Борис Кригер - Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста
Не лучше ли остановиться и попробовать представить себе этот гигантский садовый стол, на который нас всех выбросили пригоршней и который именуется жизнь? Во-первых, осознать, что это стол и ничто другое, и если приблизиться неосторожно к краю, можно свалиться и покалечиться; представить себе также, что это за стол, что может на нем быть, чем можно полакомиться перед спуском, где у него должны располагаться ножки и как можно будет с него спуститься, чтобы наверняка попасть назад в муравейник, именуемый царством моей души, а не в чужой муравейник, куда, как водится, со своими псалмами не лезут…
То есть в примере с муравьем я бы посоветовал ему, прежде чем бежать, поразмыслить: чего он, в сущности, хочет? Просто поставить как данность ту цель, к которой он хотел бы приблизиться, вместо того чтобы наматывать бессмысленные круги, тратя угасающие силы на хаотичный бег.
Да, мы не в силах противостоять великой руке, бережно швыряющей нас пригоршнями, как сеятель разбрасывает зерна. Но мы в силах осознать движение этой длани и попытаться понять и представить себе в целом ту местность, в которую нас занесло.
Позвольте проиллюстрировать сии размышления короткой притчей.
На одной небольшой, но очень респектабельной помойке копошилось четырнадцать медведей (такие случаи, сколь бы они ни казались фантастичны в наш обезживоченный век, имеют место в некоторых диких местностях Земли, куда пришли уже человеческие помойки, как первые и единственные признаки цивилизации).
Молодой Медведь был одним из этих медведей, и никаких шансов записаться в «приличные люди» у него не было. Время шло, и ничего в мусорнике не менялось. Главный самец, жирный медведь Измаил
Потапович обладал мордой, не оставляющей никаких сомнений в том, что он может неожиданно и без видимой на то причины, как это всегда бывает у медведей, весьма крепко цапнуть, возможно, даже со смертельным исходом, разумеется, в отношении цапнутого. Измаил Потапович брал себе самый жирный мусор, а другим оставлял ошметки от того, что сам поедал и разбазаривал, на вид совсем уж неаппетитные.
Ну какие у Молодого Медведя были шансы выбраться из эдакого статуса помоечного медведя и стать приличным обитателем дикой непоруганной природы? Сказать по совести – шансов не было никаких.
А вот этот Молодой Медведь поставил себе простую и ясную цель – забраться в те леса, где воздух еще не отравлен запахом помоек, где лосось, идущий на нерест, блестит серебром чешуи и кажется не просто добычей удачной рыбалки, а сказочным воплощением самых сокровенных мечтаний, кроющихся в гусином пухе недр наших душ.
Молодой Медведь поставил себе эту простую и ясную задачу, ясность которой отнюдь не делала ее более достижимой. Но, по крайней мере, Молодой Медведь четко знал, чего он хочет и куда стремится.
Однажды выдался случай, и когда все другие медведи устало «пировали» остатками от остатков, Молодой Медведь забрался в кузов грузовика, едущего на север, и сошел с него лишь на той счастливой остановке, когда кругом уже высились свежие леса, влекущие влажностью хвои.
Так Молодой Медведь стал вольным жителем неосвоенных просторов чащ, где на одного медведя приходится пять гектаров нетронутых угодий и где веселая игра-охота и бесшабашное счастье идут под руку с малиновыми полянами и лакомствами серебристой лососевой реки его души.
Поверьте, существует весьма ощутимый парадокс: многие полагают, что в делах душевных, например, не должен присутствовать рационализм. Это слишком плоское видение вопроса.
Как высказался на днях современный философ Alain Finkielkaut на страницах журнала «Le Figaro»[1]: «Notre societe est toujours plus rationnelle, mais aussi de moins en moins raisonnable» – «Наше общество становится все более и более рациональным, но вместе с тем все менее и менее разумным».
Я считаю, что рационализм, когда он применяется с целью осуществления стремлений чувств, еще более рационален, чем холодная взвешенность и расчетливость, поставленная на службу самой себе. Когда человек следует такой расчетливости – он достигает ее холодных стальных целей и потом воет на черные стены своего одиночества.
Примером разумного применения расчетливости на службе чувств может служить такая ситуация. Допустим, я безумно люблю одного человека, но нет никаких шансов нам быть счастливыми вместе на этом свете. Можно рыдать и упиваться трагическими четверостишьями, написанными второпях на зашмыганных салфетках. А можно просто трезво подумать: чего я хочу? Нарисовать себе эту ясную и четкую картину. А потом по кубикам, как маленькое царство детского конструктора, выстроить шажки-ступеньки достижения своей мечты. Ну и что, что на первом же шаге встречи с реальностью все обстоятельства окажутся совсем не теми, какими ты их себе представлял? Вообще жизнь поражает многообразностью сюрпризов. Вот уж у кого не ограниченное никакими финансовыми средствами воображение… Ничего, что все окажется не так. Достаньте опять свою мечталку, покрутите ручку, как на шарманке, – и вот, пожалуйте вам, новая корректировка планов.
Не надо смотреть на окружающих. Они заняты, и если вы не будете очень им досаждать, они вам не станут мешать. У них просто нет на это времени. А когда они обернутся – ваша мечта станет уже свершившимся фактом, который гораздо легче принять, чем с ним бороться, тем более что бороться уже будет поздно.
Я бы сказал, что найти и обрисовать себе эти цели подчас гораздо сложнее, чем их достичь… У нас так много ложных идеалов, навязанных нам родителями и прародителями, тягучими школьными часами и дремучими отношениями со сверстниками. По сути дела, если отбросить все, что навтыкало в нас общество, от нас не останется ничего, кроме одинокого каркаса души, малопригодного даже для того, чтобы зачерпнуть черную тягучую пустоту, наверняка оставленную именно для этой цели между звездами. А зачем еще нужна эта бархатная чернота, как не затем, чтобы черпать ее каркасами душ?
Как это ни парадоксально, самым сложным становится обрисовать эту самую мечту, в которую следует поверить и к которой стоит стремиться. Как это верно, что в мире мало вещей, для достижения которых действительно стоит тратить бесценные минуты нашей скоротечности! Не продешевите. Смотрите в глаза судьбе спокойно и не взволнованно. Ведь лишь малая малость связывает вас с этим малознакомым человеком, именуемым вами «я».
Нам воистину нечего терять… Так поставьте перед собой задачу не продешевить. Не размениваться на мелкие ничтожные торшеры, которые стоит наконец купить и поставить в угол в гостиной, и жизнь тогда уж точно наладится, и все как-то образуется в наилучшем виде вокруг этого самого источника света. Увы! Единственное, что там образуется, – это кладбище несчастных насекомых, летевших на огонек, а получивших смертельный ожог сердца… Вы скажете, у насекомых нет сердца? Я не помню. Возьмите и посмотрите энциклопедию, если вам интересно… Если вы заметили, я говорил не об этом…
Ну а если вы не заметили, то доедайте свои салатики в холодильниках, встречайте любови всех своих жизней у булочных и выбивайте в своих трепетных мечтах зубы несчастного начальника, тоже мечтающего под одеялом в квартире на другом конце города, увы, не погладить вас по головке… Позвольте же мне делать так, как я теперь уже привык: поставить цель, поняв, что мне действительно надо, и вперед – строить кубиками мосты, связующие мечту с реальностью, как бы ни было ветрено вокруг этой наспех расставленной детской игры, которую мы именуем «жизнь».
Глава вторая
Почему я все время хвастаюсь
Вы знаете, когда-то очень давно Земля была совершенно дикой. По ней ходили огромные необузданные динозавры, и людям в те времена на Земле было делать еще нечего, потому что динозавры кусались, а когда тебя кусают – это вредно для здоровья.
Не давайте себя кусать! Я вам ответственно заявляю, что, давая себя кусать, вы поддерживаете эту неприличную привычку и, таким образом, множите количество кусающихся (я это серьезно).
Так вот, одного из динозавров звали Хвастозавр, то ли потому, что он был самым хвостатым, то ли потому, что все время хвастался. Он бегал по Земле и ко всем приставал:
– Посмотрите, какой у меня хвост! Или:
– Посмотрите, как я умею бегать! Или и того хуже:
– Посмотрите, какой я заметил на небе астероид! Ой, он, кажется, падает! Ой! Ай! Бум! Блямц! – кончи лась эра динозавров.
Однако, к счастью, Хвастозавр успел отложить одно яйцо. И вот через шестьдесят миллионов лет я нашел его в гулкой звучной пещере, утыканной сталактитами, – нашел и сделал себе яичницу.
Так я стал хвастуном.
Возможно, вы не замечали, но хвастовство движет миром. Вы думали, деньги движут миром? А зачем нужны деньги, если не перед кем похвастаться: «Смотри, какой я богатый!»?
