Джон Апдайк - Снегопад в Гринвич-Виллидж
– Они проезжают здесь каждый вечер, в одно и то же время. Странные полицейские, какие-то несерьезные.
– Ой, снег пошел! – воскликнула Джоан. Ее отношение к снегу было поистине трогательным; она очень любила снег, но в последние годы его выпадало совсем чуть-чуть. – Это в честь нашего новоселья! В честь первого настоящего семейного вечера!
Забывшись, она обняла Ричарда, а Ребекка, на месте которой другой гость предпочел бы отвернуться или одарить хозяев преувеличенно широкой и благосклонной улыбкой, даже бровью не повела: ее миловидное личико все так же отрешенно смотрело в окно сквозь обнимающуюся пару. Снег задерживался только на крышах припаркованных автомобилей, но сразу таял на мокром тротуаре.
– Ну, мне пора, – произнесла Ребекка.
– Не уходи, прошу тебя, – сказала Джоан с настойчивостью, которой Ричард не ожидал: ведь она явно утомилась. Возможно, их новая квартира, перемена погоды, отличный херес, особые токи притяжения, которые вновь пробежали между нею и мужем, когда она его порывисто обняла, – все это, равно как и присутствие Ребекки, слилось для нее в неразделимый чарующий миг.
– Нет, надо прощаться: ты совсем расклеилась.
– Давай хотя бы выкурим напоследок по сигаретке. Дик, подлей-ка нам хереса.
– Разве что на донышко, – сказала Ребекка, протягивая свой бокал. – Джоан, я тебе не рассказывала, как один мой поклонник прикинулся метрдотелем?
Джоан хихикнула в предвкушении очередной истории:
– Нет, не рассказывала, честное слово. – Она вцепилась в спинку стула, как ребенок, которого вот-вот прогонят спать. – Так что он делал? Выдавал себя за метрдотеля?
– Да. Такой артист… Как-то раз выходим мы из такси, а на тротуаре люк, из которого валит пар. И что ты думаешь? Этот тип присел на корточки, – Ребекка опустила голову и воздела руки к потолку, – и стал изображать сатану!
Мейплы рассмеялись – не столько над самим рассказом, сколько над тем, как Ребекка скупыми средствами разыграла эту сцену, показав и чужое фиглярство, и собственное хладнокровие. Они воочию представляли, как она держится за дверцу такси, бесстрастно взирая на своего спутника, а тот, согнувшись в три погибели и демонически скрючив пальцы, с головой отдается уличному лицедейству и воображает, будто у него прорезаются рога, языки пламени лижут ноги, а на пятках растут копытца. Суть дела, понял вдруг Ричард, вовсе не в том, что с Ребеккой вечно приключаются забавные истории, а в том, что по контрасту с ее благоразумным спокойствием все происходящее вокруг нее становится забавным. Возможно, события этого вечера в ее пересказе тоже будут выглядеть карикатурой: «По улице скачут конные полицейские, а она как закричит: ой, снег пошел – и повисла на муже. А тот весь вечер твердил, что она больна, и накачивал нас хересом».
– Он, наверное, выкидывал еще какие-нибудь фокусы? – спросила Джоан.
– По случаю первого свидания мы отправились в большой ночной клуб на крыше какого-то дома, а когда собрались уходить, он уселся за рояль и бренчал до тех пор, пока арфистка не взмолилась.
– Настоящая арфистка? – удивился Ричард.
– Да. Терзала струны целый вечер. – Ребекка изобразила широкие круговые движения.
– А он что – обеспечивал фортепьянное сопровождение? Аккомпанировал? – Ричард уловил в своем тоне нотки раздражения, хотя и не понимал, с чего бы это.
– Нет, просто сидел за роялем и наигрывал что бог на душу положит. Сейчас уже не припомню.
– Неужели такое бывает? – Джоан словно подталкивала Ребекку к продолжению.
– Слушай дальше. Мы поехали в другое место, а там пришлось ждать у стойки бара, пока освободится столик. Я оглянуться не успела, а он уже расхаживает по залу и выясняет, нет ли у кого нареканий.
– Какой ужас! – сказала Джоан.
– Да. После этого он и там сыграл на рояле. Можно сказать, мы стали гвоздем программы. Около полуночи он решил, что нам необходимо навестить его сестру, которая живет в Бруклине. Я уже с ног валилась от усталости. Мы вышли из метро на две остановки раньше, чем нужно, под Манхэттенским мостом.[2] Вокруг ни души, мимо несутся одни черные лимузины. Где-то в небе над нашими головами, – тут она запрокинула голову, словно разглядывая облака или солнце, – висит Манхэттенский мост, а по нему, как утверждает мой друг, проходит железная дорога. Потом мы наконец нашли какую-то лестницу, а на ней – пару полицейских, которые отправили нас обратно в подземку.
– Интересно, чем же этот уникум зарабатывает на жизнь? – спросил Ричард.
– Учительствует. Кстати, далеко не глуп.
Она встала и размялась, вытянув перед собой тонкую серебристо-белую руку. Ричард принес ей пальто и вызвался проводить.
– Здесь идти всего-то полквартала, – возразила Ребекка, не проявляя, впрочем, ни малейшей категоричности.
– Непременно проводи ее, Дик, – изрекла Джоан. – Заодно купишь сигарет.
По всей видимости, она с удовольствием представила, как он будет шагать по запорошенной улице, разрумянится от холода, вернется весь в снегу и принесет с собой радость от прогулки; если бы не кашель и насморк, она бы охотно составила мужу компанию.
– Советую тебе не курить хотя бы пару дней, – сказал Ричард.
Выйдя на лестничную площадку, Джоан помахала им сверху.
Различимые только в свете фонарей, трепетные снежинки романтически покалывали кожу.
– Настоящий снегопад, – проговорил Ричард.
– Да, действительно.
На углу, где зеленый глаз светофора от снега сделался водянисто-голубым, Ребекка не сразу отважилась ступить вслед за Ричардом на мостовую, чтобы перейти 13-ю улицу.
– Тебе ведь на ту сторону? – спросил Ричард, по-своему истолковав ее нерешительность.
– Да.
– Мы тебя как-то подвозили из Бостона. – Тогда Мейплы еще жили в районе восьмидесятых улиц. – Помню только, что по соседству были какие-то большие здания.
– Церковь и училище мясников, – сказала Ребекка. – Каждый день около десяти утра, когда я иду на работу, мальчишки высыпают на перемену: вечно хохочут, а сами с головы до ног в крови.
Ричард поднял голову, чтобы разглядеть церковь; силуэт шпиля казался изломанным на фоне россыпи освещенных окон нового жилого дома по Седьмой авеню.
– Бедная церковь, – сказал он. – В таком городе шпиль с трудом удерживает позиции самого высокого сооружения.
Ребекка не ответила, даже не откликнулась своим привычным «да». Ему стало ясно, что это молчание – кара за менторский тон. Чтобы преодолеть неловкость, он переключил ее внимание на первое, что бросилось ему в глаза: это была полустертая вывеска над массивной дверью.
– «Училище продовольственной торговли», – прочел он вслух. – Соседи сверху рассказывали: субъект, который жил в нашей квартире до того человека, что въехал туда непосредственно перед нами, промышлял оптовой мясной торговлей и представлялся как «поставщик деликатесов». А еще у него была содержанка.
– Вот те большие окна, – сообщила Ребекка, показывая на третий этаж облицованного серым камнем дома, – смотрят через дорогу прямо на мои. Когда я в них заглядываю, мне кажется, будто обитатели – мои соседи. У них всегда кто-то есть дома; понятия не имею, чем они пробавляются.
Пройдя еще несколько шагов, они остановились, и Ребекка спросила – как почудилось Ричарду – несколько громче обычного:
– Может, зайдешь? Посмотришь, как я живу.
– С удовольствием. – Пожалуй, отказаться было бы невежливо.
Они спустились на четыре бетонные ступеньки вниз, толкнули обшарпанную, крашенную суриком дверь и попали в душный полуподвал, откуда предстояло подняться по деревянной лестнице. Ричарду еще на улице показалось, что он выходит за рамки этикета, а теперь его подозрение переросло в чувство вины. Шагать по ступеням, глядя на женские ягодицы, – верх неприличия. Три года назад, в Кембридже, Джоан жила на пятом этаже в доме без лифта. И каждый раз, провожая ее до квартиры, Ричард опасался – даже когда их отношения уже ни для кого не были секретом, – что домовладелец в праведном гневе выскочит на площадку и сожрет его живьем.
– Дьявольщина, как здесь жарко. – Ребекка, отпирая дверь, впервые употребила резкое словцо в его присутствии.
Она зажгла тусклую лампочку. Комната, расположенная на чердаке, была совсем маленькой; наклонные панели потолка, соединяясь со стенами, отсекали изрядные куски жилого пространства. Сделав пару шагов вперед и оказавшись рядом с Ребеккой, которая почему-то не снимала пальто, Ричард неожиданно обнаружил, что справа от него открылась ниша, где скошенный потолок доходил до самого пола. Там стояла двуспальная кровать. Зажатая с трех сторон, она выглядела не как предмет мебели, а как надежно укрепленный и прикрытый одеялом помост. Ричард тут же отвернулся и, не отваживаясь взглянуть на Ребекку, обвел глазами пару стульев, металлический торшер с упитанными рыбками и корабельными штурвалами на абажуре, а также книжный шкаф с четырьмя полками: вблизи наклонных стен эта шаткая обстановка наводила на мысль о неуместности вертикального положения.
