Владимир Бацалёв - Первые гадости

Из школы донесся звонок и выпорхнула старушка-уборщица в поношенном пальто с чужого плеча. Аркадий сначала обошел ее вниманием, но, вспомнив, что он сыщик, заметил две несуразицы: слишком быстро для преклонного возраста шлепала по лужам старушка и в руке несла не кошелку, а портфель из крокодиловой кожи. «Победа!» — смекнул он, вывел ее взглядом за школьный двор и хлопнул неизвестным учебником.

На улице, опасаясь в толчее потерять замаскировавшуюся вымогательницу, Аркадий сократил промежуток и пошел в пятнадцати шагах. Мелкие лужи под его ботинками заканчивали существование, в больших он устраивал паводок. Спотыкаясь о бордюры, юноша тормозил оторопелых прохожих и заставлял делать шаги в сторону. Никто не понимал логику его хода, которая, отставая в расстоянии, повторяла логику хода Победы. Глазами дальтоника смотрел он на светофоры, портфелем давил апельсины и ставил синяки яблокам в авоськах домохозяек, плечами растаскивал парочки, собирая на затылке недоуменные взгляды, коленками отпихивал собак, улизнувших на длину поводка… Ни взгляд, ни слух Аркадия не фиксировали людей и звуков, лишенных отношения к девушке-старушке. Хотя домохозяйки ругались вслед, а собаки скулили от желания искусать обидчика, и даже милиционер, высунув кулак и губы из желтого автомобиля, обругал его в мегафон.

Победа шла уверенно и развязно, перекинув ладонь с портфелем на плечо и замедляя шаг, словно притягивала Аркадия. Вдруг она остановилась как вкопанная, — края пальто на мгновенье уплыли вперед и приплыли назад — повернулась на одном каблуке и протянула Аркадию портфель, точно поднос.

— Ты ведь все равно будешь следить до самого подъезда, — сказала она, хлопая ресницами.

— Отдайте паспорт, — сказал Аркадий, принимая из вежливости портфель.

— Да ни за что! — ответила Победа.

— Тогда пойдемте со мной.

— Пойдем, — согласилась Победа, а про себя подумала: «Как же! Отдам! После загса — пожалуйста».

Она взяла Аркадия под руку и сказала:

— Я собираю фотографии артистов. Могу поменяться с тобой на актрис.

— Зачем мне фотографии актрис? — спросил Аркадий.

— На стенку повесишь, — решила Победа.

— У меня на стенках обои… Послушайте, для чего вам мой паспорт?

— Пусть лежит под подушкой, — сказала Победа — А куда мы идем так быстро? В кафе пить кофе?

— В милицию, — ответил Аркадий.

— Но, там скучно, — сказала она.

— Лучше не пойдем, — предложила она.

— Ну что ты со мной сражаешься, как со Змей Горынычем? — спросила она. — Я же всесильная в этом районе, хоть и влюбчивая, — и завернула в «Ремонт часов»: — Смотри, как меня боятся.

Аркадий устроился на подоконнике у дверей, а Победа сняла с запястья японские часы, заодно служившие компьютером, градусником, фонарем и пишущей машинкой, сунула в окошко мастеру и сказала:

— Посмотрите, пожалуйста, что тут не так.

Мастер смахнул часы в ящик и сказал:

— Двадцать пять рублей. Придете через месяц.

— Но ведь вы даже не заглянули внутрь, а уже определили поломку, — запротестовала Победа.

— Кто из нас мастер: вы или я? — спросил мастер.

Победа вздохнула, покорилась бумажками из кошелька и тут же подвинула к себе телефонный аппарат, сказала в трубку:

— Папа, в мастерской у меня взяли часы и не глядя заявили, что ремонт стоит двадцать пять рублей. Нельзя ли прислать сюда инспектора ОБХСС?

— Нет, дочка, нельзя, — ответил из своего кресла Чугунов так громко, что даже Аркадий на подоконнике услышал. — Пока инспектор дойдет до мастерской, часики изуродуют до такой степени, что ремонт обойдется вдвое дороже. Но я позвоню в «Службу быта», пугану их маленько.

— Какой ты умный, папа! Совсем как я наоборот, — сказала Победа.

Они выбрались на улицу, оба недовольные, и Аркадий опять повел Победу в милицию. Но очень скоро Победа встала на проезжей части, как осел, и сказала:

— Поцелуй меня.

— В честь чего? — спросил Аркадий.

— Ну, поцелуй меня в честь меня, — сказала Победа.

Светофор уже мигал желтым глазом, машины выглядели как собаки, готовые сорваться с цепи. Аркадий сдался и поцеловал Победу в щеку.

— А теперь закрой глаза и поцелуй в губы, — потребовала Победа.

— Задавят, — сказал Аркадий, переживая сердцем нахлынувшую страсть к поцелуям.

— Пусть, — сказала Победа. — В больнице попросимся в одну палату.

Аркадий закрыл глаза, вытянул губы и… стал чмокать воздух. Услышав матерные крики, он открыл глаза, но Победы вокруг не было, были машины, которым Аркадий мешал двигаться, и был милиционер с полосатой палкой.

— Почему у вас два портфеля, молодой человек? Ну-ка, разберемся, — сказал милиционер и стал нашептывать донесение в рацию…

Зачем ребенок требует, чтобы с ним играли родители? Взрослые придают смысл детской игре, они — серьезные люди, — рассуждает ребенок, — и, следовательно, ерундой заниматься не будут. Примерно так же думал В. П. Чугунов, одновременно радуясь, как любит он веселить людей своей работой. Вот только-только после часовой выдержки на стуле в приемном изоляторе прибежал с перекосившимся лицом директор овощной базы.

— Василий Панкратьевич! — закричал он. — На вас одна надежда!

— Не ори, не глухой, — сказал первый секретарь.

— НИИ капитальных вопросов отказывается выделять людей на базу. А у меня овощ тухнет, вагонами гниет, на фасовке — полторы старухи!..

С радостью помог ему Василий Панкратьевич, позвонил в НИИ капитальных вопросов секретарю парткома, пожурил, поговорил, как коммунист с коммунистом говорят, и, повесив трубку, успокоил директора:

— Будут люди.

— Вот спасибо! — в одну секунду стал рад-радешенек директор. — Вот спасибо от всей базы и жителей нашего района!

Василий Панкратьевич на всякий случай ответил лозунгом:

— В городе образцового коммунистического содержания овощное содержание трудящихся должно быть на соответствующем уровне, — и выпроводил жестом.

И опять в работе наступила неуклюжая пауза, годная лишь для дум о ерунде, а Василий Панкратьевич нутром был так устроен, что и двух минут не мог просидеть сложа руки, он даже в туалет таскал с собой ручку и стопку писем, ожидавших какой-то участи в папке «На подпись». Но в туалет, как назло, не хотелось, экстренной помощи, хоть по телефону, никто не просил, очередной доклад для вычитки главному идеологу не несли, даже в почетный президиум на бессмысленное заседание не умоляли голосом ребенка с немотивированными пожеланиями… Василий Панкратьевич уже придумал вызвать шофера Петра и съездить на дачу, посмотреть, как там осуществляется таянье снегов и скоро ли сажать редиску под полиэтилен, но неожиданно по селектору секретарша напомнила, что через две минуты у него приемный час простого народа да и тех, кто из-за собственных причуд не сумел стать полноправным ординатором Системы и вот теперь мается по начальникам, мусоля в руках заявления и просьбы.

— Эх, редис-редис! — вздохнул первый секретарь.

Василий Панкратьевич Чугунов встречал челобитчиков в приемной. Там, думал он, обстановка демократичней, там, думал он, секретарша под боком, там, думал он, стоит пальма, на которой пробовал удавиться мой предшественник перед уходом на заслуженный отдых, стоит, как живой укор и немое предостережение мне. Напротив кабинетной двери и секретарши был пущен вдоль стены длинный ряд стульев, из которых левый как будто специально оказывался пуст для первого секретаря.

Василий Панкратьевич пришел в приемную, сел на этот стул, как бы крайним в безропотной череде просителей, и сказал:

— Слушаю вас в порядке записи, — любовно поглаживая поникшую ветку пальмы, не выдержавшую вес предшественника, но все-таки живую.

Вперед вышел глубокий старик и заслонил своим телом секретаршу, лишив Чугунова возможности получать от нее консультации перемигиванием.

— Меня зовут Макар Евграфович, — представился старик.

— Очень хорошо, — сказал Василий Панкратьевич, — вот так, в сторонку, — подвигая старика и восстанавливая беспроволочный контакт с секретаршей.

— История моя началась в магазине «Молочный», где я взял пакет с десятком яиц, посмотрел, не подсунули ли битых и тухлых, а, складывая обратно, обнаружил, что яиц всего девять. Я взял другой пакет — и там было девять. Взял третий — опять девять!.. Я побежал к заведующей. «Ох уж этот фасовщик Чертиков! — сказала заведующая. — Оставьте пакеты, я его отчитаю как следует». — «Но ведь там их еще двадцать, и во всех может не хватать десятого яйца», — сказал я. «Уж не умысел ли вы подозреваете?» — спросила заведующая. «Хищение», — признался я. «Фасовщик Никита Чертиков — молодой человек, отличный комсомолец, лауреат школьных грамот, он не способен на обман, потому что не из того теста, — ответила заведующая. — Он просто не умеет считать до десяти. Сами знаете, что теперь в школах ничему толком не учат». — «Но ведь кто-то должен ответить за такое разгильдяйство!» — возмутился я. «Учительница, — сказала заведующая. — Первая учительница фасовщика Чертикова»…