Арсен Титов - Кавказские новеллы
— Все-таки! — сказал Дато.
Едва мы внизу вышли на станционную дорогу и миновали старую мельницу, как впереди увидели почтенную матрону с ее корзиночкой.
— Сейчас тоже надо было пойти мимо бывшего виноградника! — сказал я.
— Ничего! — ободряюще сказал Дато и прибавил шагу.
Если уж у Шота был знак, то знак был и у меня. И у Дато был тоже свой знак. Знак был и у того Арсена, из Марабды, — только у нас с ним выходили разные знаки.
Гость
Снизу пришел человек и более в недоумении, чем в тревоге, сказал:
— У нас появился некто, говорит, что царь. Не поверить нельзя, ибо зла не творит. Но и поверить нельзя, ибо некоторые из нас царя знают. Да если бы не знали, все равно удивление вызывает то, как он здесь появился!
Уже известно — без нашего желания раньше никто не мог прийти к нам. И не по нелюдимости или жадности нашей не мог. А не мог — только по причине тех времен, когда всякий неосмотрительный поступок грозил рабством или смертью. Непроходимые горы нас защищали. Мы выходили в мир. Но из мира к нам приходили только с нашего разрешения. Потому от известия некоторые наши всхмурились, имея в виду прежде всего Таро, по его же признанию, не исполнившего однажды обета. Он, оказывается, вместе с одним родственником царя воевал едва ли не в Индии и в трудный час обещал этому родственнику доставить в их родовой царский храм его перстень — конечно, в том случае, если сам останется в живых. Таро в живых остался, но обета не исполнил. Он на этот перстень выкупил из рабства одну несчастную девушку — так у него получилось. Но всхмурившиеся не учитывали причины. Они видели только следствие. Потому они сказали:
— Мы не должны отвечать за его поступок!
— Но причина, его на то подвигшая, должна все-таки оправдывать Таро! — сказали другие.
Всхмурившиеся же стояли на своем твердо и убедили на всякий случай увести в горы женщин и скот. Наши увели женщин и скот в горы и только потом предстали перед пришедшим, оказавшимся по некотором осторожном, не затрагивающем ничьего достоинства, расспросе подлинно царем. В период расспроса наши даже спросили, известен ли царю человек по имени Таро. При этом некоторые наши неуловимо посмотрели на всхмурившихся — в том смысле, мол, вот сейчас убедитесь в бескорыстии Таро.
— Я слышал о нем! — сказал царь. — Я слышал о нем как о воине, которого не особо любил мой царственный родственник и всегда первым посылал его в бой. Говорят, Господь уберег его, хотя я не знаю, где он сейчас.
После этих слов уже всхмуренные неуловимо посмотрели на остальных, так как увидели, что царь не знает всей правды, что, конечно, не умаляло его как царя, но и не делало Таро таковым, каким его хотели видеть некоторые наши.
На небольшой и единственной равнинке наши приготовили столы, для чего пришлось скот из гор вернуть, но женщин там все-таки оставить, ибо, как положено царю, он появился с челядью, и ее было столько, что царь уже слушал здравицы, а некоторые из челяди еще ждали своей очереди ступить на тропу, ведущую к нам. То есть выходило, что при таком количестве народа места женщинам как бы не оставалось.
В ходе последующего пиршества имя Таро больше не упоминалось, и нам ради пояснения следует о нем сказать дополнительно. Он, Таро, уходил из деревни дважды. Один раз он ушел за хребет и воевал на стороне персидского шаха едва ли не в Индии. Было такое, когда грузинам приходилось выбирать — посылать ли ограниченное войско шаху или ждать шаха с его войском к себе. После многих тягот и ран Таро по дороге домой не исполнил обета, данного родственнику царя, вечно посылавшему его в бой первым. Но, как уже знаем, не исполнил он обета совсем не по причине затаенной обиды. Родственник царя, чтобы спасти всех остальных, однажды пошел к врагу заложником и тогда-то попросил Таро передать в царский родовой храм свой царственный перстень. А Таро по пути домой не осилил сердца и отдал перстень в счет выкупа несчастной девушки. Говорят, Таро от того не было покоя, и он ушел из деревни за хребет во второй раз. Это-то послужило для всхмурившихся сомнением в бескорыстии поступка Таро — ведь на выкуп он потратил чужие средства и при этом нарушил обет.
Вот таково необходимое пояснение.
Что же касается прихода царя, то вполне можно предположить наличие на земле мест, способных состязаться по красоте с нашими. Иначе и быть не может. Иначе придется признать конечность сего мира и возможность постижения Божия замысла. Но царю так понравилось именно наше место, что он не уходил от нас, говорят, до первого снега, хотя в наших горах довольно раннего, но все-таки давшего царю возможность дождаться молодого вина. За это время он пил, ел, слушал реченную мудрость челяди, издавал указы. сносился через послов и скороходов с соседями, устраивал ристалища в стрельбе, саблях, различного рода других упражнениях, борьбе и поэзии. То есть жил у нас царь своей привычной жизнью. Не мог он только насладиться конными скачками и игрой в мяч, так как наша единственная равнинка не давала тому возможности — и это даже при том, что в целях предоставления гостям наибольших удобств и наименьших стеснений наши старались подходить к столам как можно реже.
И все-таки царю однажды стало ясно, что наступила пора собраться в дорогу. Более того, за некоторое время до этого он стал ощущать неведомую и смутную тревогу, словно бы что-то из его жизни за здешнее пребывание исчезло. Но послы и скороходы приносили отовсюду хорошие вести. Царство его процветало. Крестьяне усердно пахали. Купцы исправно торговали. Воины зорко следили за границами. Ремесленники бойко стучали молотками. А ученые мужи даже занялись книгопечатанием. Но царь встревожился.
— Что-то не так в этом мире, о мои друзья! — сказал он однажды челяди. — Поглядите, чего в нем не хватает!
Челядь, зная высокий ум своего господина, сочла искать в его словах иносказание и много в том преуспела, однако тревоги царя не развеяла, отчего сама впала в отчаяние. Лишь один человек при словах царя улыбнулся. Им оказался дядюшка царя по матери, воспитатель. И когда много преуспевшая, однако не нашедшая подлинного смысла челядь в отчаянии обратилась за помощью к нему, он показал на наши горы, наше небо и нашу землю, спросив в свою очередь о том, что может напомнить эта теснина.
— Да что же, как не боевую башню! — вскричала челядь.
— Ну, предположим, по тому, как вас здесь встретили, она може напомнить вам ваш дом, прочный и радушный! — заметил дядюшка царя по матери, воспитатель.
И челядь с замечанием согласилась.
— А без чего же дом является не домом, а только тенью дома? — снова спросил дядюшка царя.
Челядь впала во второе отчаянье, но царь просветлел и наградил дядюшку, брата своей матери, благодарным взглядом.
— Да без чего же, — сказал он, чувствуя, как уходит от него смутная тревога. — Без женщины дом является не домом, а лишь его тенью!
— Между прочим, и без мужчины — тоже! — перекинулись между собой замечанием наши и похвалили всхмурившихся за предусмотрительность, с которой они посоветовали оставить женщин в горах.
А царь, веселея, уже спрашивал их о женщинах деревни, почему-де за все время пиршества, продлившегося до первого снега, хотя здесь и раннего, но достаточно терпеливого, чтобы не падать на царскую обнаженную голову, почему за все это время он, царь, не увидел ни одной женщины.
— Если у вас их нет — вы только пожелайте, и я дам вам первых красавиц моего царства! — сказал он.
И, говорят, некоторые из наших едва не соблазнились. А может быть, соблазнились бы, кабы другие им не всхмурились. Но как ни то, а отвечать царю следовало. Наши стали совещаться, предложив сначала выдвинуть для ответа старшего из всех. Старший же сказал:
— Все относительно женщин — дело деликатное. И мой ответ могут принять за ответ человека, желания которого угасли и оттого он стал видеть мир однобоко. Потому я предлагаю избрать для ответа нашего уважаемого Дато.
Дато хоть и был по величине медведем, однако нашел повод в свою очередь передать ответ Шота, который сумел переложить его на Геронтия. Геронтий, набычась, кивнул в сторону соседа Георгия. Все при этом посмотрели в сторону Магаро. Он рассердился, хотя виду не подал, и вытолкнул вперед Джару.
По правде сказать, каждый из нас постарался бы снять с себя ответственность за дела и речи перед царем. И Джара, разумеется, не был в числе тех, кто от нас отличался. Но судьба в лице Магаро вытолкнула его к царю, и он, покраснев от натуги, вдруг вскричал:
— Женщины вот когда нужны нам в жизни! Они приносят нас в этот мир, они ранят нас своей любовью, они закрывают нам глаза! И это все, уважаемый царь! Где бы ты видел сейчас хоть один повод для этого?
Никто не ожидал такого ответа. Но более-то никто не ожидал последующего. Джара оглянулся на всхмурившихся и, уже шатаясь от натуги, вскричал еще нечто.
