне:

— Товарищ музыкант, извиняюсь, скажите, как вас зовут? Меня Татьяна.

— А я Василий Сергеевич, — а сам вожусь с футляром.

— Скажите, а вы правда отдыхающий?

— Железно! Клянусь соседским петухом, — балагурю.

— А кем вы работаете, если не секрет?

— Это не секрет. Скотником работаю на ферме. У нас удои самые большие в районе, по восемь литров по году кажен день от коровы. Я им на баяне, а у доярок сразу больше молока от этого.

Смеется, а сама меня так и ест глазищами:

— А вот вы пели частушку… Как там?.. Ах, да… А хозяева скупые. Водка есть — не подают.