Роберт Кормер - Я – Сыр
«Так держать», - говорю я себе. – «Так держать… каждая миля за одно и то же время…»
И внезапно бесконечный подъем заламывается вниз, и мои ноги без усилий накручивают сумасшедшие обороты, байк несет меня под гору, и я даю себе волю объединиться с ветром и парить над дорогой. Внизу красивый берег, за которым широко разбросан Эйсвел.
-----------------------ТАРЕ ОZК001 0930 date deleted T-A.
Т: Доброе утро. Меня зовут Брайнт. Мы должны побыть некоторое время вдвоем, наедине…
(пауза 5 секунд)
А: Доброе утро.
Т: Будем непосредственны? Я хочу знать, готов ли ты. Чем раньше мы начнем – тем лучше для тебя.
А: Я не знаю, с чего начать.
Т: Во-первых, расслабься, и позволь течь своим мыслям свободно. Не думай о времени, тебе некуда спешить. Уйди, если хочешь, в свои самые далекие воспоминания.
(пауза 8 секунд)
А: Не ясно – только некоторые ощущения.
Т: Дай им проявиться.
(пауза 5 секунд)
А: Та ночь…
Т: Расскажи мне о той ночи.
А: Когда я родился в ту ночь. Это значит – человек… человеческое бытиё вошло в мою реальность. И до того – ничего. Или те ощущения… снова… свет… запах… запах сирени… духи… духи моей матери… от нее всегда ими пахло. Ничего больше. И эта ночь…
(пауза 12 секунд)
Т: Расскажи мне об этом.
Он был в постели, простыня скомкалась вокруг него, его тело было горячим, глаза напоминали сырые луковицы, а голова болела. Он вскрикнул раз, другой, глухо, вслушиваясь и ища ответ. Он повернул голову к двери. Дверь была приоткрыта, слабый свет искоса побивался извне. Он извивался в постели, пытаясь что-то расслышать. Он всегда ворочался по ночам и часто слышал шорохи в спальне родителей. Это были всякие странные и, вместе с тем, приятные, мягкие звуки, когда его родители были вместе – шорохи мягких шерстяных животных, скорее даже плюшевых. А он всегда спал с медведем Битти и поросенком Покки – со старыми друзьями. Его отец говорил: «Эй, парень, ты до старости будешь спать со своими игрушками…» А парень знал, что его отец шутил, и что он никогда не оставит своих друзей. Во всяком случае, мать могла сказать: «Нет, ему давно уже не четыре…» Нежность в ее голосе и ее духи, так похожие на весеннюю свежесть…
Позже он уже не спал в обнимку с поросенком Покки – со своим любимцем, упрятанным в коробку. Но что-то хранило тревогу и иногда не давало ему спать. Из полумрака этого дома он различал голоса отца и матери. Они давно уже звучали в ночи не мягко, не шурша, а довольно громко. И даже не столько громко, сколько грубо. Они говорили шепотом, их голоса скреблись в ночи и во мраке. И он слышал, мать говорила: «Чш… Мы можем разбудить его…»
Он затихал, как неподвижный Покки.
Кровать скрипела в другой комнате, и он слышал, как отец босяком приближался к его двери. Его фигура перекрывала отблески света. Затем шаги отца удалялись, свет снова проникал в его комнату, и ребенок чувствовал храбрость и ум, оставляя в дураках своего отца. Он хотел рассказать Покки, какой он умный, но он не осмеливался пошевелиться. Он вслушивался не только ушами, но и всем своим нутром.
Т: Что ты слышал?
А: Я не уверен, что вспомню это. Не знаю: так ли точно я слышал слова, или я так ощущаю это сейчас. Оно похоже на пустой космос – не знаю, как описать все это на куске бумаги. Я еще ничего не знал, а лишь догадывался. По крайней мере, они говорили обо мне. Более того. Они говорили о том, что делать со мной. Меня охватывала паника, и я начинал плакать. Но я не мог плакать громко, чтобы они не услышали.
(пауза 5 секунд)
Т: Почему ты паниковал?
А: Не знаю точно. Они будто хотели избавиться от меня. Я слышал, как мать говорила: «Ну что мы ему скажем?» А отец отвечал: «Это неважно, он еще мал, чтобы самому позаботиться о своем счастье». Действительно ли я его слышал, или это лишь ощущение того, что он сказал бы обо мне? И тогда они начинали о поездке втроем, а я не хотел покидать тот дом, где было приятно и тепло, и где по возможности они всегда были вместе.
Т: Ты помнишь эту поездку?
А: Снова не очень. Я помню, конечно… автобус, противные запахи выхлопов. Дорога виляла как змея. Ветер шумел за окном. Ощущения… много багажа… лица… отцовские сигареты… дымом, в действительности, не пахло, но запах его спичек, серы… странно…
(пауза 6 секунд)
Т: Что странно?
А: Я всегда знал два запаха: духи матери и табак – отец всегда пах табаком или дымом, или спичками. Но после той ночи, после поездки на автобусе я больше не связывал его с этими запахами. Он не курил. Я больше никогда не видел его с сигаретой во рту. Однако от матери все также пахло сиренью.
Т: Ты помнишь еще что-либо кроме той поездки?
А: Не особенно. По большей части, настроение, ощущение той поездки, как если бы…
Т: Как если бы что?
А: …Там было привидение, было страшно, но не как в необитаемом доме, едущем по дороге. Но это было… мы, словно были гонимы, мы как бы убегали. Оно смотрело нам в след – печально смотрело, и лиловые полумесяцы под его глазами... печально… и
автобус летел сквозь ночь…
(пауза 15 секунд)
Т: Еще что-нибудь?
А: Мы ни разу не вышли наружу. Несмотря ни на что я думал о доме. Мы были в разном доме. В разном пространстве. В разной ауре этого дома. Успокаивался ветер, становилось не так холодно, и мы были вместе – мать, отец и я, но всегда порознь.
Т: Как это проявлялось? Твоя семья двигалась с места на место. Но не так далеко. Ветер стихал, когда вы устраивались. Множество семей меняют место жительства. Человека иногда перемещают по работе. Наверное, и твой отец…
А: Может быть.
Т: Почему ты колеблешься? Ты что-то находишь непонятным?
А: Да.
Т: Что?
А: Я не знаю.
Адам не знал и не хотел проверять познания этого врача. Врач был совершенно странным, хотя выглядел симпатично и дружелюбно. Но какой-то дискомфорт его все-таки окружал. Наверное, было бы легко общаться с ним, если бы не все его сомнения, не желание достать все из сундучка, закрепленного на его плечах. Он не знал, как это сделать. Он хотел бы найти какой-нибудь ключ.
Т: И где же ключ?
А: Что вы называете «ключом»?
Т: Ты как-то справедливо заметил, использовав слово «ключ».
Оглушенный, он отступал перед тишиной. Мог ли врач прочитать его душу? Нет. А значит, он снова должен был вытворять с ним всякие трюки, что и делал. И теперь Брайнт делал так, что он верил, что думает лишь только тогда, когда сам говорит что-то важное вслух. Надо было быть осторожным, начеку. Ему бы видеть себя со стороны и слышать свой собственный голос. Паническая дрожь пробирала его до костей, и страшная беспомощность овладевала всем его телом.
А: Я, наверное, пойду.
Т: Конечно.
А: Я устал.
Т: Понимаю. Мы потратили массу времени.
А: Спасибо.
Т: Все будет хорошо.
END ТАРЕ ОZК001
------------------------------«Эйсвел… Файрфельд… Карвер…» - Он выкрикивает названия, примерно, так же, как объявляют посадку на поезд, стоящий на одной из платформ Бостонского Северного вокзала.
«Флеминг… Хоуксет… Белтон-Фолс»
У него гробовой голос, и в его горле как будто полным полно камней. Его слова прыгают над всем этим: «Белтон-Фолс на линии, разделяющей Нью-Гемпшир и Вермонт. Это следующая остановка - она для тебя будет последней, и всего лишь через реку будет Ротербург».
Он снова смотрит в карту.
- Тебе везет, - говорит он. - Ты едешь через три штата - Массачусетс, где ты сейчас в данную минуту, далее Нью-Гемпшир и Вермонт. Но ты делаешь угол, и у тебя впереди почти семьдесят миль.
Семьдесят миль – это не выглядит слишком далеко. Стоя здесь на бензоколонке, я обдумываю свой дальнейший путь, мои ноги чешутся по педалям, семьдесят миль – пустяк.
Этот совсем немолодой человек смотрит в карту: «Как быстро ты думаешь добраться туда?» - грохочет его голос. Его седые волосы шевелятся на ветру, а лицо покрыто сетью синих и красных вен, оно похоже на карту автомобильных дорог в его руках. Я остановился отдохнуть на этой заправке, проверить воздух в шинах и посоветоваться, как мне двигаться дальше. Этот пожилой человек старается мне помочь. Он меряет манометром воздух и охотно разворачивает карту.
