Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 20. Золотые закаты
Сейчас обедневший гусятник шепнет соседу: «Ну что — на банку?» После боя «банку» тут, на снегу, и «раздавят», закусив хлебом и салом.
Гуси об этих страстях человечьих, конечно, не ведают. Их драки — предписанье Природы, гуси не знают: огорчили хозяина или же осчастливили.
У всякого состязанья есть правила. И у гусятников они есть. Нельзя, например, ставить старого гуся против молодого, неопытного. Переходник (двухлеток) должен сражаться с ровесником, трехлеток — с трехлетком, и только после пяти лет все гуси считаются равными в силе и опыте.
Есть на ристалище в согласии выбранный знаток баталий — нечто вроде судьи. Он следит за всеми тонкостями поединка, определяет победителя, улаживает споры, недоразуменья. По его сигналу в круг, образованный двумя сотнями людей, выпускают сейчас первую пару соперников. Страсть гусей к мартовским дракам так велика, что схватка начинается сразу. Гусаки хватают друг друга клювами за сгиб крыла, стараются прижать, припечатать к земле, ударить своим крылом — гусаки пятятся, наступают, заставляя зрителей то делать круг шире, то сузить.
Гусыни в это время своих возлюбленных поддерживают страстными голосами. Иногда в азарте они могут клюнуть друг друга. Но всерьез не сцепляются: драки — дело мужское. Гусаки же полны решимости победить: молотят друг друга крыльями, но главное — клюв.
Кто рос в деревне, знает, как больно гусак может ущипнуть за мягкое место. Сгиб же крыла у птицы особо чувствителен к боли, и поединок часто решает невозможность терпеть эту боль. Ослабший вырывается и бежит.
«Ушел! Ушел!» — приветствует победителя крут болельщиков. Победитель гордо направляется к «даме сердца». А побежденный? Он свою подругу теряет? Нет. Гусыня спешит за возлюбленным, есть у нее утешенье, знаки вниманья и все остальное, что полагается в их отношеньях.
Между тем на арене еще одна пара. Тут дело принимает другой оборот. Один из гусей решил, что лучше донять противника, потянувшись клювом к его голове. В гусином мире это, возможно, один из хороших приемов, но в человеческих правилах боя это недопустимо.
«По шубе пошел! По шубе!..» — кричат болельщики, наблюдая, как гусь теребит на спине противника перья. «Голова! Голова!..» — это значит: гусак норовит нанести «запрещенный» удар. После трех замечаний насчет «головы» гуся дисквалифицируют, и победа, не очень, как я понял, почетная, присуждается тому, кто правил не нарушал. Еще большее прегрешение в драке — схватить противника клювом за лапу.
Возможно, для птиц это норма, но тут, сейчас — вопиющее нарушение правил, понятное всем.
«Нога! Нога!..» Хозяин гуся тоже понимает, что это позор, и поспешно прячет бойца-бедолагу в корзину.
Побежденный и нарушитель правил никогда больше в боях не участвуют. «Приезжайте, будет гусь с яблоками!» — скажет хозяйка дома, приглашая гостей. А победителя все запомнят.
Бывали такие, что лет пятнадцать подряд оставались «не битыми». От такого бойца у хозяина просят потомство — яичко его возлюбленной или гусенка. Хозяин мудро распоряжается этим богатством, и растут в округе династии гусаков — «Бизонов», «Формазонов», «Карасей» (по фамилии хозяина — Карасева). Иногда появляется соблазн заполучить самого ежегодного триумфатора. Но кто же его уступит! Одному дедушке тут предложили за гуся большую молочную флягу меда и четыреста тысяч. Старик вежливо улыбнулся: «Зачем мне мед. Мне радость нужна!» Это вам ключ к пониманью «гусиной потехи». Хозяин горд птицей, которую вырастил и которая побеждает. «Во время боя я сам не свой — переживаю так, что зубы скрипят», — признался мне один из старейших гусятников.
И посетовал: «Что осталось от прошлого! Жалко смотреть. Раньше были команды — село на село, район на район. По сто пар дрались! Людей собиралось — сосчитать невозможно».
Но и маленькая баталия с пятнадцатью парами бойцов была событием важным, подтверждавшим: традиция еще теплится.
Побежденных в этой баталии почему-то не было видно. Одни победители! С гордостью фотографировалась семья Мироничевых. Не опозорились гуси курян — Жорик и Тимка. Николай Иванович Золотухин хвалил своего «туляка». А сын доброй памяти Михаила Ивановича Чивикина (того самого, что клал на снег тысячу) зоолог Александр Чивикин захмелевшим голосом почти что пел: «Я сегодня очень, очень доволен…»
В прошлом веке, когда гусиные бои привлекали много людей, цена гусаков-рекордсменов, ежегодно побивавших противников, поднималась до 150 рублей (корова в те годы стоила 20 рублей). Ставки на гусиных боях в Нижнем делались золотыми монетами. Купцы гордились владеньем гусем-героем.
Угасая от года к году, птичья потеха все же, видим, до наших дней сохранилась. И порода «туляков» пока не утрачена — знатоки выбраковывают гусей с любым пятнышком, с любой черточкой вырожденья, обмениваются, как теперь говорят, генетическим материалом: знают, какому бойцу кто был отцом-матерью.
Готовят ли «туляка» к бою? Насколько я понял, никакой дрессировки и обучения нет. Но важно держать гусака в форме, важно, чтобы не был он взаперти и растил бы мускулы, а не жир. Излишним кормленьем можно бойца испортить.
«Нехороша для корма пшеница, хорош овес. Крепит силы у гуся морковка и питье с медом», — просвещал меня в Нижнем старый гусятник.
Самое важное: должен гусак быть влюбленным, и подругу его непременно берут на бои.
«Бывали случаи, купит охотник героя-гуся, а «любкой» пренебрежет — найдет, мол, другую. Ан нет, выпустят гусака, а он ноль внимания ко всему, нет любимой — за кого драться?»
Любовь — главный двигатель всего живого!
Фото автора. 29 марта 1996 г.
Маловато воды для щуки…
(Окно в природу)
Сперва полистаем, что писано Пришвиным про охоту на щук весной. Есть у нашего патриарха-натуралиста прелестный «Календарь природы», и есть там главка с названием «Щучий бой».
«Календарь» был издан семьдесят лет назад, когда Пришвин жил на Плещеевом озере (Ярославская область) и вел дневник всего, что видел в природе.
Вот апрельские записи. Присел охотник на сани местного лесовоза. «Возчик назвал себя: Иван Базунов из Веслево…
— Знаменитый охотник за щуками? — спросил я.
— Спец своего дела, — ответил Базунов… — И в этом имею свою заразу счастья… Когда первые потоки пойдут и вольются в озеро, щука идет против струи, и тут я бросаю свое хозяйство и становлюсь на струю… Щука лезет на мелкое место, на тонкие воды, упирается в дно, выжимает икру, а молочники ее подбеляют. Бывает, до семи молочников кипит над большой щукой, она же всегда внизу, и тут — кто не умеет — ударит непременно в молочников, она же, самая большая, уходит. Но я знаю, как надо ударить, и бью острогой ниже молочников, потому что я спец своего рода…»
Однако не один Базунов на Плещеевом озере славен был щучьим боем. «Вечером по забережью всюду огни: сторожат, с лучом идут по воде выше колена между берегом и льдом…
С часу на час ожидают выхода самых больших щук… В полумраке Думнов, один из тех, что с Петром думу думал, в сторонке от всех по мелкому месту тащит огромную сваю, рушит ее с воды на край льда и перебирается на лед. Он заметил, что из-подо льда время от времени показывается чудовищная голова… Видели, как Думнов наметился да так и остался с поднятой острогой; оказалось, побоялся ударить — щука могла утащить его под лед. На берегу ругались и смеялись, а Думнов требует себе самогонки, выпивает бутылку за раз, ждет…
И вдруг сомнения о думновской щуке окончились — все видели, как показалась из-подо льда и вернулась назад огромная голова. Думнов требует вторую бутылку.
И это не самая крупная…
После второй бутыли показывается та чудовищная голова. Думнов ударил правильно: пришил щуку ко дну. Но что теперь делать дальше, если от длинной остроги над водой остался только очень маленький кончик? Такую щуку нельзя достать на остроге, а руками не дотянешься… Думнов неплохо сделал, что выпил две бутылки самогонки, теперь ему по колено море: спускается в ледяную воду, становится ногами на щуку, скрывается совсем под водой, там впивается пальцами в щучьи глаза, показывается снова из-под воды, волочит по берегу свою добычу. Все видят: огромная щука и с нею молочник фунтов на десять…
Думнов кушак продевает под жабры, подвешивает так, что щучья голова у него вровень с затылком, а хвост волочится по земле. Идет в деревню, собираются бабы, вся деревня сбегается, и везде молва: Думнов щуку убил и еле донес…»
Все это я, помню, подростком прочел в какой-то растрепанной без обложки книге. Уже став взрослым, обнаружил: написано Пришвиным! И много лет жил с мыслью: увидать бы такую картину хоть раз.
В позапрошлом году в Дарвиновском заповеднике мне сказали: «Такой способ охоты на щук теперь запрещен, тем более в заповеднике. Потихоньку щук, конечно же, бьют — острогу теперь делают из нержавейки или титана, — но охотятся без свидетелей и нешумно. Но если хотите посмотреть нерест щук, приезжайте к 1 мая. Зрелище интересное».
