Мун Ли - Наш испорченный герой. Встреча с братом
Его глаза действовали на меня так сильно, что я с трудом выдерживал этот взгляд. Но я уже сделал решительный шаг. И это тоже бой, думал я, стараясь не подавать виду. Двое здоровых ребят, сидевших рядом с ним, поднялись и направились ко мне.
— А ну, встань!
Вид у них был опасный, такие могли ударить в любой момент. Как ни крути, я бы не справился даже с одним из них. Тут я почувствовал, что стою на ногах. Это один из парней сгрёб меня за воротник и гаркнул:
— Ты что, не понял? Ом Сок Дэ велел тебе подойти. Староста класса.
Так я впервые услышал это имя — Ом Сок Дэ, и оно сразу впечаталось в мою память, видимо из-за странного тона, которым этот парень его произнёс. Он говорил так, словно это было имя какого-то короля, кому повиновение и почёт подобали сами собой. И это снова заставило меня съёжиться, я ничего не мог с собой поделать. Сотня глаз следила за мной.
— А вы кто такие?
— Я отвечаю за спорт, а он — за чистоту в классе.
— Ну а от меня вы чего хотите?
— Наш староста, Ом Сок Дэ, велел тебе подойти к нему.
Значит, уже второй раз я услышал, что его зовут Ом Сок Дэ, что он староста класса и что именно по этой причине мне следовало предстать пред его очи и ждать приказаний. Я был совсем подавлен.
В Сеуле я привык к тому, что староста вовсе не обязательно самый здоровый парень в классе. Иногда старостой назначали того, у кого были богатые родители, иногда — того, кто был силён в спорте и потому пользовался авторитетом, но чаще, кому быть старостой и его помощником, решали по успеваемости. Должность эта, помимо некоторого престижа, предполагала ещё и то, что староста будет посредником между нами и классным руководителем. Но даже в тех редких случаях, когда староста оказывался самым сильным, он никогда не использовал свою силу для того, чтобы давить других и превращать их в своих прислужников. Этого не могло быть просто потому, что старосту переизбирали, и такого диктатора ребята долго терпеть бы не стали. Но тут, видимо, староста был другого сорта.
— Ну и что? Значит, если староста зовёт, надо бежать к нему и ждать приказа? — спросил я, занимая последнюю линию обороны с решимостью настоящего сеульца.
Того, что произошло дальше, я даже не понял. Не успел я договорить, как все, кто смотрел на нас, расхохотались. Они ржали в шестьдесят глоток — в том числе и те, с кем я имел весь этот тяжкий разговор, и сам Ом Сок Дэ. Ржали так, словно я сморозил редкую чушь. Я поначалу совсем растерялся, а когда более-менее взял себя в руки, то попытался сообразить: что же я сказал такого весёлого? В этот момент тот парень, который отвечал за чистоту в классе, перестал наконец хохотать и спросил:
— Ты что, хочешь сказать, что если тебя зовет староста, то можно не подойти? Да ты в какую школу ходил? Где это было? Может, у вас там не было старост?
Тут у меня случилось нечто вроде помрачения сознания. Мне вдруг показалось, что я делаю что-то совсем дикое: отказываюсь выходить к доске, когда меня вызывает учитель. Взрывы хохота всё ещё продолжались. Я нерешительно подошел к Ом Сок Дэ, и он сразу сменил свой громогласный смех на благожелательную улыбку.
— Ну что, разве трудно подойти на минутку? — мягко спросил он.
Я был так тронут его вежливостью, что меня подмывало вместо ответа подскочить, качая при этом головой. Но я был всё же настороже, хотя враждебность уже утекла куда-то на самое дно сознания. Эта настороженная враждебность не позволяла мне ронять достоинство.
Ом Сок Дэ был, конечно, человеком незаурядным. Сначала он мигом погасил мою злобу за то, что меня привели к нему насильно, а затем ещё и компенсировал мою обиду за то, что меня тут не представили в полной красе:
— В какую школу, ты говоришь, ходил в Сеуле? Большая это школа? У, какая здоровая! С нашей-то не сравнить, как ты думаешь?
Задавая эти вопросы, он давал мне отличную возможность похвастать своей сеульской школой. Я рассказал, что там было двадцать параллельных классов, что школа существовала уже шестьдесят лет, что в этом году после вступительных экзаменов около девяноста выпускников поступили в знаменитую школу высшей ступени Кёнги.
— А какие оценки у тебя были? На каком месте ты был по успеваемости? А что ещё ты умеешь делать? — спрашивал он, давая мне возможность хвастать.
И я хвастал: в четвёртом классе я завоевал диплом первой степени по корейскому языку (наша школа тогда проводила соревнования по каждому предмету), а год назад выиграл главный приз на конкурсе детского рисунка во дворце Кёнбок.
Но это было ещё не всё. Казалось, Сок Дэ читал мои мысли. Он спросил меня о том, где работает мой отец и о наших семейных делах. В результате я, безо всякого риска показаться хвастуном, смог объявить, что мой отец по рангу — следующий за главой районной администрации и что мы живём так богато, что у нас дома есть радио и трое часов, а одни из них даже с маятником.
— Ну хорошо… Что ж, посмотрим…
Сок Дэ сложил руки на груди и задумался — как взрослый. Потом он указал на парту, стоявшую перед ним.
— Ты будешь сидеть здесь, — приказал он. — Вот твоё место.
Я был слегка ошарашен.
— Учитель сказал, чтобы я сел вон там, сзади, — ответил я, снова припомнив, как обстояло с этими делами в Сеуле, только теперь уже не с таким боевым задором, как недавно. Сок Дэ пропустил мои слова мимо ушей, словно и не слышал.
— Эй, Ким Ёнг Су, поменяйся-ка местами с новеньким.
Тот, к кому он обращался, ни слова не говоря, стал укладывать вещи в портфель. Такая овечья покорность заставила меня опять призадуматься: подчиниться или нет? Но, сообразив, что любое колебание тут примут за бунт, я молча двинулся к своему новому месту.
В этот день было ещё по крайней мере два случая, когда я у меня глаза вылезали на лоб. Первый произошёл за обедом. Как только наш разговор с Сок Дэ закончился, он выставил на парту свою коробку с обедом. Это был сигнал остальным — все полезли за своими коробками. При этом пятеро или шестеро тут же понесли старосте дань. Перед ним ложились на парту бататы, яйца, жареные орехи, яблоки и тому подобное. Процессию замыкал парень, нёсший воду в фарфоровой чашке, которую он почтительно поставил перед повелителем. Все вели себя так, как будто приехали на пикник и выказывали уважение учителю. Сок Дэ принимал всё это без единого слова благодарности, как будто так и должно было быть. Разве что слегка улыбнулся тому, кто принёс яйца.
Второй случай произошёл на перемене после пятого урока. Двое, сидевшие недалеко от меня, подрались, и одному из них расквасили нос. Те, кто наблюдал за дракой, тут же кинулись искать старосту. Это напомнило мне, как в Сеуле ребята, если что не так, сразу бежали к учителю. Сок Дэ явился и управился с делом не хуже взрослых. Он достал из аптечки кусок ваты, заткнул парню ноздри, потом велел сесть и откинуть голову назад. Дальше он пару раз несильно ударил по лицу виновника происшествия, приказал ему взойти на помост перед доской, встать на колени и поднять руки вверх. Оба драчуна повиновались указаниям Сок Дэ спокойно, как будто это было в порядке вещей. Ещё более странным было поведение нашего классного, когда он пришёл на шестой урок. Молча выслушав рапорт Сок Дэ, он взял указку и несколько раз сильно ударил по ладоням правонарушителя. Тем самым он одобрил — причём гораздо убедительнее, чем любыми словами, — то, что мне казалось вопиющим произволом со стороны старосты.
Придя домой из школы, я попытался всё припомнить и обдумать. Как быть, как себя вести? Голова была как в тумане, мысли парализованы — всё оттого, что перемена обстановки оказалась такой резкой, а порядок — таким суровым. Я был подавлен, всё было смутно, думать я не мог.
В двенадцать лет судят обо всём ещё по-детски, да и сосредоточиться было трудно, потому что недавние события кружились в моей голове, как карусель. Но всё же я чувствовал, что не смогу смириться с этой школой и её порядками. Тут нарушались принципы, к которым я шёл всю жизнь: говоря взрослым языком, принципы разума и свободы. Ничего особо страшного ещё не произошло, но было совершенно ясно: если я смирюсь, то придётся терпеть насилие и забыть о разуме. Мне казалось, что сама судьба составила против меня некий план и теперь неумолимо его воплощала.
Но в то же время и перспектива борьбы казалась совсем безрадостной. Я с тоской думал, с чего начать, с кем мне следует бороться, как всё это делать… Было ясно одно: всё здесь неправильно. Если опять сказать по-взрослому, здесь правила вопиющая несправедливость, неразумная и жестокая. И нельзя было ждать от меня в моём возрасте ни полного понимания, ни адекватной реакции. Честно говоря, даже сейчас, в сорок с лишним лет, я не очень знаю, как справляться с такими вещами.
Старшего брата у меня не было, и потому пришлось всю эту жуткую историю рассказать отцу. Я решил описать всё, что мне пришлось вытерпеть за этот день от Сок Дэ, и спросить, что делать дальше. Но реакция отца была неожиданной. Я ещё не успел окончить свой рассказ о странном старосте и только собирался попросить совета, как отец прервал меня.
